Я вытащила из кармана шубы один из пузырьков инфермитерола, которые мне дала доктор Таттл. Мне было любопытно посмотреть, какой будет реакция Ривы — как у меня или нет.
— Что это?
— Пробники.
— Пробники? Это законно?
— Да, Рива, конечно.
— Но что это? Ин-фер-ми-те-рол? — Она посмотрела на коробочку и вскрыла ее.
— Он понижает чувствительность, — пояснила я.
— Неплохо. Я попробую. Как ты думаешь, Кен еще любит меня?
— Нет.
Я видела, как ее лицо разгорелось от злости, потом остыло. Она вытрясла одну таблетку и держала ее на ладони. Ее лицо было симметричным? А у других? А в моих глазах была ложь? Рива наклонилась и подняла с пола эластичную ленту для волос.
— Можно я возьму? — спросила она. Я кивнула. Она положила таблетку и завязала волосы. — Пожалуй, я посмотрю, что это, когда вернусь домой. Ин-фер-ми…
— Господи. Обычный препарат, Рива. И ты его не найдешь в интернете, — сказала я, хотя сама никогда и не пыталась. — Его пока нет в продаже. У психиатров всегда бывают пробники. Их присылают фармацевтические компании. Так у них заведено.
— Интересно, твой доктор получает пробники топамакса? Для похудения?
— Рива, пожалуйста.
— Так ты говоришь, это безопасно?
— Конечно, безопасно. Мне его дает моя докторша.
— Как он действует?
— Не могу сказать точно, — ответила я, и это была правда.
— Хм-м-м.
Я не могла быть честной с Ривой. Если бы я призналась в моих провалах, она бесконечно говорила бы со мной об этом. Мне было невыносимо даже представить, как она качала бы головой в сладком ужасе, потом пыталась взять меня за руку. «Расскажи мне все!» — воскликнула бы она, брызжа слюной. Бедная Рива. Вероятно, она и впрямь думала, что я способна делиться своими секретами. «Подруги навсегда?» Ей хотелось, чтобы мы заключили некий священный пакт. Она всегда стремилась заключать пакты, соглашения. «Давай договоримся, что будем вместе ходить на ланч хотя бы дважды в месяц. Обещай, что ты будешь гулять со мной каждую субботу в Центральном парке. Давай определим время, в которое будем перезваниваться каждый день. Поклянись, что поедешь со мной в этом году кататься на лыжах. Лыжи сжигают так много калорий».
— Рива, — сказала я. — Это снотворное. Прими его и ложись спать. Отдохни от своей одержимости Кеном.
— Дело не в одержимости. Речь идет о медицинской процедуре. Я никогда еще не делала аборт. А ты?
— Тебе хочется чувствовать себя лучше или нет?
— Ну, да.
— Не выходи из дома, когда примешь их. И никому не говори об этом.
— Почему? Потому что ты подозреваешь, что таблетки получены незаконно? Ты думаешь, что твоя докторша кто-то вроде наркодилера?
— Господи, нет. Просто доктор Таттл дала инфермитерол мне, а не тебе. Пациенты не должны делиться лекарствами. Если у тебя будет сердечный приступ, ей влетит. Я не хочу портить с ней отношения, не хочу судиться. Пожалуй, тебе и не стоит это принимать.
— Думаешь, мне вредно это принимать? Или вредно ребенку?
— Ты беспокоишься о том, что это навредит ребенку?
— Не хочу убивать его, когда он все еще во мне, — ответила она.
Я закатила глаза, взяла пузырек с кофейного столика, куда она поставила его, и вытрясла таблетку.
— Вот, я тоже приму. — Я открыла рот, бросила туда таблетку. Проглотила.
— Ладно, — сказала Рива и вытащила из сумочки диетический «Севен-ап». Положила инфермитерол на язык, словно принимала святое причастие, и выпила полпакета напитка.
— Чем мы теперь займемся?
Я не ответила. Просто села на софу и стала переключать каналы, пока не нашла один, где не показывали инаугурацию. Рива покинула кресло и уселась рядом со мной.
— «Спасенные звонком!» — сказала она.
Мы сидели и смотрели сериал. Рива периодически начинала болтать.
— Я ничего не чувствую, а ты? — Потом опять: — Зачем рожать ребенка, если мир катится в пропасть? — И снова: — Я терпеть не могу Тиффани-Амбер Тиссен. Она как рвань из трейлерного парка. Тебе известно, что в ней всего лишь пять футов пять дюймов? Я знала в школе девчонку, которая выглядела в точности как она. Джоселин. Она первая стала носить длинные серьги. — И еще: — Можно задать тебе один вопрос? Я раздумываю об этом какое-то время. Ты только не сердись. Но мне надо спросить тебя. Иначе я не смогу считать себя хорошей подругой.
— Давай, Рива. Спрашивай у меня все, что хочешь.
Когда проснулась через три дня, я все еще была дома, на софе, в своей шубе. Телик был выключен, а Рива исчезла. Я встала и попила воды из кухонной раковины. Или Рива, или я вынесла весь мусор. В квартире было странно чисто и спокойно. На холодильнике я увидела желтый стикер.
«Сегодня первый день отдыха в твоей жизни! Хoxo».
Я понятия не имела, что такого сказала, если Рива осмелела и оставила мне такую покровительственную записку. Может, я заключила с ней пакт во время моего очередного провала: «Будем счастливыми! Будем жить каждый день как последний!» Ух! Я подошла, сорвала записку и смяла ее в кулаке. Теперь я почувствовала себя чуточку лучше. Съела стаканчик ванильного йогурта «Стоунифилд», который не помню, как купила.
