Такой молодой. И такой псих.
Я целую неделю твердил ему, что он будет колотить в дверь столовой и кричать, что ему нужен стакан молока и стакан воды. И Герберт был просто уверен, что я спятил.
В ночь воскресенья Герберт лег спать. Я велел санитару связать его по рукам и ногам, чтобы он не мог встать с постели. А перед этим, вечером, я покормил его через трубку, от души добавив в его питание поваренной соли.
Ночью Герберту захотелось пить – просто невыносимо. Когда утром его развязали, он бросился к фонтанчику с водой, но вода была отключена. Он бросился в туалет, чтобы напиться из бачка, но и там вода была отключена. Он бросился к двери столовой, заколотил в нее, крича дежурному:
– Дайте мне эту воду! Дайте мне это молоко!
Он их выпил.
Когда я пришел в палату, Герберт спросил:
– Считаешь себя самым умным?
– Ты и раньше мне это говорил. Я был согласен с тобой тогда и согласен с тобой сейчас, – ответил я.
Герберт стал пить молоко и суп. Но он настаивал, что глотать твердую пищу он не в состоянии. Когда его вес достиг 58 килограммов, я сказал Герберту:
– На следующей неделе ты будешь есть твердую пищу.
Герберт ответил:
– Ты еще больший псих, чем я думал. Я не могу глотать твердую пищу.
– На следующей неделе сможешь.
Итак, как же мне удалось заставить его глотать твердую пищу?
Я знал, что Герберт когда-то был маленьким ребенком. Я знал, что когда-то им был и я. Я знал, что все люди когда-то были маленькими детьми и у всех у нас одна человеческая природа. Этим я и воспользовался. Каждый из нас кое-что знает о человеческой природе.
Как бы вы заставили Герберта глотать твердую пищу?
Я усадил Герберта за стол и поставил перед ним полную тарелку еды. Справа от него сидел пациент, страдавший распадом личности, и слева от него сидел пациент, страдавший распадом личности. И они никогда не ели еду из своих тарелок. Они всегда ели с чужих тарелок. А Герберт знал, что его тарелка принадлежит ему. И единственный способ сохранить свое право владения ею – было проглотить ее содержимое! Он не хотел, чтобы эти чертовы сумасшедшие съели его еду! Такова человеческая природа.
После того как он впервые съел твердую пищу, я спросил Герберта, как ему понравился обед. Он ответил:
– Совсем не понравился, но я должен был это съесть. Это был мой обед.
– Я же говорил тебе, что ты сможешь глотать твердую пищу.
– Считаете себя умнее всех.
– Герберт, ты повторяешься. Я уже дважды с тобой соглашался по данному поводу. И я все еще с тобой согласен.
Он удалился, кляня меня на чем свет стоит.
Когда он весил уже 60 килограммов, я сказал:
– Герберт, смотри, ты уже ешь твердую пищу и набираешь вес.
Герберт ответил:
– Я ем только потому, что должен. Иначе, если я этого не сделаю, вы опять посадите меня между этими двумя сумасшедшими идиотами.
– Точно.
– У меня напрочь отсутствует аппетит. Мне абсолютно не нравится то, что мне приходится глотать. Мне приходится поглощать это, чтобы не дать этим идиотам украсть мою еду.
– Ну, Герберт, скоро ты поймешь, что у тебя есть аппетит и ты испытываешь чувство голода. Сейчас в Род-Айленде январь. Сейчас холодно. Я дам тебе одежду потеплее. Я собираюсь отправить тебя на больничную ферму, причем без обеда. Там есть дуб, больше четырех метров в обхвате. Я хочу, чтобы ты срубил его и наколол из него дров. Это разожжет твой аппетит.
Герберт спросил:
– А если я это перепоручу кому-нибудь?
– Даже если и так, ты весь день будешь на ферме без обеда. А вечером, когда вернешься, увидишь, насколько ты проголодался.
– Фантазер, – хмыкнул Герберт.
Отослав Герберта на ферму, я пошел к шеф-повару и сказал:
– Миссис Уолш, вы весите 150 килограммов. Я знаю, что вы любите вкусно поесть. А теперь, миссис Уолш, я хочу, чтобы вы пропустили завтрак и ланч. Я хочу, чтобы вы проголодались. Затем я хочу, чтобы на ужин вы приготовили все ваши любимые блюда, но в два раза больше, чем нужно вам одной. Можете с нетерпением предвкушать это пиршество, где вы сможете насладиться всеми своими любимыми блюдами. И не скупитесь. Приготовьте вдвое больше, чем можете съесть. Я скажу вам, где нужно накрыть стол.
Когда Герберт вернулся, я усадил его в угол, перед ним поставили стол. Стол был накрыт на двоих. С одной стороны сидела миссис Уолш. Герберт посмотрел на нее и на стол. Миссис Уолш принесла огромные порции еды и принялась с жадностью поглощать пищу.
Герберт смотрел, как она ест, и голод разгорался в нем все сильнее и сильнее. Наконец он спросил:
– Можно и мне немного?
– Конечно, – ответила она.
Герберт начал есть, потому что был голоден. Мои дочери, когда у нас семейный обед, всегда потом выходят из-за стола и отдают собакам косточки. И каждый раз они говорят:
– Когда мы смотрим, как собаки грызут эти косточки, у нас у самих слюнки текут. И мы чувствуем, что тоже не прочь погрызть эти косточки.
