— Ох, замолчи, Рива.
— Я люблю тебя.
Может, и правда. Вот почему я ее ненавидела.
Интересно, для моей матери было бы лучше, если бы я украла все ее лекарства, как Рива украла мои? Риве повезло, что ее мучит только мысль о горящем теле ее матери. «Индивидуальные сковороды». Тело ее матери хотя бы уничтожено. Его больше нет. Моя же умершая мать лежала в гробу, став усохшим скелетом. Мне все-таки казалось, что она готовилась к чему-то, что ждало ее на том свете, и страдала перед смертью, поскольку вся иссохла и стала дряблой. Ругала ли она меня? Мы похоронили ее в ярко-розовом костюме от Тьерри Мюглера. Ее волосы были безупречными. Ее помада была безупречной, кроваво-красной, «Кристиан Диор 999». Интересно, выцвела ли сейчас помада там, в могиле? В любом случае мать превратилась в твердую кожуру наподобие сброшенного панциря огромного насекомого. Такой моя мать и была. А если бы я перед тем, как вернуться в школу, выбросила в унитаз все ее лекарства и вылила весь ее алкоголь? Может, в душе она и хотела, чтобы я это сделала? Может, это наконец сделало бы ее счастливой? Или, может, оттолкнуло бы ее от меня еще дальше? «Моя родная дочь!» В моей душе еле уловимо зашевелилось сожаление. Я подумала, что оно пахло, как мелкие металлические деньги. Воздух на вкус был похож на батарейку, когда до нее дотронешься языком. Холодный и электрический. «Я не готова занимать пространство. Простите меня за то, что я живу». Может, у меня начались галлюцинации. Может, у меня был инсульт. Мне был нужен ксанакс. А еще клонопин. Рива забрала даже мою пустую бутылку жевательного мятного мелатонина. Как она посмела?
Я составила мысленный список препаратов, которые хотела принять, а потом представила, что пью их. Сложила ладонь ковшиком и высыпала на нее невидимые таблетки. Я глотала их по одной. Не помогло. Меня прошиб пот. Я вернулась на кухню и выпила воды из-под крана, потом сунула голову в холодильник и увидела бутылку текилы «Хосе Куэрво», завернутую в мятый пластиковый пакет. Я обрадовалась, что это не человеческая голова. Я пила текилу и сердито смотрела на фотку Ривы. Потом вспомнила, что у меня есть ключи от ее квартиры.
Я НЕ БЫЛА В ВЕРХНЕМ Вест-Сайде несколько лет, с того дня, когда я в последний раз приезжала к Риве. Эта часть города казалась мне безопасной, рациональной. Все здания были массивнее. Улицы шире. Там ничего не изменилось за последние годы после моего окончания «Коламбии». Вестсайд-маркет. Риверсайд-парк. 1020. Вест-Энд. Дешевая пицца ломтиками. Может, поэтому Рива любила ее. Дешевая выпивка. Булимия стоит недешево, если у тебя тонкий вкус. Мне всегда казалось нелепым, что Рива решила остаться там после окончания учебы, но теперь, проезжая по Верхнему Вест-Сайду в кебе в моем состоянии лихорадки и отчаяния, я поняла, что жизнь в прошлом дарила тебе стабильность.
Я несколько раз нажала на кнопку звонка Ривы в ее доме на Девяносто восьмой улице Вест-Сайда. Ативан меня порадует, думала я. И, как ни странно, мне ужасно хотелось еще лития. И сероквель. Несколько часов слюнотечения и тошноты звучали как очистительная мука перед крепким сном — на амбиене, перкосете, одном вискодине, который я принимала. Я думала, что заберу у Ривы свои таблетки, поеду домой, просплю часов десять, встану, выпью стакан воды, чуточку перекушу, а потом посплю еще десять часов. Пожалуйста!
