– Я пришла к вам за помощью, потому что вы врач. А теперь вы говорите мне, что у меня нет и трети этого псориаза, хотя я вижу, сколько его у меня, а вы берете и занижаете его до одной трети.
– Все правильно. У вас много эмоций. У вас немного псориаза и много эмоций. Вы живой человек, у вас есть эмоции; немного псориаза и много эмоций. Много эмоций на ваших руках, на вашем теле, и вы назвали это псориазом. Поэтому на самом деле у вас просто не может быть больше одной трети того, что, как вы думаете, у вас есть.
– Сколько я вам должна?
Я назвал сумму.
– Я выпишу вам чек и надеюсь, что больше никогда вас не увижу.
Две недели спустя она позвонила мне и спросила:
– Можно прийти к вам на прием?
– Можно, – ответил я.
– Я хочу извиниться, – сказала она. – Я хочу увидеться с вами снова.
– Не нужно извиняться, потому что я поставил правильный диагноз, и я не хочу, чтобы передо мной извинялись за это.
– Наверное, вы правы. Я не должна извиняться. Я должна быть благодарна, что вы поставили правильный диагноз. У меня больше нет перхоти, и взгляните на мои руки. Кое-где есть небольшие пятна, но это все. И так же на остальном теле. А я злилась на вас две недели.
Когда Эриксон говорит молодой женщине: «У вас немного псориаза и много эмоций», он отождествляет псориаз и эмоции и внушает мысль, что чем больше эмоций, тем меньше псориаза, и чем больше псориаза, тем меньше эмоций. Затем он дает ей возможность направить свои эмоции на него. Когда она разозлилась на него и злилась на протяжении двух недель, ее псориаз уменьшился. У нее было много эмоций и лишь немного псориаза.
Таким образом, Эриксон готовит своих пациентов к поиску новой системы координат, бросая им вызов, сбивая с толку или вызывая неприятные эмоции. Рефрейминг осуществляется в согласии с собственными ментальными установками и убеждениями человека. В рассказе «Картечь» он первым делом обращает внимание на то, что пациентка считает себя религиозной. С девочкой в «Коричном лице» он устанавливает игровые отношения, которые уместны при общении с ребенком. И он затрагивает антагонистическое отношение и стремление к соревновательности у пациентки с псориазом, бросая ей вызов. Пациентка понимает, что рассердилась. Она убеждается, что Эриксон был прав и у нее действительно много эмоций. Таким образом, на уровне бессознательного устанавливается связь, что он тогда, должно быть, прав и во второй половине своего заявления – то есть что у нее только одна треть псориаза от того, что, как она думала, у нее было. И ее тело стало подтверждать это тем, что большая часть сыпи стала исчезать.
Достаточно было «Коричному лицу» облегченно улыбнуться, услышав, что ее назвали «Коричным лицом», а не воровкой, и предрасположенность улыбаться всякий раз, когда она думала о своих веснушках, была заложена. Таким образом, ее первоначальная ненависть и гнев сменились тихим весельем. Как объясняет Эриксон, «это вдруг превратилось в забавную ситуацию». И эта забавная ситуация сохранялась даже тогда, когда Эриксона уже рядом с ней не было.
В рассказе «Картечь» в результате рефрейминга ситуация для пациентки превращается из ситуации, в которой она чувствовала себя унизительно из-за потери контроля, в ситуацию, в которой она могла отдать должное тому удивительному контролю, которым она на самом деле обладает, – то есть возможности испускать только газ, сохраняя при этом жидкие и твердые фракции в своей прямой кишке.
Ее фактически вынуждают радоваться, выражая эту радость, кружась в обнаженном виде в танце по своей квартире, пока она практиковала этот контроль. Конечно, на гораздо более поверхностном уровне Эриксон дает ей разрешение пукнуть, и это могло отменить ее прежде имевшиеся убеждения о том, что это ужасно. Однако он уважает ее внутренние запреты, не предлагая ей делать это публично.
Как бы мимоходом Эриксон указывает, что у этой истории есть еще одно следствие. Приняв свою телесную сущность, пациентка смогла перенести это принятие и на другие естественные функции; таким образом, год спустя она смогла спокойно обнажить грудь и кормить ребенка во время разговора с Эриксоном.
Ни одной эрекции
Я стараюсь адаптировать терапию к каждому пациенту индивидуально. Так вот, как-то ко мне пришел врач и сказал:
– Первый половой акт у меня был в публичном доме. Этот опыт вызвал у меня отвращение. Причем такое, что за прошедшие двадцать лет у меня не было ни одной эрекции. Я нанимал самых разных женщин, из разных слоев, платил им большие деньги и говорил им: «Сделайте так, чтобы у меня была эрекция». Но ни одной из них этого не удалось.
А теперь я встретил девушку, на которой хочу жениться. Я пытался спать с ней. Она очень добрая и заботливая, но эрекции у меня так и нет.
– Мне нужно поговорить с вашей девушкой, и это будет разговор с глазу на глаз между девушкой и мной, а затем я поговорю с вами обоими вместе.
