Мне до сих пор звонят различные люди, чьи родители когда-то были моими пациентами, и просят, чтобы я разыграл с их детьми Санта-Клауса по телефону, как когда-то это просили делать для них их родители.
Три маленькие девочки в течение шести недель каждое утро выскакивали из постели и бросались к почтовому ящику у двери, чтобы получить письмо от пасхального кролика. Я ежедневно посылал им отчеты о своих путешествиях. И всегда они были написаны разными чернилами на разной бумаге. И они получили самые круто сваренные яйца в мире. И многие письма пасхального кролика, написанные мной, они показывали и зачитывали другим.
Эриксон демонстрирует принцип, согласно которому психотерапевт может дополнить необходимое или недостающее в развитии личности. В «Хайди-Хо» у маленькой девочки отсутствовала стадия интернализации суперэго. В «Письмах пасхального кролика» ребенок нуждался в доказательстве того, что пасхальный кролик существует. Если кролики могут писать письма, значит, они существуют! Строго говоря, этот рассказ – не о формировании ценностей, однако такого рода истории, услышанные в раннем возрасте, могут развить в человеке способность ценить фантазию и выдумку.
Роберт хорошо с этим справляется
Когда моему сыну Роберту было семь лет, он попытался поспорить с грузовиком за право проезда по улице и проиграл. Полиция вызвала меня, чтобы опознать мальчика, у которого в кармане нашли бумажку с нацарапанным на ней именем «Бобби». Я стоял в больнице Доброго Самаритянина и смотрел на Роберта.
– Да, это мой сын, – сказал я им.
В приемном отделении скорой помощи я спросил врача:
– Что с ним?
– Сломаны оба бедра. Перелом таза. Трещина в черепе и сотрясение мозга. В настоящее время проверяем на наличие внутренних повреждений.
Я подождал какое-то время, наконец мне сказали, что внутренних повреждений у него нет. Затем я спросил:
– Каков прогноз?
И доктор сказал:
– Если он проживет сорок восемь часов, у него может появиться шанс остаться в живых.
Я вернулся домой, созвал всю семью и сказал:
– Мы все знаем Роберта. Мы знаем, что, когда Роберту что-то нужно сделать, он это делает. И делает это хорошо. В настоящее время Роберт лежит в больнице Доброго Самаритянина. Он попал под грузовик. У него сломаны обе ноги, перелом таза, трещина в черепе. Он так сильно ударился головой, что у него так называемое сотрясение мозга. Он никого не узнает. И он не может ясно мыслить. И нам придется ждать сорок восемь часов, прежде чем мы узнаем, выживет ли Роберт. Но мы все знаем Роберта. Когда он что-то делает, он делает это хорошо. Что бы Роберт ни сделал, этим всегда можно гордиться. Если вы хотите пролить пару слезинок, это нормально. Но я думаю, что было бы очень неуважительно по отношению к Роберту, если бы слез было много. Из уважения к нему, я думаю, мы должны, как обычно, выполнять все наши положенные домашние обязанности. Я думаю, что следует хорошенько поужинать. Вы также должны делать все свои школьные домашние задания. И я хочу, чтобы вы ложились спать вовремя. Ложитесь спать вовремя и высыпайтесь. Мы должны это делать из уважения к Роберту.
Кое-кто из детей немного поплакал, все хорошо поели, сделали все свои дела по дому, потом помыли посуду и сделали домашние задания. Спать они легли вовремя.
Через сорок восемь часов мы узнали, чтоб Роберт будет жить.
Я сказал всем, что не стоит беспокоить Роберта в больнице, так как перед ним стоит нелегкая задача – выздоравливать. И если мы будем его навещать, это будет отнимать у него много энергии, а она ему очень нужна для выздоровления. Я не знал, что моя жена, оказывается, втайне каждый день проскальзывала в больницу и сидела тихонечко у кровати Роберта.
Иногда Роберт поворачивался к ней спиной и говорил ей:
– Иди домой.
Иногда он задавал ей пару вопросов, а потом просил ее уйти. Она делала все, что он просил.
Мы посылали Роберту кучу подарков. Их всегда передавала ему медсестра. Ни одного подарка мы не вручили ему лично.
Я подходил к сестринскому посту и оттуда через окно тайком смотрел, как там Роберт. Но Роберт никогда не знал, что я там.
Несчастный случай произошел 5 декабря, домой из больницы Роберт вернулся в конце марта, в гипсе. Санитары, вносившие его в дом, чуть не уронили его с носилок. Роберт был очень возбужден. Когда его принесли в гостиную, Роберт сказал:
– Я так рад, что у меня такие родители, как вы. Вы ни разу не пришли ко мне в больницу. Бедные остальные дети, родители навещали их каждый день, и когда они уходили, дети плакали. А иногда они приходили еще и вечером и снова заставляли бедных детей плакать. А по воскресеньям вообще было ужасно. Я просто ненавидел тех родителей, которые не давали своим детям возможности выздороветь.
