Карлос заявил, что не собирается доказывать свою невиновность, потому что сам факт его содержания под стражей является незаконным:
— В течение 30 лет я веду партизанскую войну с помощью авторучки, бомбы и пистолета. Если бы я был рядовым солдатом, то я бы не сказал вам ни слова. Но поскольку я военно-политический руководитель революционной организации, то мой долг рассказать всему миру, что вы действуете в интересах, далеких от того, что хотят миллионы людей не только во Франции, но и по всему миру.
На этом первый раунд судебного сражения был закончен.
Учитывая слабые позиции обвинения, организаторы процесса подготовили сюрприз в виде отказа Европейского суда по правам человека признать незаконность похищения Карлоса из Судана, организованного по сговору французских спецслужб с местными властями. Карлос сдержанно выслушал судью и напомнил, какая ответственность на нем лежит. Он заметно помрачнел и предоставил Изабель Кутан-Пейре делать свою работу.
Изабель — девушка левых взглядов — сразу обратилась к присяжным и пояснила, что суд поддался давлению со стороны ДСТ и вопреки правилам даже не удосужился представить ни одного свидетеля, находившегося в квартире по адресу улица Тулье, в ту ночь, когда были убиты агенты. События, имевшие место, есть следствие провокации, направленной против соглашения о ненападении, заключенного между НФОП и правительством Франции. Ее слова подтверждал и тот факт, что имена свидетелей были намеренно искажены, чтобы власти Венесуэлы не смогли их обнаружить. Кроме этого, большая часть документов, относящихся к делу, была утеряна, что делает процесс парадом тщеславия обвинителей и судилищем над обвиняемым, который в одиночку противостоит государственной машине как минимум трех могущественных стран.
Судья Корнелу тут же начал оправдываться и обвинять в халатности Венесуэлу, которая не смогла вовремя найти свидетелей.
— Они, по-вашему, экстрасенсы? — зло парировала Кутан-Пейре.
— Они считают его национальным героем!
— И это преступление?
И все в таком духе. Полемика доказывала, что единственное, что могло предъявить обвинение, — это свое желание отомстить Карлосу за собственные неудачи в течение почти 20 лет. Все знакомые подсудимого отказывались давать ложные показания: Ампаро Сильва Масмела, парижская любовница Карлоса, та, у которой он оставлял чемоданы со снаряжением, отказалась приехать в Париж; Анжела Отаола, его знакомая по лондонскому периоду, мотивировала свой отказ состоянием здоровья и профессиональной репутацией, изящно соскочив с прокурорского крючка. Да и что они вообще могли рассказать — как видели молодого венесуэльца за обедом, в постели или на светском рауте? Чепуха, не заслуживающая потраченного времени. Однако на повзрослевших девушек можно было надавить, в конце концов, запугать и вынудить рассказать, что элегантный юноша с младых ногтей мучил кошек. Или что-то еще в этом духе.
Сюрреализм, творившийся во Дворце правосудия, продолжился и с вызовом первого свидетеля. Это был инспектор уголовной полиции Даниель Аберар, пожилой коротышка, страдающий лишним весом. Аберар начал зачитывать биографию Карлоса, составленную спецслужбами: отдельные моменты о сексуальных утехах подсудимого вызывали дружный смех его и публики. В тот день Ильич был одет в голубые джинсы, белую рубашку и блейзер с белым шелковым платком.
«Выглядел как яхтсмен», — желчно напишет американский писатель Джон Фоллейн.
«Яхтсмен» улыбнулся и укорил свидетеля в неточностях, а иногда и фантазиях служебной биографии.
— Я не был на Кубе, — сказал он, — хотя там живет моя первая дочь. У меня много детей, и я прежде всего отец. Именно настоящий отец может понимать боль других родителей, которых терзает несправедливость. Несправедливость — это не что-то такое аморфное, неосязаемое. Нет, у несправедливости есть лицо, есть армия и есть спецслужбы. Поэтому война ведется не только в Палестине, но и по всему миру, в каждом его уголке, где революционер сражается за свое дело. Я гордый человек, я горжусь вкладом, который внес в общее дело, и горжусь теми многими революционерами, которых я воспитал. Именно на них ложится тяжкий груз ответственности после моей смерти.
В то же время, обращаясь к присяжным, он говорил, что газетчикам проще всего создать один собирательный образ, который будет ответствен за действия тысяч людей. И для этого они придумали «Карлоса». «Карлос» появлялся в их ночных кошмарах, «Карлос» готовил атомный взрыв в Нью-Йорке, «Карлос» убивал президентов и завтракал министрами.
— Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что многое из того, что вы читали про Карлоса в бульварной прессе, не может быть на самом деле? Что Карлос — это человек из плоти и крови. Карлос не может взять грехи всех, как Христос, и не может присвоить себе победы Революции как единоличное достижение.
На четвертый день слушаний Карлос впервые увидел за долгие десятилетия свою подругу и товарища Нидию Тобон. Нидия, которая, по словам Карлоса, разменяла НФОП на ДСТ, появилась в зале заседаний стильно одетой и выглядела явно моложе своих пятидесяти девяти. После лирического отступления, в котором она рассказывала романтические эпизоды их отношений, судья прямо спросил:
— Откуда вы узнали об убийстве на улице Тулье?
