Я сказал ей, что три раза в день она должна садиться перед зеркалом, обнаженная до пояса, и строить себе рожи.
– А теперь можешь опустить уголки рта? Теперь сделай это снова и почувствуй, как двигается кожа на твоей груди. Я, например, могу опустить уголок рта только с одной стороны лица.
И я велел ей сидеть перед зеркалом трижды в день, по двадцать минут, и опускать уголки рта. Другими словами, сокращать подкожную мышцу шеи.
И она спросила меня:
– А мне обязательно сидеть перед зеркалом?
– А где бы ты хотела сидеть?
– Я бы хотела представлять, что смотрю телевизионную передачу.
И мы порешили, что она будет смотреть воображаемую программу по воображаемому телевизору. И она начала тренировать подкожную мышцу шеи, и ей нравилось смотреть воображаемый телевизор, корча рожи.
Теперь, когда вы начинаете работать с одной мышцей, это задействует и другие мышцы. Попробуйте пошевелить только одним пальцем. Движение от него непроизвольно начнет распространяться на другие. Ее руки стали двигаться.
Правая грудь постепенно переместилась из области подмышки на свое место. Сейчас эта девочка стала юристом, занимается адвокатурой.
Комментарии Эриксона по поводу данного случая вполне исчерпывающие. Снова он инициирует небольшое изменение, причем на первый взгляд весьма периферийное по отношению к целевой проблеме, которая заключалась в неспособности двигать руками. Он просто опосредованно использует свои знания анатомии, заставляя пациента сокращать грудные мышцы, которые, конечно же, связаны с руками (особенно с грудной клеткой). Почему он не посоветовал девочке упражнения непосредственно на мышцы рук? Он знал, что у нее развилось слишком сильное сопротивление на ее состояние, и прямой подход не сработал бы. Но разве могла она устоять перед подобным непрямым подходом?
Клаустрофобия
У другой пациентки была клаустрофобия. Она не могла находиться в тесных помещениях. В детстве мать наказывала ее, запирая в небольшой комнатке, примыкавшей к подвалу, и, стуча каблуками, уходила, оставляя девочку одну. Она нарочито стучала каблуками по тротуару, чтобы девочка думала, что она уходит далеко-далеко.
И вот девочка выросла с сильнейшей фобией в отношении маленьких помещений. И вот я попросил ее посидеть в кладовке, примыкавшей к моему кабинету.
Она сказала:
– Я сделаю это, только если дверца кладовки будет широко распахнута.
– А можно дверь будет открыта не настежь, а всего на один миллиметр меньше? – спросил я.
Она согласилась. И вот она сидела в кладовке, дверь которой была открыта настежь без одного миллиметра. А потом мы работали с открытой настежь дверью без двух миллиметров, трех миллиметров, сантиметра, полутора сантиметров, двух сантиметров. Насколько широко эта дверь должна быть для нее открытой?
И вот она встала в этой кладовке и медленно закрыла дверь. Я ждал, когда у нее начнется паника. Она обнаружила, что чувствует себя достаточно комфортно, даже когда дверь приоткрыта всего на сантиметр, если она держит руку на дверной ручке. Наконец она закрыла ее совсем и обнаружила, что вполне может находиться и дышать в этой кладовке при закрытой двери, если ее рука лежит на дверной ручке.
Затем я предложил ей заглянуть в замочную скважину. Поскольку через замочную скважину она могла видеть, что происходит снаружи, ей больше не нужно было цепляться за дверную ручку.
Клаустрофобия – это синдром, который наглядно показывает ограничения, сложившиеся у человека. Существует много теорий о причинах этой и многих других фобий, но Эриксона они не занимали. Его больше заботило то, как помочь страдальцу избавиться от удушающих тисков стесненности и выйти за пределы ограничений, обусловленных фобией.
Эриксон советует нам разбираться с трудными проблемами постепенно, шаг за шагом – сначала представить себе закрытую зверь, а затем потихоньку, мало-помалу закрывать эту дверь в реальности. Затем проделать то же самое с другой дверью, с окном…
Нет предела совершенству
Как-то зимой ко мне зашел профессор астрономии. Он оставил входную дверь открытой. Он также оставил распахнутой дверь моего кабинета и открыл две другие имевшиеся двери в моем кабинете.
Он сдвинул шторы в сторону. Затем поднял жалюзи, полностью отдернул шторы и открыл окно.
Он сказал:
– Я получил правительственный заказ на съемку полного солнечного затмения на Борнео, а я страдаю клаустрофобией. До Борнео мне нужно добираться самолетом и поездом. Мне предстоит плавание на корабле и поездка на автомобиле. Я должен уметь работать в темной комнате. Вы можете меня как-нибудь подправить? У меня есть два месяца до отъезда.
И я заставил его представить, что одна из дверей была закрыта, хотя на самом деле она была широко открыта. В конце концов под гипнозом ему удалось это себе представить. Затем я заставил его последовательно представить, что другая дверь закрыта, что закрыто окно и что входная дверь в офис тоже закрыта.