Учась в интернатуре, я как-то измерил температуру, частоту дыхания, пульс за час до того, как к пациентам приходили посетители. Через час после ухода посетителей я также измерил их пульс, дыхание и кровяное давление. Каждый раз, когда к пациенту приходил посетитель, у него поднималась температура. Его дыхание учащалось, а кровяное давление возрастало. И тогда я решил, что, если когда-нибудь мои дети или жена попадут в больницу, я не буду навещать их, пока не буду уверен, что это не повредит им, что это не повлияет на их кровяное давление, сердечный ритм, дыхание или температуру. Пациенты в больнице должны использовать свои силы на выздоровление, а не на то, чтобы улучшать состояние своих близких, которые и так здоровы.
Эта история была рассказана в ответ на вопрос: «Считаете ли вы, что необходимо чувствовать чужую боль, горе или потерю? Разве не нужно с этим справляться?» Большинство читателей сочтут поведение Эриксона холодным и несвойственным родителям. И все же он искренне верил, что, когда человек серьезно болен, его следует оставить в покое, чтобы тот мог полностью сосредоточиться на своей «задаче» – исцелении, и что посетители будут изнурять больного.
Конечно, он несколько преувеличивает, поскольку здесь же упоминает о миссис Эриксон, которая все же каждый день сидела у кровати ребенка («Я не знал»). Да и сам он не мог удержаться от того, чтобы не приходить время от времени на сестринский пост («и оттуда через окно тайком смотрел, как там Роберт»). Кроме того, дети Эриксона были с раннего детства приучены, что не стоит поднимать много шума из-за болезни и потери. Они гордились своей самодостаточностью.
Услышав эту историю, один студент довольно сердито спросил Эриксона, почему он не навестил своего сына и не прибегнул к гипнозу, «чтобы помочь ему быстрее поправиться». Эриксон ответил: «Дети, живя со мной, не могли не научиться от меня чему-то. Я учил детей, что боль не столь уж важна в жизни, а физический комфорт важен.
Например, когда Роксана поцарапала колено, об этом услышал весь город. Ее мать вышла посмотреть, и я вместе с ней. Ее мать сказала: “Мама поцелует здесь и здесь, и еще сверху, и вся боль уйдет”. Удивительно, какими обезболивающими качествами обладает материнский поцелуй».
Так Эриксон дает нам понять, что для небольших «царапин» вполне уместно использовать «материнское» утешение. В серьезных ситуациях, связанных с угрозой жизни, лучше всего оставлять пациента одного насколько возможно дольше.
Своим ответом Эриксон также развеивает серьезное заблуждение относительно самогипноза. Он говорит, что нет необходимости проходить через традиционную процедуру индукции, чтобы получить самогипнотический эффект.
Простое осознание «неважности боли и важности физического комфорта» может произвести тот же эффект, что и гипнотическая индукция, когда пациенту это говорит «гипнотизер». Другими словами, если человек сформировал какие-либо ценности или убеждения, они будут оказывать на его реакции воздействие столь же постоянное, как если бы он был «загипнотизирован» для того, чтобы их принять.
Эриксон не только делится с нами своими мыслями о посещении больных. Он говорит нам о том, что родитель или сотрудник, ответственный за оказание помощи, должны быть в пределах доступности, чтобы откликнуться по первому зову; при этом помощь должна оказываться только в той мере, в какой ее хочет получить реципиент. Когда Роберт говорил Бетти Эриксон «идти домой», она делала именно так, как он просил.
Если мы рассмотрим эту историю на интрапсихическом уровне, то увидим, что именно «ребенок» снова определяет, что для него лучше. Вмешательство взрослых задерживает заживление или рост. Причем эта задержка проявляется в самых явных формах. В рассказах Эриксона мы часто встречаем упоминание о кровяном давлении, частоте сердечных сокращений и дыхании. Такая стратегия является частью его косвенных гипнотических индукций.
В этой истории он указывает на нарушение естественных физиологических реакций – то есть естественного функционирования организма, – когда родители фактически переносят на ребенка свои тревоги. Порой в пациенте может заговорить его собственный тревожный «родительский внутренний голос». Когда такое происходит – «дети плачут». И, говоря словами Хорни, под давлением жестких структур «долженствования», на внутрипсихическом уровне возникает чувство печали или ненависти к себе. Однако в своем комментарии в конце рассказа Эриксон подчеркивает тот факт, что «мать» может достичь чудесных результатов с помощью одного своего поцелуя. Другими словами, способность быть доброй матерью для самих себя, любовь к себе могут иметь «обезболивающий» эффект, то есть облегчить внутреннюю боль и внутренние сомнения.
Это перекликается с идеями, высказанными Антонией Венкарт в ее работе о «Принятии» и Теодором Рубином в «Сострадании и ненависти к себе».
И, разумеется, психотерапевты не должны вмешиваться, когда их пациенты «хорошо с этим справляются».
Субботние занятия по воскресеньям
Студент-медик забывал про субботние занятия и всегда пропускал их. По утрам в субботу он играл в гольф, каждый раз совершенно забывая, что это учебный день. Так продолжалось до тех пор, пока он не попал в мой класс.