Юни взял выходной и забирается ко мне в ванну. Хотя мы хотели спокойно провести утро в будуаре, нам не хватает свободного времени. Мы быстро падаем в кровать, он отлизывает мне, а я делаю ему минет, и мы с удовольствием расслабляемся в горячей воде. Паоло перенес встречу с поставщиком, он садится на краю ванны, своей влажной рукой в пене я провожу у него между ног, расстегиваю ширинку кожаных брюк и достаю его член. Паоло стонет и закрывает глаза, пальцами поигрывая моими сосками, торчащими из воды. Паоло тоже не хватает терпения, и когда я наклоняюсь и целую его яички, он кончает очень быстро и после этого выглядит так же неудовлетворенно, как и до того.
Я сочувственно треплю его по бедру, он застегивает брюки, а я опускаюсь в горячую воду. Паоло с Юни обсуждают воздержание как способ усилить страсть именно тогда, когда Элиза со скрипом открывает дверь ванной. Мы не слышали, как она вошла. Паоло мгновенно реагирует, вскакивая и заикаясь, как ему стыдно зайти в ванну, когда там «девчонки». Юни прячется в пене, прикрывая грудь руками.
— Все вон! — командую я, а сердце выпрыгивает у меня из груди.
Наконец я остаюсь с Юни одна. Нам приходится замотать его лицо полотенцем, потому что макияж гейши у него в спальне, а если Элиза увидит его ненакрашенным, то сразу же поймет, что он мужчина. Остаток дня я провожу в кровати, говоря, что у меня мигрень. Слыша, как Серен с Паоло здороваются в гостиной, вопя как неандертальцы, я прячу голову под подушку. Вообще, все ведут себя намного громче, чем обычно. Как правило, после прихода мужчин домой ранним вечером и до ужина у нас тихий час. Мы читаем с открытой дверью, возимся на кухне, занимаемся собой или слушаем тихую музыку. Только за ужином все опять оживляются, и мы рассказываем друг другу, как прошел день, или раздумываем, что будем делать завтра.
А теперь в доме постоянно хлопают двери. Звук очень грубый и неприятный, и от столь любимой нами атмосферы оазиса мало что сохранилось Мои мужчины очень несчастны, они страдают от стресса. Элизе я говорю, что у них неприятности на работе или они поссорились со своими девушками, но предгрозовую атмосферу в доме этим можно объяснить только частично. Душно, словно перед первой молнией, а когда мы проходим друг мимо друга, кажется, что вот-вот полетят искры.
Элиза это замечает. Она наблюдает за нами, но ей ничего не удается подметить. Она ничего даже не подозревает и все-таки нервничает. Чтобы развеяться, она полностью взяла под контроль кухню и щедро нас кормит. Она как раз вносит ужин, когда из своей комнаты с рассерженным видом выходит Серен и требует, чтобы я к нему зашла.
— Мало того что в окно дует, — говорит он, — мне кажется, я обнаружил там плесень. Пойдите сами посмотрите.
Вздыхая, я иду за ним. Дверь за нами захлопывается — это вполне объяснимо, если окно открыто. Серен подхватывает меня в объятия и прижимает к стене.
— София, — шепчет он, — София.
Он расстегивает мою блузку и запускает руку под юбку. Я прижимаюсь к нему, ощущая горячее дыхание на моей коже. Я хочу видеть его обнаженным, я хочу, чтобы его волосы спадали свободными волнами. Я хочу почувствовать в себе его член, почувствовать прикосновение его губ к моим. Я хочу касаться его языка и ощущать его большие руки на своих ягодицах. Я провожу рукой по его волосам, расплетая косу. Мы теряем время, потому что пряди придется заплетать, но мне это уже безразлично. Серен поднимает меня и сажает на мраморный умывальник. Ягодицами я чувствую холод камня. Он разрывает зубами упаковку презерватива, надевает его и входит в меня. Я так потекла, словно ждала этого много дней, а ведь, собственно, так оно и есть. Мы тремся друг о друга, и все заканчивается слишком быстро, как мы и ожидали и боялись.
Мы снова одеваемся, и пока я заплетаю Серену волосы, он шепотом рассказывает мне, что произошло за день. Мне так не хватает наших вечерних разговоров с ним, его рассказов о болезнях и его пациентах, его рассуждений о книгах, которые он сейчас читает. Мы смотрим на часы и еще минутку сидим обнявшись. Потом он откашливается, выпрямляется и кричит скандальным голосом:
— Плесень, это точно плесень! Я требую, чтобы вы что-то предприняли.
Скрестив руки, я выхожу из комнаты и обещаю после выходных вызвать специалиста. Говоря это, я понимаю, что через три дня Элизы тут уже не будет. Мы почти пережили пятый день ее пребывания здесь. Еще два дня, и она уедет. Я мысленно крещусь. И тут я вижу Падди, стоящего в дверном проеме. Взгляд у него обезумевший.
— Сейчас, секундочку, — улыбаюсь я Элизе, которая ждет нас к ужину. — Падди, можно тебя на минутку, — говорю я громче. — Мне хотелось бы поговорить с тобой насчет оплаты за квартиру.