Бедный Герберт. Когда он смотрел, как поглощает еду миссис Уолш, у него потекли слюнки.
В тот вечер в палате Герберт заметил:
– Надо признать, ты и впрямь умен.
– Наконец-то ты это понял! А теперь, Герберт, я хочу сделать для тебя еще кое-что. Раньше ты играл в карты. Ты пролежал в больнице почти год и ни разу не брал в руки карты. Никто не смог уговорить тебя сыграть в карты. А сегодня вечером ты сыграешь.
Герберт ответил:
– Твое сумасшествие, кажется, прогрессирует. Но даже не надейся.
– Это ты не надейся, Герберт; ты сядешь за игру сегодня же вечером.
– Вот это будет денек! – сказал он.
В тот вечер два высоких крепких санитара, встав по обе стороны от Герберта, подвели его к карточному столу, за которым сидели четверо игроков, каждый из них страдал тем или иным психическим отклонением. Один играл в покер. Другой играл в бридж. Третий играл в пинокль[33]. Они раздавали карты, а затем каждый по очереди бросал на стол карту. При этом один мог сказать: «Я беру, у меня фул-хаус». Другой мог ответить: «Бью козырем». Кто-то мог объявить: «У меня тридцать очков», – и вот так они весь день напролет «играли в карты».
А Герберт при этом был вынужден стоять между двумя дюжими санитарами и наблюдать за этой карточной игрой. Наконец он не выдержал:
– Уберите меня от этих идиотов. Я сыграю с вами в покер, если вы больше не будете заставлять меня здесь стоять. У меня сердце кровью обливается от того, что они вытворяют с картами.
Позже тем же вечером я пришел в палату и застал Гербера за игрой в карты.
Герберт сказал:
– Опять вы выиграли.
– Это вы выиграли, – парировал я.
Через несколько месяцев Герберта выписали из больницы. Насколько мне известно, он набрал вес до 82 килограммов и каждый день ходит на работу. Все, что я сделал, работая с ним, было корректировкой симптомов. Я ставил его в такую ситуацию, в которой ему приходилось самому исправлять свои симптомы.
Эриксон использует возможности и обстановку психиатрической больницы для конструирования способов, которые подталкивали бы людей к определенным действиям.
В своей работе он использует два основных принципа: либо заставляет человека застрять в собственной ситуации, часто повторяя слова пациента, либо, как в случае с Гербертом, использует более сложные психологические приемы. Эриксон доказал Герберту, что все заявляемое им неверно. Заставив его рыгнуть, он доказал Герберту, что у того есть желудок. Поместив его в ванну для гидротерапии, он доказал ему, что тот может спать лежа, а не стоя. Он доказал ему, что тот может глотать, вызвав у него такую жажду, что Герберту пришлось не только выпить жидкость, но и умолять о возможности сделать это. Он доказал ему, что тот может добровольно есть твердую пищу, усадив его между двумя больными, которые были готовы украсть еду с его тарелки – если только Герберт не съест ее. Он доказал ему, что у него есть аппетит, договорившись с миссис Уолш, чтобы она жадно поглощала перед ним пищу. И наконец, он пробудил в Герберте желание сыграть в карты, заставив наблюдать за умственно отсталыми игроками до тех пор, пока Герберт не пообещал: «Я сыграю с вами в покер, если вы больше не будете заставлять меня здесь стоять. У меня сердце кровью обливается от того, что они вытворяют с картами». Таким образом, он подвел Герберта к тому, чтобы тот осознал, что хочет, чтобы в карты играли по правилам. Другими словами, Герберт осознал, что у него есть желание хорошей игры в карты.
Эриксон, с присущей ему скромностью, так подводит итог данной истории: «Все, что я сделал, работая с ним, было корректировкой симптомов. Я ставил его в такую ситуацию, в которой ему приходилось самому исправлять свои симптомы».
Фактически, корректируя симптом за симптомом, Эриксон вызывал у Герберта такие поведенческие паттерны, образ мыслей и реакции, которые подвели его к осознанию того, что у него есть не только аппетит к еде, но и вкус к жизни. И как только он начал играть в карты, он не мог не осознать, что у него есть потребность и желание в социальном взаимодействии с другими людьми.
Как Эриксону удавалось добиваться от людей того, чтобы они реагировали определенным, желаемым образом? В случае с Гербертом понятно, что он использовал свои знания о естественных человеческих реакциях, таких как соперничество и склонность к подражанию (как в случае появления аппетита при виде человека, с наслаждением поглощающего пищу).
Он также использовал «когнитивные» методы, когда, например, он заставил Герберта признать, что у него есть желудок, который просто должен был быть, чтобы отрыгнуть.
Конечно, Герберт находился в психиатрической больнице, где Эриксон мог практически полностью контролировать его поведение. Однако Эриксон иллюстрирует использование метода психологической привязки. В психологической привязке, как и в физической, пациент оказывается в ситуации, которая неизбежно приведет к желаемому результату. В этом случае на каждую сложную ситуацию Герберт реагировал так, как и предполагалось. Это похоже на то, как если бы Эриксон, играя в американский бильярд, называл бы лузу для своего следующего удара и получал названный результат. Это неизбежно производит впечатление на пациента и уверяет его в способности психотерапевта помочь ему.