стоящее. Он вступил в сообщество интеллектуальных радикалов, в котором состояли такие умы, как великий Жан-Поль Сартр, Ноам Хомский и другие. В результате активной кампании юноша Бруно, ставший первым европейским политзаключенным в Израиле, был освобожден. Шел 1977 год.
В феврале 1982 года Магдалена и Бруно поехали в Париж по фальшивым паспортам, изготовленным ею в Будапеште. Поездка сразу не заладилась — кто-то стащил у них сумку с полусотней тысяч долларов США и запасными паспортами. Через пару дней случилась новая неприятность в виде охранников парковки, которые обратили внимание на двух горе-революционеров. Им показалась подозрительной их машина — старый «пежо» 1968 года с абсолютно новыми номерами. Документов, конечно же, у них не оказалось, зато оказался девятимиллиметровый пистолет: потребовав лечь на пол, они бросились на улицу, где были пойманы полицией. Бруно попытался выстрелить в полицейского, однако пистолет дал осечку. Так и закончилось «большое дело» для Магдалены Копп.
При себе у парочки было обнаружено несколько фальшивых паспортов и конверт с $2000. Ничего особенного. Но вот в их «пежо» было кое-что поинтереснее: четыре полукилограммовые упаковки взрывчатки, несколько чешских гранат, установленный часовой механизм, батарея с проводами и бельгийский пистолет, такой же, какой был у Бруно во время задержания.
Во время допросов они молчали как рыбы. Бруно по-английски сделал заявление, что он солдат международной революционной организации. Магдалена твердила то же самое:
— Мы члены международной революционной организации. Мы не собирались совершать какие-либо акции на территории Франции или против ее интересов.
И позднее, спустя 25 лет, она скажет те же слова:
— Я была членом революционной армии и выполняла приказ. Приказы не обсуждаются.
Французы не имели понятия, какую рыбу им удалось поймать, хотя паспорта, найденные у Бруно, на имя швейцарца Анри Решо и француза Жильбера Дюрана они сразу определили как фальшивку. У жены Карлоса документы вообще отсутствовали. На помощь пришли западногерманские коллеги, которые по отпечаткам пальцев идентифицировали задержанных. Копп они знали по доставке взрывчатки группе Баадера — Майнхоф, но не как жену Карлоса, а как подружку Йоханнеса Вайнриха. Однако сама по себе эта информация ничего не давала. Как не было и ясности с назначением смертоносного багажа — среди вещей Бруно был найден адрес ресторана, в котором обедал Жак Ширак, но в машине отсутствовали детонаторы.
Удалось также вычислить владельца старенького «пежо» — им был простой бухгалтер-коммунист Мишель Жако, никак не связанный с революционным подпольем. Похвастаться ДСТ было нечем.
Когда на следующий день новости об аресте Бруно Бреге и Магдалены дошли до Карлоса, он находился в венгерской столице. Это стало поводом для спецслужб попросить его в очередной раз убраться из Венгрии, чтобы не подставлять народное социалистическое правительство. В чем-то они были правы — хоть и французы были не бог весть какие сыщики, но даже они могли сложить два плюс два, чтобы понять, откуда растут ноги того злополучного инцидента в Париже. Карлос в очередной раз клятвенно пообещал уехать, правда, запросил для себя несколько недель отсрочки. Венгры вздохнули и сдались.
23 февраля после совещания с Вайнрихом и некоторыми другими командирами организации Карлос написал правительству Франции письмо, в котором недвусмысленно заявил, что его возлюбленная должна быть освобождена, иначе…
«Его Превосходительству господину Гастону Дефферу,
государственному министру и министру внутренних дел.
Во-первых, хочу уведомить Вас: двое членов нашей организации — Магдалена Копп и Бруно Бреге — были арестованы в Париже силами безопасности Франции.
Во-вторых, наши активисты были арестованы при выполнении задания, которое не было направлено против Франции, в соответствии с распоряжением руководителей организации.
В-третьих, наши бойцы не заслуживают тюремного заключения в качестве наказания за преданность делу Революции.
В-четвертых, наша организация никогда не бросает своих активистов.
По решению центрального руководства нашей организации заявляю следующее:
1. Мы не согласимся с пребыванием наших товарищей в тюрьме.
2. Мы не потерпим, чтобы они были высланы в какую-либо другую страну.
Мы требуем:
1. Немедленно прекратить допросы членов нашей организации.
2. Освободить их в течение 30 дней со дня написания этого письма.
3. Возвратить им все захваченные у них документы.
4. Разрешить нашим товарищам вылететь обычным рейсом в любую страну по их выбору, как это принято в отношении обладателей французских паспортов.
Мы не испытываем враждебных чувств по отношению к социалистической Франции, и я искренне советую не вынуждать нас к чему-либо подобному.
Заверяю Вас, что содержание этого письма будет держаться нашей организацией в тайне. Хотя не скрою, что мы были бы заинтересованы в том, чтобы оно стало достоянием общественности.
