Первым делом он отпустил сына садовника. Олаф тоже собирался уйти, но Мильтон рявкнул на него:
– Останься! Проследишь, как бы мальчишка не сбежал, как только придет в себя, – а затем обратился к судье. – Мой родной сын едва не разорил меня своими карточными долгами… Помните? Двенадцать тысяч чертовых фунтов стерлингов и множество свидетелей, способных это доказать…
Эйбел кивнул, слегка смутившись.
– Да… как-то вечером мы немного перебрали, и вы, помнится… разоткровенничались на сей счет…
– Если бы герцог Челтер не выручил меня из неприятностей, я вполне мог бы угодить в долговую тюрьму. Я до сих пор выплачиваю ему долг, – а потом, словно эта мысль лишь сейчас пришла ему в голову, Мильтон спросил: – Ведь ваш брат, кажется, служит на одном из тех кораблей, которые перевозят в Австралию осужденных в каторжные колонии?
Эйбел нахмурился.
– Собственно говоря, он капитан. Но это слишком жестоко, как мне кажется…
– Это на крайний случай, если Ричард, вернувшись домой, не согласится выполнить свой долг. Если согласится, то все будет забыто, но если будет упорствовать… ну, я не предлагаю везти его в Австралию прямо сейчас и оставить там пожизненно. Пары месяцев, думаю, будет достаточно, чтобы он образумился.
– На путешествие в Австралию уйдет несколько месяцев. Часть заключенных не выдерживают тягот плавания, а тех, кто выживает, ломают тяжелые условия жизни в первые же недели пребывания на каторге. Вы точно уверены, что хотите подобной участи для своего сына?
Мильтон не собирался позволять Ричарду снова ускользнуть от него. Если мальчишку нельзя усмирить, значит, Господи спаси, придется принять соответствующие меры. Девять лет лишений и страданий будут справедливым наказанием за девять лет бессильной ярости Мильтона, когда он не имел возможности позволить себе то немногое, что приносило ему неподдельную радость.
– Но осужденных ссылали туда и за меньшие преступления, – напомнил он судье.
Эйбел пожал плечами.
– Наши тюрьмы и без того переполнены, а труд заключенных – бесплатный. Австралии нужно много рабочих рук, если мы намерены превратить эту территорию в новую, процветающую колонию под властью короны. Там до сих пор ничего нет, кроме поселений каторжан. Из Австралии не убежишь. Приплывающие туда корабли привозят только заключенных. Если туда попадешь, надеяться не на что.
Мильтон незаметно улыбнулся.
– Да, нелегко им приходится, но, возможно, только так можно перевоспитать этого смутьяна. Как только Ричард будет готов исполнить свой долг, его освободят. Это можно устроить?
– Устроить можно все, – произнес Эйбел, которому было явно не по себе от услышанного.
При виде гримасы на лице судьи Мильтон нахмурился. Неужели он выглядит холодным и бесчувственным даже в глазах этого простолюдина Кантела? Разве не очевидно, что Ричард заслуживает достойного наказания? Кантелу стоило лишь оглядеться, чтобы увидеть, в какое запустение пришел Уиллоу-Вудс. Он должен понять, как много вреда причинил Ричард собственной семье.
– Сначала послушаем, что скажет он сам. Если он готов исправиться и помочь своей семье вместо того, чтобы продолжать упорствовать в своем пороке, его можно простить, – произнес Мильтон, а затем обратился к Олафу. – Приведи его в чувство.
Слуга понял хозяина по-своему и сильно пнул Ричарда ногой в бок. Эйбел отвернулся. Мильтон сверкнул глазами, взирая на громилу-тупицу.
– Принеси воду или нюхательной соли, глупец!
– А где? – спросил Олаф.
– Не надо, – простонал Ричард. – Какого черта?
Он попытался подняться на ноги и выругался, почувствовав, что руки связаны за спиной.
Ричард понял, что добром это не кончится, когда Олаф выломал дверь его номера. Тупой громила даже не проверил, заперта ли она. Ричард ужинал в одиночестве. Когда слуга принес ужин, он сообщил Ричарду, что Ор задерживается и просил ужинать без него. Причиной задержки была служанка из соседней таверны.
Ричард сразу же узнал в Олафе одного из громил, которых нанял граф, когда сын повзрослел и порка уже не помогала. Последним его воспоминанием об Уиллоу-Вудс был скандал: отец потребовал, чтобы Ричард остриг волосы, хотя те едва доходили до плеч. Ричард, разумеется, отказался, хотя понимал, что за это его ждет наказание. К тому времени между ним и графом разгорелась непрекращающаяся ни на день война характеров. Тогда Мильтон приказал своим слугам остричь ему волосы. Они выволокли мирно спящего Ричарда из постели, привязали к стулу и едва не содрали кожу с его головы. Юношу переполняла бессильная ярость! Он сбежал из дому в ту же ночь и не собирался возвращаться.
Ричарда охватило бешенство, когда он увидел стоявшего над выбитой дверью Олафа. Он даже не спросил себя, что делает здесь этот мерзавец: все его мысли были только о мести.
Олаф был намного крупнее его, настоящий великан, правда, весьма недалекий. Но и Ричард теперь уже не был тем хилым подростком, как раньше. Вот только надежды избить мерзавца до полусмерти не оправдались: пятеро мужчин появились в комнате вслед за Олафом. Вшестером они без труда взяли верх над Ричардом, повалив его на пол. Они настолько превосходили его числом, что оглушать беглеца не имело смысла, но один из них, видимо, решил, что так надежнее, и огрел Ричарда по голове.
