Передняя дверь дома открылась, и их взорам предстали дворецкий и маленькая девочка с белокурыми кудряшками и огромными голубыми глазами, выглядывающая из-за его спины.
– Ой, я так и знала, что это вы! – Она просияла от радости. – Пиппа попросила меня подождать в переднем холле после того, как пришла записка с временем вашего приезда.
Марбери тоже заулыбался:
– Бог мой, леди Синтия, как вы умудрились стать еще прелестней и обворожительней с тех пор, как я в последний раз видел вас на свадьбе вашего брата? – Он склонился над ее протянутой рукой.
– Грегори предупреждал меня, что вы опять будете так говорить, – хихикнула она.
– Как так?
Она опять захихикала:
– Как обольститель, которому нельзя верить, но он сказал, что в вашем случае поделать ничего нельзя. Он сказал, что вы вполне достойны доверия.
– Да, я такой, – с гордостью ответствовал Марбери и потащил мистера Доусона через порог.
Синтия, без умолку болтая, ввела их в холл, где у них забрали пальто и шляпы.
– Это так волнующе, правда? Я никогда не была в Париже. Тут все. Малыш Альберт такая лапочка! Пиппа не хочет, чтобы вы что-нибудь пропустили, поэтому я должна отвести вас прямо в сад. – Она помолчала, видимо, ожидая ответа, но, не успел Марбери и рта раскрыть, затараторила дальше: – Какая жалость, что вы пропустили крещение. А сейчас у нас вечеринка. Ой, Пиппа сделала такую сахарную скульптуру – просто загляденье. Вересковая пустошь с травой из жженого сахара, и с кустами, и с мхом, и даже с марципановой гусыней с гусятами. – Она взяла руку мистера Доусона и сжала ее. – Она говорит, вы тоже любите гусей!
«А девчонка болтушка, каких поискать, не дает никому и слова вставить, – с восхищением подумал Марбери, – прямо как я». Им завладело непреодолимое желание в качестве доброго жеста пойти и купить ей огромное блюдо с французской выпечкой или даже вписать ее в завещание, и он сам ужаснулся такому прямо-таки отеческому повороту своих мыслей.
Они уже были на ступеньках, ведущих во двор. Цветы на садовых клумбах цвели пышным цветом, и Марбери окутали со всех сторон головокружительные ароматы от лаванды до розмарина. Ему не хотелось признаваться в своей любви к цветам, поэтому он поспешил придать лицу как можно более безразличное выражение, лишь слегка смягчив пресыщенность слабым интересом. Столы и стулья, покрытые белыми скатертями и накидками с кружевной каймой, были расставлены под каштанами. Их ветви защищали бы от полуденного солнца, если бы этому уголку Парижа посчастливилось его увидеть. Во всех других отношениях они были просто опасны для того, кто носит накладные волосы… как, к примеру, Марбери.
Как и обещала леди Синтия, тут и в самом деле собрались все.
За одним столиком сидели лорд и леди Брейди, склонив друг к другу головы и держась за руки. Они были поглощены беседой и, казалось, не обращали внимания на происходящее вокруг.
«Да они, похоже, до сих пор влюблены и больше никого не замечают», – подумал Марбери и увидел, что мистеру Доусону, по-видимому, пришло в голову то же самое, ибо его губы сложились в приятную улыбку, которую так любит их подруга Пиппа. Возможно, старику вспомнились романтические моменты, которые были у них с покойной супругой. Марбери надеялся, что так и есть… и не почувствовал ни малейшего желания жениться самому.
– Грегори, Пиппа, идите скорее сюда и поприветствуйте лорда Марбери и мистера Доусона! – прокричала Синтия и потянула мистера Доусона за руку к самой большой группе, собравшейся в углу. Молодая леди с тициановскими волосами – сама Пиппа – отделилась от группки и поспешила к ним, держа на руках маленький сверток, завернутый в белый батист с вышитыми на нем крошечными голубыми утятами. Еще несколько человек, смеясь и болтая, последовали за ней.
– Мистер Доусон, Марбери, как чудесно видеть вас! – Пиппа стала еще прелестнее теперь, когда материнство сотворило свое волшебство; ее глаза мягко лучились. – Грегори, дорогой, иди скорее! Прибыли наши самые важные гости!
Грудь Марбери распирало от гордости. Он важный?
Пиппа протянула сверток, отвернув уголок, чтобы полностью открыть личико своего маленького сынишки.
– Правда же, он прелесть?
Она улыбалась улыбкой чистейшей радости, и на глазах у мистера Доусона заблестели слезы. У Марбери, в сущности, тоже, но он про себя чертыхнулся и попытался их быстренько прогнать. Когда же ничего не вышло, притворился, будто чихнул, и глупо завозился с платком.
Ему не следует забывать, что он важный гость, а важным людям не пристало умиляться младенцами, какими бы прелестными они ни были.
– Пиппа, моя дорогая. – Мистер Доусон наклонился и расцеловал ее в обе щеки. – Он красавчик. – Потом он повернулся к Грегори: – Отличная работа, парень. Я горжусь вами обоими.
Уэстдейл дружески обнял его за плечи.
– Мы бесконечно рады, что вы приехали, чтобы разделить с нами этот особенный день. – Он наклонился к жене и погладил большим пальцем крошечную ямочку на подбородке сынишки.
