Мое сердце забилось быстрее. Мой отец служил в ВВС, его отправили в Германию. Его часть дислоцировалась в Штутгарте. Но это было во время войны в Корее. Отец записался добровольцем в 1952 году, через год после первой публикации «Над пропастью во ржи», еще годом позже они с мамой поженились. Может, ветеран писал именно об этой войне, там он и познакомился с моим отцом? И спустя столько лет две войны просто перепутались в его сознании?
Я отложила письмо, по-прежнему испытывая сильное волнение. Могло ли быть так, что мой отец встречал этого человека? Мне очень хотелось, чтобы это было так. Я тихо сняла тяжелую трубку офисного телефона и набрала папин рабочий номер. Начальница в своем святилище сильно закашлялась и зашуршала бумагами. Я поспешно бросила трубку. Но не успела убрать руку, как телефон зазвонил; от неожиданности я аж подскочила.
— Мне нужна Джоанна Рэйкофф, — проговорил незнакомый голос.
— Это я, — ответила я.
— Да, это… — Звонивший назвал имя, ни о чем мне не говорившее, но таким тоном, будто мы с ним должны быть знакомы. Я задумалась, кто бы это мог быть. — Несколько недель назад вы прислали нам рассказ. Простите, что так долго не отвечали. — Это был редактор того самого маленького литературного журнала. Я ждала письма от него или от его ассистентки, но никак не звонка. — Вчера я прочитал его, и он меня очень впечатлил. Мы с радостью его опубликуем.
— Прекрасно. — Я не знала, что еще сказать. — Большое спасибо, что прочитали рассказ.
— Спасибо, что вспомнили о нас. — У звонившего был резкий говор жителя западных приграничных[39] штатов. — Присылайте еще рассказы ваших писателей, если есть.
«Моих писателей», — подумала я и улыбнулась. Моих писателей.
— О боже, — воскликнула начальница, когда я ей все рассказала, — я знала, ты сможешь! — Она сияла. — У тебя большое будущее.
Начальница встала — мне показалось, что ей тяжело двигаться, раньше я этого не замечала, — и жестом позвала меня за собой к выходу из кабинета. Ее походка напомнила мне Ли; та так же медлительно передвигалась по нашей квартире.
— Хью! — воскликнула она с улыбкой. — Джоанна продала рассказ!
— Здорово, — с добродушной улыбкой ответил Хью.
— Да, и непростой. Очень «тихий» рассказ. — Начальница кивнула, подчеркивая, какую сложную сделку я провернула. — А еще она нашла мне новую клиентку. — Я удивленно посмотрела на нее. — Та писательница, чью рукопись ты вытащила из общей кучи. Ее вторая повесть очень хороша. Не знаю, правда, как ее позиционировать. Надо подумать. У нее и роман есть. — Она повернулась к Хью. — Такие лаконичные, атмосферные рассказы. Очень хорошие. Достойная литература.
Начальница и Хью повернулись ко мне, улыбаясь, как своему ребенку.
— Как только ты здесь появилась, — сказала начальница, прикуривая сигарету, — я поняла, что ты одна из нас.
Вечером я поспешила на встречу с Доном в «Эль» и обнаружила, что крошечное кафе забито до отказа, у двери столпились люди в ожидании свободных столиков. В последнее время наш район внезапно переполнился молодыми безработными двадцатидвухлетними людьми: выпускники Брауна, Уэслиана и Барда, они вернулись из летних путешествий с рюкзаками по Европе и с серферских каникул в Мексике и обосновались в Вильямсбурге. А наши знакомые все чаще переезжали севернее, в Гринпойнт — небольшой район непосредственно над Вильямсбургом, по-прежнему заселенный в основном поляками; квартиры с дешевым линолеумом над железной дорогой там сдавали по очень доступной цене. Многие перебирались к востоку от Вильямсбурга, в итальянский квартал у станции Лоример-стрит, где жила Ли, — одна лишняя остановка на метро. Всего год назад, когда мы жили там, этот район считался маргинальным.
Дон помахал мне от столика у окна, выходящего на улицу, — нашего любимого, его редко удавалось занять. Правда, сегодня сидеть за ним было не очень приятно: толпа ожидающих толкалась и постоянно опрокидывала сумку Дона. Раз в две минуты кто-то открывал дверь, впуская порыв ледяного ветра. Я заказала кофе, хотя на самом деле хотела нормальный горячий ужин и бокал вина. Дон дергал ногой и грыз заусенец; он обкусал себе ногти до мяса. Перед ним лежал раскрытый дневник с влажными от обслюнявленных пальцев страницами.
— У меня новости, — сказала я.
Официантка поставила передо мной чашку кофе. В «Эль» варили ужасный кофе, и все равно за ним выстраивались очереди. Впрочем, люди приходили сюда не за кофе. Я оглянулась и заметила, сколько в зале привлекательных людей; кажется, год назад такого не было. Я поняла, что Дон намного старше всех присутствующих. Нет, в «Эль» приходили не за кофе, в «Эль» приходили за атмосферой.
— У меня новости, — повторила я; и откуда взялась эта фраза? Я хотела привлечь внимание Дона. — Я продала рассказ.
Дон бросил раздраженный и удрученный взгляд на барную стойку, где стайка девушек моего возраста заказывала кофе в ожидании столика; он, казалось, их не замечал и смотрел в одну точку.