Оказавшись в кабинете отца, Ричард поднялся на ноги. Он напрягся, но освободить руки ему не удалось. Мрачно глядя на графа, Ричард пытался понять, как это могло случиться. Он был уверен, что никто его не узнает. Но, очевидно, кто-то все же узнал и направился с этой вестью прямиком к графу.
Ему с Ором вообще не надо было сюда приезжать. Вообще-то существовал более разумный план: после встречи с братом съехать с постоялого двора и найти гостиницу ближе к Лондону, где и переночевать. Главное – подальше от Уиллоу-Вудс. Но он хотел утром перехватить Чарльза по пути в Лондон и увидеть племянника, прежде чем навсегда покинет Англию.
Мильтон почти не изменился. Пожалуй, только каштановые волосы отца немного поседели да щеки обрюзгли, зато голубые глаза оставались такими же враждебно-ледяными. Мильтон не смотрел сыну в глаза, а с отвращением уставился на длинные волосы, спадавшие ему на плечи.
– Господи! Они длиннее, чем мне сначала показалось! Ты похож на нищего, у которого нет денег на стрижку, – произнес он, а потом приказал громиле: – Обстриги его!
Ричард повернул голову и спокойно предупредил Олафа:
– Только попробуй, и я тебя убью.
Олаф лишь рассмеялся, а Мильтон сокрушенно покачал головой.
– Ладно. Видно, он ничуть не изменился за это время.
– А на что вы надеялись? – повернув голову к отцу, прорычал Ричард. – Послушайте, старик, больше вы не сможете приказывать мне, что делать и как одеваться. Я уже взрослый, и вы мне не указ.
– Ты так считаешь? Но ты все еще не свободен от власти закона. Прежде чем сбежать, ты нарушил закон… не единожды…
– Какой именно закон? Ваш закон?
Мильтон указал пальцем на перстень с печаткой, который теперь вернулся ему на палец.
– Ты украл его перед побегом. Или забыл?
– После вашей смерти кольцо перейдет к моему брату, – с ехидным выражением произнес Ричард, – а он был не против, когда я его позаимствовал. Почему вы, черт вас побери, не сдохли и не освободили нас от своего ничтожного присутствия?
Вздохнув, Мильтон обратился к находившемуся в комнате незнакомцу:
– Видите, с кем мне приходилось иметь дело? Сущая беда, а не сын.
При виде столь впечатляющего проявления отцовского горя Ричард нахмурился. Граф явно хотел произвести выгодное впечатление на своего собеседника. Если бы Мильтон хоть раз выказал естественное родительское разочарование, хоть чуточку заботы или природного участия в его судьбе, их отношения могли бы стать не столь враждебными. Любой ребенок инстинктивно хочет угодить отцу, пока не поймет, что ему до него нет дела.
– Кто вы? – спросил он у третьего мужчины.
– Эйбел Кантел, мой старинный друг, – ответил за него Мильтон.
Но Эйбел счел нужным добавить:
– А еще я местный судья, лорд Ричард.
Может ли быть, что этот человек хотел о чем-то предупредить? Ричард насторожился. Только нетитулованный дворянин или простолюдин стал бы прибавлять к имени Ричарда «лорд». Люди, находившиеся невысоко на социальной лестнице, предпочитали выполнять все желания графа. Впрочем, он всегда знал, что, если им снова доведется встретиться, отец может использовать против него его старые прегрешения. Когда он их совершал, ему хотелось, чтобы отец от него отрекся. В юности Ричард не понимал, что сам дает отцу дополнительный рычаг, с помощью которого тот сможет заставить его выполнить условия брачного договора.
Пока он не особенно волновался. Возможно, присутствие судейского в доме – всего лишь совпадение. Ричард не собирался здесь задерживаться. На этот раз он не одинок. Где-то здесь должен быть Чарльз. Брат сказал, что повезет сына в гости к дедушке только завтра утром. Прежде у брата никогда не хватало храбрости вмешаться, но теперь он самодостаточен. А еще Ор, когда развлечется со служанкой и не обнаружит Ричарда на месте, первым делом будет искать его в Уиллоу-Вудс. По разгрому, учиненному в номере, он поймет, что друг покинул гостиницу не по доброй воле.
Что вообще Мильтон может с ним сделать? Снова изобьет? Ничего нового. Прикажет запереть в комнате, угрожая посадить в настоящую тюрьму? Но кража перстня у родных вызовет в суде лишь смех, если до суда вообще дойдет. Кроме того, ему помогут сбежать отсюда задолго до того, как угроза сможет воплотиться в жизнь… Возможно, этой ночью он уже будет свободен.
Больше всего его волновали слова Джулии, что никто не станет спрашивать его согласия на брак. В поместье у Мильтона найдется, по крайней мере, один священник, который выполнит любой приказ графа. Но Джулия сейчас возвращается в Лондон. Уйдет не менее суток, а то и двое, чтобы привезти ее в поместье. Ричард был твердо уверен, что, узнав о причине, по которой ее зовут в Уиллоу-Вудс, девушка спешить не станет. А он и подавно задерживаться здесь не собирался.