Девушке я сказал:
– Ложитесь с ним в постель каждую ночь, но будьте с ним совершенно холодной. Не позволяйте ему прикасаться к вашей груди, ни в коем случае не давайте ему прикасаться к вашему телу. Просто запретите ему это. Чрезвычайно важно, чтобы вы с точностью выполнили эти инструкции.
Потом я позвал доктора и сказал ему:
– Я сказал Милдред, чтобы она ложилась с вами в постель каждую ночь. Я сказал ей, чтобы она ни в коем случае не позволяла вам ее целовать, прикасаться к ее груди, гениталиям, к телу вообще. Она должна будет полностью отвергать вас. И я хочу, чтобы это продолжалось три месяца. Затем приходите ко мне, и мы обсудим ситуацию.
В начале марта он потерял контроль над собой и «изнасиловал» ее.
Милдред была очень красивой женщиной с красивой фигурой. И когда он столкнулся с тем, что невозможность близости исходила от Милдред, а не от него, это изменило систему координат. Милдред делала секс невозможным, а не он.
То есть ему не нужно было держаться за свой вялый пенис. Милдред сделала это для него невозможным.
Поскольку первый сексуальный опыт пациента в публичном доме вызвал у него отвращение, а попытки самолечения путем «найма» женщин лишь усилили его паттерн неудачи, Эриксон решил, что его импотенция является результатом легкодоступного секса. Поэтому Эриксон, при содействии возлюбленной этого мужчины, создал противоположную ситуацию – когда секс запрещен. Объясняя произошедшее, Эриксон, как это часто бывает, выражается не вполне ясно. Когда в последнем предложении он говорит: «Милдред сделала это для него невозможным», мы (и, по-видимому, пациент) задаемся вопросом, какое именно «это» для него невозможно: иметь половой акт? Держаться за свой вялый пенис, то есть мастурбировать без эрекции? Оставаться импотентом? В любом случае Эриксону удалось вывести «врага» из пациента вовне. Тогда, вместо того чтобы злиться на себя и тем самым усиливать свою неспособность к эрекции, пациент получил возможность атаковать причину «невозможности» вне самого себя, а именно – Милдред. Он делает это, «насилуя» ее. Как только у него появился опыт полноценных сексуальных отношений, где он не беспокоился о достижении эрекции, он, по всей вероятности, мог уже наслаждаться ими без такого сильного элемента агрессии.
Чмок, чмок, чмок
Пятнадцатилетняя девочка постоянно сосала большой палец. Ее родители звонили мне, плакали и стенали. Они сказали, что девочка весь день раздражала их тем, что сосала большой палец. Она сосала большой палец в школьном автобусе и раздражала этим водителя. Других детей это тоже раздражало. И учителя жаловались, что она все время сосет большой палец. Наконец родители сказали ей, что приведут ее ко мне.
Девочка вошла в кабинет, громко и вызывающе посасывая большой палец. Ее родители были в другой комнате и не могли слышать, что я ей говорил.
– Хочу сказать тебе, что очень глупо сосать большой палец, – сказал я.
– Вы говорите совсем как мои родители.
– Нет, я говорю разумно. Ты причиняешь сравнительно небольшое неудобство своим родителям и сравнительно небольшое неудобство водителю автобуса. Ты сосешь свой большой палец по всей школе. Сколько тысяч детей в этой школе? И перед всеми ты его сосешь. Так вот, если бы ты не была глупой, если бы ты была умной, ты сосала бы свой большой палец так, что у твоего отца это сидело бы уже в печенках.
Твои отец и мать сказали мне, что после ужина у вас совершенно определенный, неизменный распорядок. Твой отец читает ежедневную газету. Садится и читает ее от корки до корки. Я заставил твоих родителей пообещать, что они больше не произнесут ни слова о том, что ты сосешь большой палец. Они не должны говорить тебе об этом ни слова.
Так что, пожалуйста, возьми часы. Сегодня вечером, после ужина, ты сядешь рядом с отцом и целых двадцать минут будешь как следует, с причмокиванием, сосать большой палец, а мама, которая очень любит, чтобы все было по заведенному порядку, займется мытьем посуды. Она любит шить лоскутные одеяла. После мытья посуды она всегда садится и занимается своими лоскутными одеялами. Так вот, посидев двадцать минут рядом с отцом, ты садишься рядом с матерью. Смотри на часы и соси большой палец – только как следует, с причмокиванием: чмок, чмок, чмок.
Я взял с твоих родителей обещание, что они ни слова не скажут о том, что ты сосешь большой палец. И ты можешь наслаждаться тем, что внутри их будет бушевать ад, но они ничего не смогут тебе сказать.
Что касается водителя автобуса – ты видишь его только два раза в день. Школьников ты видишь каждый день. Ни водителя школьного автобуса, ни школьников ты не видишь ни в субботу, ни в воскресенье. Так что просто не обращай на них внимания. Обычно в школе не нравится какой-то мальчик или какая-то девочка. Так что воспользуйся тем, что сосешь большой палец. Как только такой школьник посмотрит на тебя, засовывай большой палец в рот. И соси