Марбери не желал от Грегори однорукого объятия, поэтому отступил на шаг. Но граф протянул руку, сильно хлопнул его по плечу и широко улыбнулся своему бывшему сопернику, ставшему деловым партнером по архитектурным проектам, ибо, следует признаться, именно им Марбери теперь и являлся, и их дело процветало.
– Спасибо, что благополучно доставил нашего наставника, – сказал ему Уэстдейл. – Надеюсь, путешествие прошло хорошо и тебе не пришлось отбиваться от камердинеров, которые рвались почистить сапоги мистеру Доусону?
Марбери усмехнулся:
– Тебе обязательно напоминать мне про того невероятно надутого осла, с которым ты столкнулся на том постоялом дворе? Незабываемый тип, не правда ли? Но давай двигаться дальше. – Он щелкнул пальцами. – Я узнал секрет полировки сапог, в котором, как утверждает Красавчик Браммел, и заключается весь фокус. Мягкая тряпочка… и превосходное шампанское!
Все рассмеялись.
– Это вовсе не смешно. – Марбери насупился и обвел всю компанию сердитым взглядом. – Этот секрет стоил мне целое состояние.
– Знаете, мой дорогой друг, – весело начала Пиппа. Марбери оглянулся, потом увидел, что она обращается к нему.
– Да? – отозвался он надменным тоном в память о былых временах.
– Если бы вы не попросили меня побыть камердинером мистера Доусона, – продолжила Пиппа с искренностью, которая переворачивала его холодное, жалкое сердце, – и если бы мистер Доусон не принял мои услуги, я могла бы и не быть сейчас замужем за джентльменом своей мечты и могла не родить нашего бесценного сыночка.
– Ах, ну что ж, давайте же отдадим должное тому, кто заслуживает его по праву, – вступил в беседу мистер Доусон. – Ибо, насколько мне известно, ваш дядя Берти – вот кто долго и упорно боролся за то, чтобы этот день настал.
Лицо Пиппы омрачилось, но лишь на мгновение. Она мягко улыбнулась ребенку, потом взглянула на мужа.
– Трудно поверить, что его нет с нами уже восемь месяцев, правда? – Глаза ее затуманились, и она заговорила уже с малышом: – Молодой человек, вы ведь будете достойной сменой, правда? Альберт Майкл Шервуд, ваш двоюродный дедушка был бы в восторге, узнав, что вы носите его имя. Вот погодите, у нас много чего есть вам порассказать!
И уныние, охватившее семью, сразу же смягчилось бальзамом счастливых воспоминаний, не без удовольствия увидел Марбери. Он что-то сделался совсем мягкосердечным в этаком окружении, и это его пугало. Что он будет делать, когда они перестанут приглашать его на свои празднования?
Ему не хотелось углубляться в подобные мысли, поэтому он хмуро воззрился на ветки каштана, честя их на все корки за то, что они такие разлапистые.
– Моя очередь подержать крестника, – послышался бодрый голос.
Марбери повернулся к новой гостье. А, средняя сестрица. Вполне вероятно, самая приятная из всех женщин семейства Брейди.
– Добрый день, леди Дженис. Как я рад видеть вас снова. – Он поклонился ей, раздраженный своей неприкрытой искренностью, но ничего не мог с собой поделать – в ее присутствии он становился именно таким.
– И я тоже очень рада видеть вас. – Она улыбнулась, глядя на него своими яркими голубыми глазами, потом повернулась к Доусону: – Мистер Доусон, как чудесно, что и вы здесь, с нами. – Она чмокнула его в щеку.
Мистер Доусон сильно привязался к Дженис за ту неделю, что семейство праздновало бракосочетание Пиппы с Уэстдейлом. Празднества проводились в Бэллибруке, роскошном имении Брейди в Ирландии. Оба они – Дженис и мистер Доусон – питали любовь к книгам. Дженис, как и Доусон, тоже имела склонность, уткнувшись носом в книгу, забывать обо всем на свете. Сейчас Марбери наблюдал за ними, было радостно видеть старика таким счастливым.
Но вот что касается Дженис… тут он не был так уверен. Да, она была, как всегда, умна и очаровательна, но за ее веселой улыбкой он ощущал и какую-то печаль. Глядя на нее сейчас, смеющуюся вместе с родными и до неприличия счастливой парой, лордом и леди Морган, Марбери подумал о том, что, возможно, за книжными страницами прячется неуверенная и испуганная девушка.
Он полюбил все семейство, и в его мечтах она была младшей сестренкой, которую ему всегда хотелось иметь.
Не дай бог, кто-нибудь узнает, каким чувствительным он сделался.
– А виски тут есть? – просипел он, когда сад наполнили крики: «Тост! Тост!»
Слава Богу. Отвлечение от его слезливо-сентиментальных мыслей. Требуется выпить, дабы загасить ту искру одиночества, которая вспыхивает в подобные минуты, но в этом он не признается никому и никогда, даже под страхом смерти.
Лорд Брейди жестом пригласил всех собраться под буком, позади которого стояла скамейка. Затем глава семейства проворно вскочил на скамейку, превращая ее в импровизированную сцену, и поклонился в ответ на последовавшие аплодисменты.
– Как всегда, его милость не может упустить возможность выступить перед публикой, – раздался насмешливый голос ненормальной ирландской экономки по имени Элис. – И откуда в нем столько сладкоречия, хотела бы я знать?