Я решила принять несколько штук ксанакса, просто чтобы успокоиться. Но когда открыла аптечку в ванной, там оказалось пусто. Все мои лекарства пропали. Все, до последнего пузырька.
У меня все оборвалось внутри. Я слегка обалдела.
Ничего себе!
Конечно, это Рива унесла мои лекарства. Сомнений не было. Она оставила мне лишь одну дозу бенадрила в фольге, дюймовый квадратик с двумя жалкими антигистаминными таблетками. Я с недоверием взяла его и захлопнула дверцу аптечки. Мое лицо в зеркале поразило меня. Я шагнула ближе и посмотрела, не исказилось ли оно еще больше после тех странных слов доктора Таттл. Я действительно выглядела по-другому. Я не могла определить точно, в чем дело, но появилось что-то, чего не было прежде. Что же? Может, я перешла в новое измерение? Смешно. Я снова открыла аптечку. Лекарства не появились. Чуда не случилось.
Вот уж не подозревала, что Рива может быть такой решительной. Может, я сама пыталась спрятать таблетки? Я принялась выдвигать ящики, открывать дверцы в коридоре, на кухне. Залезла на столешницу и заглянула на верхние полки. Там ничего не было. Я поискала в спальне, в ящике столика, под кроватью. Выгребла все из гардероба, ничего не нашла и запихнула все назад. Проверила все ящики. Потом вернулась в гостиную и расстегнула молнии на чехлах подушек. Может, я сунула таблетки в софу? Но зачем мне потребовалось это делать? Я нашла свой телефон — он стоял на зарядке в спальне — и позвонила Риве. Она не ответила.
— Рива, — оставила я сообщение на ее голосовой почте. Она трусиха, подумала я. Она идиотка. — Ты что, доктор медицины? Ты крутой специалист? Если к вечеру моя фигня не вернется в аптечку, между нами все кончено. Нашей дружбе конец. Я никогда не захочу больше тебя видеть. Это если я еще останусь в живых. Тебе не приходило в голову, что ты, может, не знаешь, почему я в таком состоянии? И что последствия могут быть ужасными, если я внезапно прекращу принимать свои лекарства? Если я не приму их, у меня могут начаться судороги, Рива. Аневризма. Невротический шок. Понятно? Полный коллапс клеток! Ты будешь очень сожалеть, если я умру по твоей вине. Уж и не знаю, как ты сможешь жить с этим. Сколько тебе придется вызывать у себя рвоту и заниматься на степпере, чтобы пережить такое ужасное преступление, а? Знаешь, что убийство того, кого ты любишь, — это крайне деструктивный акт? Повзрослей, Рива. Ты понимаешь, что это крик о помощи? Все чертовски печально, если хочешь знать. И вообще, позвони мне. Я жду. И честное слово, я чувствую себя плохо.
Я взяла оба бенадрила, села на софу и включила телик.
«При единодушном голосовании сто против нуля сенат утвердил Митча Дэниелса директором административно-бюджетного управления США в администрации президента Буша. Пятидесятиоднолетний Дэниелс был старшим вице-президентом фармацевтического гиганта «Эли Лилли энд компани», базирующегося в Индианаполисе».
Я переключила канал.
«На этой неделе начались переговоры между голливудскими сценаристами и продюсерами для предотвращения вероятных забастовок, которые могут привести к остановке производства телевизионных фильмов, а тысячи авторов лишатся работы в шоу-бизнесе. Катастрофические последствия такой забастовки отразятся прежде всего на телевидении, где зрителям буквально будет нечего смотреть».
Это звучало не так плохо. Или на меня действовал бенадрил?
Тут я заметила еще один стикер. Он был налеплен на сломанный видак. Вот ужас! Вероятно, еще одно банальное послание Ривы, наставление «жить полноценной жизнью». Я встала и сорвала его. Так и есть, банальность: «Все, что ты можешь вообразить, реально. Пабло Пикассо». Только вот почерк не Ривы. Я даже не сразу узнала его. Это был Пин Си.
Я бросилась в туалет.
Рвота напоминала кислый, приправленный молоком сироп. Брызги попали мне на лицо. Я увидела, как в ней крутились две таблетки бенадрила, которые я недавно проглотила. Несколько дней назад я, возможно, и попыталась бы их выудить, но они все равно уже почти растворились. Пускай улетают, сказала я себе. К тому же два бенадрила — это просто ерунда. Все равно что тушить лесной пожар соплями. Или укрощать льва, прислав ему почтовую открытку. Я спустила воду и села на холодный кафель. Какое-то время вокруг меня кружились стены, покачивался пол, словно на корабле в шторм. Мне было паршиво. Мне что-то было нужно. Без этого я просто свихнусь. Я чувствовала, что умираю. Я прибавила громкость звонка на телефоне, чтобы услышать, когда позвонит Рива. Медленно встала. Почистила зубы. Мое лицо в зеркале было красным и мокрым от пота. Это был гнев. Это был страх.
Я снова села на диван, уставилась на телеэкран и положила ноги на кофейный столик. Я смяла идиотскую записку, которую оставил Пин Си. Потом положила ее на язык, и она медленно растворялась. На канале киноклассики у Теда Тернера показывали «Сибил». Я решила сохранять спокойствие. Я жевала и по кусочкам глотала размокшую бумажку. «У Салли Филд булимия, — сказала бы Рива, если бы оказалась в комнате. — Она сама откровенно говорила об этом. Джейн Фонда тоже. Все это знают. Помнишь ее ляжки в тех видео с упражнениями? Они были не натуральными».