Я подаю Ксаверу и Юни, которые уже сидят за столом, знак, чтобы они уже, черт подери, начинали есть, и иду за Падди в его комнату. Когда я вхожу, он уже голый. Я сразу же ложусь на ковер — кровать слишком скрипит — и раздвигаю ноги. Падди начинает мне отлизывать, но делает это совсем недолго, хотя обычно он доводит куннилингус до конца и всегда дает мне кончить, прежде чем начать меня трахать: он говорит, что полуудовлетворенные щелки трахать лучше, чем неудовлетворенные. Он ложится рядом со мной, вводит палец в мою щелку и стимулирует мне клитор, а я ласкаю его член. Так мы можем смотреть друг на друга и разговаривать.
— Такое ощущение, что мы в детской, — говорит он, а я хихикаю.
Он прав. Вся эта ситуация была бы смешной и возбуждающей, но мы уже не подростки, которым нравится позажиматься в платяном шкафу. Мы уже давно выросли и создали себе жизнь, которая всем нам нравится. Нам не хватает обычного общения. Нам не хватает жизни в гареме. Падди кончает мне на живот и шепчет:
— Не смывай.
Я киваю, и мы целуемся как утопающие. А потом это краткое мгновение заканчивается, и мне нужно возвращаться к своей гостье и картофельной запеканке на ужин.
Я в ярости от Элизы, которая дружелюбно болтает и хвалит Ксавера за его способности экскурсовода. Она хвалит его за то, что он так развился, живя у меня, хвалит наш красивый город. Я в ярости, потому что она все время разговаривает, а мы не можем общаться как обычно. Я в ярости потому, что она выглядит так сексуально, но, кажется, не имеет никакого представления о сексе. Потому что у нее такие пухлые нежные губы, а я не могу поцеловать своих мужчин. Потому что у нее такие роскошные формы, а мне приходится прятаться в длинные платья и закрытые блузки. Потому что она наверняка видит, насколько привлекательны мои мужчины, как они возбуждены и что они не упускают ни одного нашего движения, ни одной сползшей бретельки, ни одной нашей короткой юбки. И все же нам приходится жить как в монастыре.
Снаружи гремит гром, Элиза смотрит новости, а я говорю Серену, чтобы он погулял с ней подольше, если получится, и будет замечательно, если она вымокнет. Элиза, как мы и думали, приходит в восторг, когда Серен спрашивает, не хочет ли она погулять по нашему району. Она заворачивается в шаль, и они уходят. Когда их шаги затихли на лестнице, в комнате раздается всеобщий вздох облегчения.
Я подхожу к дорожной сумке Элизы, которая стоит в ванной рядом со стиральной машиной, потому что возле дивана в гостиной места для сумки не хватило. Я беру шланг от стиральной машины и кладу его на сумку. Вскоре вода заливает все вещи. Мы с Юни пару минут наблюдаем, как пол в ванной покрывает вода, потом я восклицаю «Ох ты, господи!» и вешаю шланг обратно. Мы быстро вытираем пол, но все вещи Элизы как следует вымокли.
— Придется ей надеть что-то из твоих вещей, — говорит Юни и ухмыляется.
Элизе не до смеха, но всегда может случиться, что кто-нибудь забудет закрепить шланг от стиральной машины. Мужчины же совершенно не разбираются в домашнем хозяйстве. Она это понимает и, немного подумав, берет мое шелковое белье, черную тунику из моего шкафчика, а на следующий день — оранжево-красное, почти прозрачное шелковое платье длиной до пола. Я помогаю ей развесить сушиться вещи, и моя ярость немного уменьшается. Элиза в черной тунике, которая постоянно где-то paспахивается, либо сверху на груди, либо снизу до бедер, выглядит совсем иначе, чем Элиза в шнурованном корсете. Свои волнистые волосы она подобрала в свободный хвост, и сейчас она почему-то кажется мне раскованнее. Мы сидим в гостиной, кто-то читает, кто-то смотрит телевизор, кто-то в наушниках слушает музыку. Я замечаю капельки пота у Элизы на лбу. Она задумчиво проводит тыльной стороной пальцев себе по шее, и я вспоминаю ощущение, когда так делает Паоло, прежде чем начать целовать меня за ушком, и как пахнет Юни, когда склоняется надо мной.
Хотя позже начинает идти дождь и капли бьют в оконное стекло, словно пытаясь затопить город, прохладнее не становится, а когда я встаю, чтобы пойти в ванную, я слышу, как Элиза слегка постанывает, и вижу, что она улыбается во сне.
На следующее утро, в субботу — предпоследний день у нас в гостях — Элиза встает рано, чтобы купить билет на вокзале. Она отказывается от того, чтобы ее провожали, и хочет пойти за билетом одна. У меня такое ощущение, что она хочет о чем-то подумать. Так как у нее есть ключ от квартиры, мы не решаемся отпраздновать ее отсутствие спонтанным групповым сексом. Наоборот, мы расползаемся по комнатам, словно пытаясь не мешать друг другу. Через некоторое время мы слышим, как кто-то стучит по крышке стола, который стоит перед камином.
— Совет гарема! — кричит Ксавер, и мы идем к нему.
Он немного напряжен, глаза у него сияют. Ксавер предлагает нам сесть.
— Я очень благодарен вам, — начинает он, — что вы согласились участвовать в этом цирковом представлении, но я думаю, — он глубоко вздыхает, — что сейчас пора это прекратить. Мы все взрослые, и мне очень жаль, что я стал переживать из-за того, что другие обо мне подумают.
— Слушайте, слушайте! — говорит Падди. Юни с Сереном хлопают в ладоши.
— И что это значит? — спрашивает Паоло, и его последнее слово повисает во всеобщем молчании.