— Отстой какой-то, — буркнул он. — Пойдем отсюда. Я ничего не соображаю.
Мы вышли на улицу, на холод.
— Здесь намного лучше, — улыбнулся Дон. — Так о чем ты говорила?
В «Планете Таиланд» через дорогу тоже было полно народу, но мы нашли маленький столик у плиты. На расстоянии вытянутой руки повар встряхивал широкий серебристый вок; языки пламени облизывали его стенки.
— Я продала рассказ, — повторила я в третий раз, уже после того, как мы заказали салат с папайей и лапшу.
— Что? — Дон смотрел на меня с неприкрытой враждебностью. — Свой рассказ? Не знал, что у тебя есть законченные рассказы. Ты же с колледжа не писала.
— Нет, рассказ клиента, — ответила я, — клиента моей начальницы.
— А… — Дон выдохнул с заметным облегчением. Улыбнулся: — Это другое дело. Я уж думал, ты станешь моей конкуренткой. Этого нельзя допустить. — Он зло рассмеялся.
— Никак нет. — Я с треском разделила палочки.
— А разве все клиенты твоей начальницы не умерли давным-давно? — Дон протер стекла очков краем футболки.
— Этот почти мертв, кажется, — пошутила я, и мне тут же стало стыдно перед начальницей и ее клиентом.
— Как и агентство ваше. — Тон Дона изменился. В «Эль» он меня не замечал. Чаще всего я оставалась для него невидимкой. Но сейчас он меня видел. Я снова появилась перед ним. Меня пугала и беспокоила эта его черта: он мог не замечать меня, хотя я сидела напротив. — Я рад за тебя, Буба. Может, однажды ты станешь крутым литературным агентом. Таким, как Макс. — Он глотнул воды со льдом. — И сможешь представлять меня. Похоже, у Джеймса не очень хорошо получается.
Я поднесла стакан к губам и набрала в рот воды. Лучше молчать и ничего не говорить; мысли в голове роились слишком ужасные, слишком стыдные, чтобы высказывать их вслух. Хотелось сказать, что я никогда бы не стала агентом Дона, потому что знала — не сомневалась ни капли, — что роман его не будет продаваться. Именно поэтому я показала его книгу Джеймсу, а не Максу: Макс бы не взял ее в работу. Если бы рукопись попалась мне в общей куче, если бы это был не роман моего бойфренда, а чей-то еще, я бы ответила стандартным отказом.
Но, разумеется, я промолчала. Разумеется! Я улыбнулась и съела несколько кусочков папайи. А потом произошло что-то странное, похожее на сцену из рассказа Сэлинджера: повар рассыпал порошок чили, и тот попал в огонь и густо задымился, дым окутал наш столик. Наши глаза заслезились, покраснели, у меня сжалось горло — ужасное чувство беспомощности, — и на мгновение я увидела Дона словно на другом краю бездны с искаженным от красноватого дыма лицом. Как далеко он был. Как далеко.
Дома меня ждал маленький конверт, надписанный от руки. Я перевернула его и увидела логотип литературного журнала, куда отправила свои стихи.
— Что это? — спросил Дон.
— Ничего, — ответила я и сунула конверт в сумку.
Дома Дон сразу сел за стол — чем больше приходило отказов, тем чаще он сидел перед компьютером и пялился в экран. Я залезла под одеяло и распечатала конверт. Писал редактор поэтической рубрики: одно мое стихотворение взяли.
Ночью я не могла уснуть. Дон, как всегда, камнем лежал на боку, воткнув беруши в уши и надвинув маску на глаза. А в моей голове роились мысли. Может, я действительно однажды стану литературным агентом — крутым агентом, как сказал Дон. Сначала буду находить клиентов для начальницы; потом она разрешит мне работать самостоятельно. Может быть. Я вспомнила вечер нашего с Дженни разговора — это было всего месяц тому назад, с тех пор мы не созванивались, — и как меня тогда поразило, что я работаю в агентстве уже год; это казалось немыслимым, абсурдным. И все же разве я могла уйти сейчас? Начальница же сказала, что у меня большое будущее.
Тихо, чтобы не разбудить Дона, я согрела молоко на плите и села за свой стол, стоявший в паре метров от кровати. Включила компьютер и с помощью нашего маленького модема, после серии коротких сигналов и треска помех подключилась к Интернету. Открыла почту и увидела письмо от своего бойфренда из колледжа. Сердце застучало при виде его имени. «Ты давно мне не писала, — прочла я. — Хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Не боишься ли ты мне писать? Джо, я не злюсь, правда. Я скучаю». Он злился. Я знала. Он не мог не злиться. «Ничего страшного, — хотелось написать мне. — Ты можешь злиться на меня. Можешь кричать. Мне было бы намного проще, если бы ты разозлился как следует. Я не заслуживаю прощения». Но я не смогла так написать и не стала. Я сообщила, что продала рассказ. «Это очень волнительно, — написала я. — Не могу объяснить почему. Сама не понимаю. С одной стороны, это просто сделка. Но для меня она особенно важна: ведь именно я помогла этому рассказу выйти в свет. Люди прочтут его, потому что я нашла издателя. Если бы я этого не сделала, рассказ так и остался у автора. Теперь он принадлежит всему миру. А еще один литературный журнал взял мое стихотворение и опубликует его; мне даже страшно об этом говорить — боюсь, если скажу кому-то, все отменится».