Я снова нажала на звонок и ждала, представив, как Рива топает по кварталу к ее дому с дюжиной пакетов с продуктами из «Агостино», как на ее лице отразятся шок и стыд, когда она увидит, что я жду ее, а ее руки будут заняты печеньем, мороженым, чипсами и пирожными или чем-то там еще, что любила Рива есть, а потом выташнивала. Ну и нервы у нее. И лицемерие. Я ходила кругами по ее убогому маленькому вестибюлю и яростно нажимала на звонок. Я не могла ждать. У меня были ее запасные ключи. И я вошла без спросу.
Поднимаясь по ступенькам, я чувствовала запах уксуса. Я чувствовала запах чистящего средства. Кажется, еще и запах мочи. Лиловатая кошка, словно сова, сидела на перилах второго этажа. «Видеть во сне животных — плохо, последствия могут быть самые нехорошие», — сказала мне как-то раз доктор Таттл, гладя своего жирного урчащего кота. Мне захотелось спихнуть кошку вниз, когда я поравнялась с ней. У нее был невероятно самодовольный вид. Вот и квартира Ривы. Я постучала в дверь. Не было слышно ничьих голосов, только завывание ветра. Я ожидала увидеть Риву в квартире. Наверняка она носит дома розовую фланелевую пижаму с кроликами из мультиков и мохнатые розовые шлепанцы. И она будет в какой-нибудь странной сахарной коме или начнет истерично рыдать, потому что «не знает, как ей справиться с реальностью» или еще из-за какой-нибудь чепухи. Серебристый ключ открыл дверь ее квартиры. Я вошла.
— Привет!
Я могла бы поклясться, что уловила в темноте запах блевотины.
— Рива, это я. Твоя лучшая подруга.
Я щелкнула выключателем у двери, и квартира осветилась жарким, розоватым светом. Почему именно розоватым? Квартира была неопрятная, тихая, душная — такая же, как и раньше.
— Рива? Ты тут?
Пятифунтовая гиря удерживала открытой створку окна в гостиной, но свежий воздух не поступал. На карнизе для штор был закреплен тренажер для бедер, цветастые шторы были раздвинуты и перехвачены зажимом.
— Я пришла забрать кое-что свое, — сказала я, обращаясь к стенам.
Пачки, связки «Космо», «Мари Клэр» и еженедельника «Мы». Единственным изменением в гостиной был вращающийся скринсейвер на огромном компьютере «Делл», который стоял на маленькой консоли в углу и был загорожен сушилкой, загруженной свитерами от Энн Тейлор и рубашками «Банана репаблик». Еще там висели полдюжины выцветших белых спортивных бюстгальтеров и множество пар нейлоновых чулок телесного цвета.
— Рива! — позвала я, отодвигая ногой груду ярких кед в гостиной.
На кухне высохшее слоеное пирожное с вмятинами от пальцев лежало на столешнице рядом с коробочкой спреда «Я не могу поверить, что это не масло» и кленовым сиропом без сахара. В раковине груды немытой посуды. Мусорный контейнер доверху набит упаковками от всякой дряни и огрызками яблок. Половинка вафли из тостера, намазанная арахисовым маслом, грязный пакет из-под моркови, сплющенная упаковка диетического напитка «Севен-ап» — все это находилось в картонке возле контейнера. Баночки «Севен-ап» стояли всюду. В стакане с апельсиновым соком плавали плодовые мушки дрозофилы.
На полках я увидела то, что и ожидала, — травяные чаи с послабляющим действием, метамуцил, заменитель сахара, стопки консервированных супов «Здоровый выбор», консервы из тунца. Чипсы «Тоститос». Крекеры «Голдфиш». Арахисовая паста «Скиппи» пониженной жирности. Мармелад без сахара. Сироп «Хершис» без сахара. Рисовые крекеры. Диетический попкорн для микроволновки. Множество пачек желтой смеси для выпечки кекса. Когда я открыла морозильную камеру, оттуда повалил пар. На стенки намерз толстый слой льда. Внутри лежал замороженный йогурт без жира. Фруктовое мороженое без сахара. Покрытая изморозью бутылка водки «Бельведер». Дежавю. Новый любимый напиток Ривы, как она мне сказала, — я была тогда уже на инфермитероле? — низкокалорийный «Гаторейд» и водка.