И он отправился на Борнео фотографировать полное солнечное затмение.
После того как ему удалось, в состоянии транса, вообразить, что дверь закрыта, я действительно закрыл ее, только закрывал ее постепенно, понемножку зараз, пока наконец не закрыл до конца. Одну за другой я закрывал каждую из дверей, предварительно заставляя его представить, что она закрыта. И начиналось все с того, что он представлял себе, что дверь закрыта. Я называл открытую дверь трещиной в стене. Я говорил ему:
– А теперь давайте заделаем эту трещину, понемногу зараз, чтобы у нас в результате получилась гладкая стена.
Так вот, если бы у вас была клаустрофобия, вы бы хотели, чтобы все окна и двери были открыты. Я бы ввел вас в транс, и вы увидели бы на месте всех этих дверей и окон широкие трещины. И, как бы ни была сильна ваша клаустрофобия, вы могли бы сидеть на этом диване с открытыми окнами и дверью. И когда я изменяю ваш ментальный образ, вы будете относиться к нему так же, как к реальной стене позади вас.
И в этом преимущество гипноза. Вы можете заставить людей в состоянии транса эффективно представлять, что какая-то конкретная дверь на самом деле является трещиной в стене. А за ними будет реальная стена. Окна и двери должны быть открыты. Когда они превратятся в трещины в стене, начните медленно заделывать эти трещины.
Побывав на Борнео и сфотографировав затмение, этот человек вошел в свою фотолабораторию и проявил снимки. Потому что он отчаянно хотел увидеть землю Борнео и все, что он нафотографировал.
Следующей зимой его жена пришла ко мне и сказала:
– Слава богу, этой зимой мне не придется спать с открытыми дверями и окнами.
В этом рассказе о клаустрофобии Эриксон снова помогает пациенту постепенно переносить все более и более замкнутое пространство. В то время как в первом случае снижение чувствительности пациента к замкнутому пространству было осуществлено путем взаимодействия с объектами реальности, в случае профессора астрономии работа была проведена в его воображении. Воображаемое переживание затем было подкреплено, когда Эриксон действительно закрыл двери. Эриксон не только закрывает реальные двери, которые изначально оставлял открытыми, но и с помощью гипнотического внушения создает «широкую трещину» в твердой стене. Тем самым он демонстрирует, что может контролировать фобические переживания пациента, а также его восприятие – путем создания и устранения таких зрительных галлюцинаций. Он связывает галлюцинацию широкой трещины с ощущением открытого пространства через ассоциацию: «Вы могли бы сидеть на этом диване с открытыми окнами и дверью». Затем во время «изменения мысленного образа» он внушает, что чувство безопасности и комфорта останется у пациента даже после того, как «широкая трещина» будет заделана.
Кровь на клавишах
У доктора было два сына и дочь. Он решил, что старший сын, Генри, будет врачом. А мать считала, что сын должен стать концертирующим пианистом. Она заставляла его играть на пианино по четыре часа в день. Отец не видел в этом ничего плохого. Вскоре Генри понял, что должен каким-то образом перехитрить мать. Поэтому он до крови обкусал ногти и, играя на пианино, оставлял на клавишах следы крови. Но у его матери был твердый характер, и она все равно заставляла его играть, несмотря на это. Он обгрыз ногти еще сильнее, но, сколько бы ни было крови, это никак не влияло на его занятия. Он продолжал грызть ногти. Если он не проводил за пианино четыре часа в день, ему не разрешали ходить в школу. А он хотел в школу. Позже, когда он захотел продолжить учебу в старших классах, ему также приходилось играть на пианино по четыре часа в день. А еще позже, когда он вознамерился поступить в колледж, ему пришлось практиковаться по четыре часа в день, чтобы заслужить разрешение ходить и туда.
По окончании колледжа отец Генри хотел, чтобы тот поступил в мединститут, но Генри вовсе не горел желанием это делать. Он умудрился вылететь из мединститута. Но его отец сумел договориться и устроил Генри в другой мединститут. Но и в этом институте тот не удержался. К этому времени у Генри уже появились кое-какие свои пристрастия. Он хотел изучать политологию, поэтому сознательно жульничал, открыто, нагло жульничал, и его занесли в черный список всех медицинских вузов.
Отец привел его ко мне и сказал:
– Загипнотизируйте его и заставьте перестать грызть ногти.
Генри было двадцать шесть лет. И Генри сказал:
– Я хочу изучать политические науки, но мой отец оставил меня без средств.
Генри устроился на работу в похоронное бюро. Он ее ненавидел. Ему приходилось водить санитарную машину. И я сказал его отцу:
– Я позабочусь о вашем сыне. У меня свои методы психотерапии.
– Мне все равно, какие методы вы будете использовать, если у Генри опять отрастут ногти. С такими жуткими руками я не могу отправить своего сына ни в один мединститут, – ответил его отец.