Надеемся, что все вскоре закончится и разрешится самым благополучным образом.
Организация арабского вооруженного сопротивления
Рука арабской революции Карлос
P. S. Ниже находятся отпечатки моих больших пальцев для идентификации письма».
Таких писем было передано два — одно из них предназначалось французскому послу в Гааге. В нем, как и в том, что было написано на имя министра, Карлос обращался к собеседнику со всеми регалиями и с определенным почтением. Вообще, как мы видим, стиль письма можно назвать полубюрократическим. Та же Штази дала ему эпитет «чванливый». На самом деле это было элегантно: угрозы звучали как музыка.
Но почему именно французское посольство в Гааге? Вероятнее всего, потому, что именно оно знало не понаслышке, на что был способен пойти Карлос в случае отказа. В 1974 году не без помощи Карлоса бойцы японской Красной армии взяли в плен 11 заложников, включая посла, требуя освободить из тюрьмы своего товарища Фуруйю и дать самолет для того, чтобы покинуть гостеприимные Нидерланды. К тому же посол Жан Юргенсен сражался во время Второй мировой войны в рядах Сопротивления, и он более, чем кто-либо, понимал партизанский метод войны и язык диверсий.
Со времени избрания в 1981 году президентом Франции социалиста Франсуа Миттерана — «фараона», по меткому выражению Эдуарда Лимонова, французские фашисты начали насмехаться над ним за его мягкость в отношении левого терроризма. Вашингтон, например, открыто позволял себе выступать с критикой Миттерана за отсутствие результатов в расследовании убийства помощника военного атташе США. На него давили и европейские союзники: Рим обвинял «фараона» в пособничестве «Красным бригадам», которые сделали Францию своей основной базой.
Не было секретом и то, что победу на выборах 1981 года Миттерану обеспечил союз с коммунистами и левыми радикалами. Сформированное при нем правительство Пьера Моруа, куда вошли четыре министра от коммунистической партии, приступило к реализации масштабной программы, которая предусматривала национализацию, децентрализацию государственной власти, сокращение рабочей недели до 39 часов и введение солидарного налога на роскошь. Конечно, он старался показать себя и как борец с чрезмерным радикализмом, и чтобы придать жесткости своему кабмину, он ввел туда Деффера, снискавшего репутацию железного человека и «крестного отца» Марселя.
В письме французскому послу в Гааге Карлос писал:
«Я прошу Вас лично позаботиться о том, чтобы это письмо как можно быстрее было доставлено господину Гастону Дефферу. Дело не терпит отлагательств! Благодарю Вас за содействие».
Какой слог! Как будто мы переживаем трагедию из романа Дюма!
И к чести Жана Юргенсена, он сразу же переслал своему товарищу по Сопротивлению это письмо, минуя все официальные инстанции. Только потом он известил министерство иностранных дел о поступивших от Карлоса письмах.
Собрав руководителей полиции и спецслужб, Деффер заявил, что… у него с Карлосом много общего. Он тоже занимался террором, когда возглавлял подполье сопротивления нацистам в провинции Прованс. И именно благодаря своему боевому прошлому он единственный из французского правительства может говорить с Карлосом на равных.
Присутствующие были ошарашены: глава СДЕКЕ Пьер Марион заявил, что с Карлосом ни при каких обстоятельствах нельзя вести переговоры, нужно действовать только с позиции силы. Деффер с раздражением бросил ему:
— Карлос — мой собрат по оружию. Я хочу встретиться с ним лично. Лицом к лицу.
Как такое возможно? — пронеслось у многих в голове. Но в 1980-е еще не вся Франция превратилась в национал-капиталистическую клоаку, какой она станет уже к середине 1990-х годов. Хотя не надо думать, что смысл письма ускользнул от Деффера. Но он был не из тех людей, которые тут же начинают сеять панику. Деффер — старый француз.
Следователи же делали свое дело: ДСТ тут же сопоставила отпечатки пальцев, оставленные на улице Тулье, с отпечатками из письма и пришла к выводу об их идентичности. По распоряжению министра Деффера письмо держалось в тайне, и даже судья Дебре, который вел дело Магдалены и Бруно, оставался в счастливом неведении. Тогда же было принято решение их отпустить без суда и каких-либо условий. Но 5 марта ежедневная французская газета France Soir публикует письмо Карлоса на всю первую полосу. Деффер был в неимоверной ярости: он швырял предметы и требовал уволить всех, кто хоть как-то был причастен к информации о тайном письме. Дело, которое могло закончиться тихим освобождением двух человек, не совершавших преступлений во Франции, грозило перерасти в страшные кровавые события. И переросло. Как стало известно позднее, слив информации устроил один из министров, выступавший против решения об освобождении.
В Будапеште рвал и метал Карлос.
Не помогли и попытки Деффера встретиться с ним впоследствии. Вместо этого он имел дело с его «представителем» — знаменитым адвокатом Жаком Вержесом, прозванным «адвокатом террора».