«Ты можешь пить это весь день, и не будет обезвоживания».
— Рива, если ты прячешься от меня, я тебя найду! — крикнула я.
Спальня Ривы была чуть больше, чем двуспальный матрас, который, по ее словам, ей отдали родители, когда мать заболела, «и они купили две двуспальные, потому что маму по ночам мучили боли, она не спала и мешала спать отцу». На электронных часах, видневшихся между упаковками «Севен-ап» на ночном столике, горели зеленые цифры. 16:37. Я ощутила запах арахисового масла и — опять — горьковатую вонь блевотины. Одеяло от Лоры Эшли было свернуто и лежало на краю матраса. На простынях виднелись пятна от еды. Я заглянула под кровать и увидела только туфли, другие пачки журналов, пустые стаканчики из-под йогурта, бумажные пакеты из «Бургер кинг», сплющенные, словно сдувшиеся футбольные мячи. В ящике столика лежал бордовый вибратор, дневник в вощеной зеленой обложке, бордовая маска для глаз, пачка вишневых леденцов «Лайфсейверс», фотография матери Ривы в костюме тигра — она робко улыбается, в ее глазах отразилась вспышка, она сидит на той покрытой пленкой софе в Фармингдейле, у нее на коленях пятилетняя Рива, наряженная крошечным Винни-Пухом. Рука матери обнимает ее мохнатый желтый животик. Я взяла дневник и заглянула в него. Это была просто ежедневная фиксация цифр, математических сумм и подсчетов, финальные результаты обведены кружком и аннотированы либо улыбкой, либо хмурой мордочкой. Последняя запись была сделана 23 декабря. Вероятно, Рива бросила игру в числа, когда умерла ее мать.
Я представила Риву, как она, набив желудок аспартамом и пепсидом, спала на этом матрасе. По утрам она собиралась с силами и выходила в мир, на лице — маска спокойствия. И это у меня были проблемы? Кто тут настоящая бестолочь, Рива? Я ненавидела ее все больше и больше.
Ванная выглядела так, словно принадлежала паре близнецов-подростков, готовящихся к конкурсу красоты. Я уловила запахи плесени, блевотины и лизола. Розовый органайзер с карманами был набит кисточками и аппликаторами всех форм и размеров, косметикой, лаком для ногтей, крадеными пробниками, множеством баночек блеска для губ от «Мейбелин». На полке лежали два фена, щипцы для завивки, маленький утюг, заколки для волос со стразами и пластиковая лента для волос. Вырезки из модных журналов были наклеены по краям зеркала над низким туалетным столиком и раковиной: реклама джинсов «Гесс» с Клаудией Шиффер. Кейт Мосс в ее «кельвинах». Силуэты. Линда Евангелиста. Кейт Мосс. Кейт Мосс. Кейт Мосс. Плошка с ватными тампонами и палочками. Плошка с простыми заколками. Две огромные бутылки «Листерина». Рядом с чашкой, из которой торчала дюжина зубных щеток, все пожелтевшие и стершиеся, я обнаружила пузырек викодина. Викодин! От стоматолога. В пузырьке остались двенадцать таблеток. Я проглотила одну и сунула в карман остальные. Другие лекарства я нашла под раковиной в плетеной коробке, крышка которой была перевязана розовой ленточкой, вероятно, когда-то купленной на Пасху на большой распродаже. Может, раньше там лежали шоколадные яйца. Внутри оказались: диурекс, ибупрофен, майланта, дульколакс, дексатрим, мидол, ампирин, фенфен. Подарочная сумка из «Виктория сикрет» была задвинута в угол шкафчика. А внутри — о радость! Мой амбиен, мой розерем, мой ативан, мой ксанакс, мой тразодон, мой литий. Сероквел, лунеста. Валиум. Я засмеялась. Я ликовала. Наконец мое сердце успокоилось. Руки чуточку дрожали, а может, они дрожали и раньше.