— Из газет, ваша честь.
— Каких газет?
— «Гардиан», ваша честь.
— Как из газет? Разве он не звонил, чтобы сообщить вам об убийстве?
— Звонил, но меня не было дома.
— Вы писали книгу о Карлосе в 1978 году, верно?
— Все так, ваша честь. Однако, чтобы она лучше продавалась, мне пришлось многое дофантазировать.
— Что, например?
— Например, то, что мне звонил Карлос и признавался, что это он убил всех четверых на улице Тулье.
— Как?
— А вот так, ваша честь.
Надо ли говорить, что Карлос торжествовал? Судья схватился за книгу и начал зачитывать куски, где приводился нафантазированный монолог героя книги. Судья сверкнул очками:
— Что вы на это скажете?!
— Ничего, ваша честь. Я взяла все это из газетных статей.
Карлос запрокинул голову назад и захохотал. Судья же продолжал стоять на своем:
— Ну как же вы все это придумали, если это могло навести подозрения правоохранительных органов? Вы называете его другом и пишете такое?
— Да, ваша честь, я поступила глупо. Но в свое оправдание хочу сказать, что Карлос является убийцей и террористом только в ваших глазах. Для Венесуэлы и стран третьего мира он герой, который сражался за их свободу теми методами, которые были на тот момент возможны.
Нидия Тобон гордо посмотрела на судью и сказала, что больше суду ничем помочь не может. Взбешенный судья Корнелу взорвался тирадой о жертвах, которые являются расходным материалом «великих идеалов» и о которых тут, как два соловья, говорит она с обвиняемым. Карлос тоже воспользовался своим правом задать вопрос, но вместо этого предался ностальгии по лондонской dolce vita.
Больше подарков в виде людей из прошлой жизни суд не преподносил. В ход был пущен бюрократический многоголовый аппарат из сотрудников ДСТ, криминалистов, психологов, экспертов и иных служащих французского государства. Карлос отмахивался от попыток обставить дело так, будто находившиеся на улице Тулье в ту ночь люди были безоружными. Наличие у них оружия подтверждал и тот факт, что перед освидетельствованием тела сдвинули. На этот аргумент у суда не нашлось что ответить. Следующие атаки ему пришлось отражать уже со стороны судмедэксперта, который лишь обобщил результаты вскрытий, сделанных другими врачами. Являясь не только экспертом по оружию, но и практиком со стажем, Карлос на пальцах доказал суду, что траектории, которые указаны в заключении, не соответствуют действительности.
Не отличались по своему качеству и допросы других свидетелей. Потерпев полное фиаско, обвинение пустило в ход тяжелую артиллерию, которая должна была склонить присяжных к обвинительному вердикту. Слово дали родственникам погибших, которые рассказали, какую боль они перенесли, лишившись мужа, брата или отца. Едва ли можно найти аргументы в ответ на человеческую боль.
В последний день слушаний слово предоставили защите Карлоса. Адвокаты призвали присяжных не руководствоваться эмоциями, а холодно смотреть на факты, которые свидетельствуют о сфабрикованном характере этого процесса. Ни одно представленное доказательство не могло считаться убедительным или неопровержимым. Исходя из этого, адвокаты просили… оправдать своего клиента.
Я предвижу улыбку на твоем лице, о дорогой читатель. Дело в том, что Карлос никогда не скрывал, что является революционным солдатом, на счету которого множество жизней врагов. Он не пытался представить себя в образе законопослушного студента-левака, видевшего революцию только в книжках Льва Троцкого. Карлос пытался доказать, что дело против него имеет исключительно политическую подоплеку. В войне, которую вел Карлос, не было сантиментов.
— Карлос мертв. Он никогда не сможет уехать отсюда живым. Если я добьюсь того, чтобы меня обменяли, — меня пристрелят. Если попытаюсь уйти — меня пристрелят. Но я ни о чем не жалею. Я горжусь тем, что пошел по пути революции, и умру стоя, как это и подобает революционеру.
Его последняя речь уже не была обращена к суду или к присяжным заседателям. Он говорил с мировой аудиторией, со своими товарищами в Ливане и Палестине, партизанами, прячущимися в джунглях Колумбии, неистовым полковником Каддафи и министром Абдель Азизом Бутефликой. Он обращался к братьям по оружию по обе стороны океана. Его речь была подобна той, которую произносил Фидель Кастро в течение четырех часов, стоя на трибуне Ассамблеи Организации Объединенных Наций. Только вместо трибуны он стоял у деревянной судебной стойки. В своей речи он вскрыл пороки этого суда: отсутствие улик, литературное произведение, которое представили как свидетельство, экспертные заключения, что не выдерживали никакой критики. Все, чего его враги хотели добиться, — это выставить его жалким и умоляющим, но этого не произошло. Прилагались активные усилия, чтобы разоблачить «Миф Карлоса».