Нет, на него злюсь. Он снова выставил меня дурой. Этот поцелуй на катке. Ненавижу!
Королев ржет. Именно его хрюканье вырывает из мыслей. Мальчики встают так, что теперь я вижу Тима вполоборота.
Он улыбается. Левая рука в кармане, в правой телефон. Взгляд мечется между экраном и болтающим Андреем.
Они снова смеются. В этот раз громче.
Азарин содрогается от гортанных вибраций и взъерошивает волосы ладонью. Такой обычный жест. Чуть ленивый. Но я почему-то наблюдаю за происходящим со стороны как какая-то маньячка.
Взрывает. Чувствую укол собственной неопределенности. Злюсь, что Тим не подошел?
Азарин будто читает мысли. Поворачивается. Скользит по мне взглядом и, кивнув Королеву, идет прямо на меня.
Пальцы на ногах поджимаются так, что кроссовки кажутся совсем маленькими.
Нужно просто дышать. Вдох-выдох.
Тим закидывает руку мне на плечо, будто так и должно быть.
Чувствую чужие взгляды, но по сторонам стараюсь не смотреть. Себе дороже. Что-нибудь в голову западет, и буду ходить думать, кто и как на меня посмотрел. Воображать ужасы, которых, вероятней всего, нет.
Нужно сказать. Прямо сейчас.
Всего лишь «извини». Это совсем не сложно. Разлепляю губы и мгновенно подпрыгиваю от звука учительского свистка.
Физрук выплывает из-за наших спин легкой, медленной походкой.
– Строимся! – орет так, что уши закладывает.
Азарин подталкивает меня вперед. Мы расходимся на середине зала. Он идет в начало шеренги, я плетусь почти в конец. По росту я стою третьей с хвоста. Катька – через пару человек до меня.
– Разминаемся. Мальчики – десять кругов. Девочки – семь.
Снова свисток. Морщусь и почти сразу нагоняю Катю.
Токман бежит не закрывая рта. Болтает. Наверное, поэтому мы плетемся самыми последними. Лизка нас уже второй раз обгоняет.
– Все, я больше не могу, сейчас легкие выплюну, и в боку колет, – негодует Катя.
– Токман, чего ты встала? Еще три круга! – орет физрук.
– Артур Павлович, я все. Я умираю. Вот сейчас уже умру. Вы готовы взять на себя такую ответственность?
В ответ он только машет на нее рукой. Мол, фиг с тобой, делай что хочешь.
Улыбаюсь и не проявляю инициативы бежать дальше. Иду за Катькой на маты. С этого месяца начался блок гимнастики. Упражнения на брусьях и перекладине импонируют мне куда больше игры в волейбол.
Распластавшись на мяте в поперечном шпагате, после небольшого разогрева мышц делаю глубокий вдох. С растяжкой у меня всегда было отлично. Тут спасибо маме. Она никогда не настаивала на балете, но дома сама со мной занималась, пока мне было это интересно. Позже я просто ходила в танцевалку.
– Блин, – мечтательно вздыхает Катька, – тоже так хочу.
– Могу научить, – улыбаюсь, упираясь локтями в мат, принимая почти лежачее положение.
– Я сразу поломаюсь. Спорт вот вообще не мое.
– Разве это спорт? Я, когда мелкая была, часто ходила с мамой в театр на репетиции. Пару раз забегала в раздевалки. Там девчонки лет по восемнадцать. У них ногти на ногах отслаиваются. Такая жуть. До сих пор эту картинку помню.
Катька морщится, а я ей поддакиваю.
– Так вот, они все это месиво в пуанты заворачивают и идут дальше тренить. Кто-то связки рвет, ломается.
– Бр-р-р, ты только сказала, а у меня ощущение, что это мне ногти сняли и все кости раздробили, – Катюха снова морщится, а потом толкает меня в плечо.
– Чего?
– Тим на тебя пялится. Хотя не только Тим, – бросает грозный взгляд в скопившихся недалеко от нас парней из параллельного. – В этом вся ты, Громова, сначала: «Я не хочу привлекать к себе внимания», а потом шпагаты наяривает в обтягивающих штанах.
– Катя, блин, – смеюсь вместе с ней, а саму так и тянет повернуться в сторону Азарина.
Соблазн велик, но я держусь. Внутренне улыбаюсь только. Кажется, это болезнь. Я становлюсь неуравновешенной маньячкой.
– А че? Так и есть. Вон у них тут через одного челюсти поотпадали. Короче, все, с завтрашнего дня учишь и меня вот так же сидеть.
– Ага. Кайсаров заценит, – выпаливаю на позитиве.
– Так, давай мы без него обойдемся, – бубнит Токман.
– Это почему?
– Ты мне сейчас мстишь, да? – прищуривается. – За то, что я тебе про Тима болтаю, решила Даниса…
– Ничего я не решила. Вылетело просто. Он так на тебя смотрит. Как на богиню.
Катюха закатывает глаза.
– Нормально он на меня смотрит. Нормально. Мы просто дружим.
– Так, вы долго тут будете валяться? – физрук возникает будто из-под земли.
– Идем уже. Идем, – уверяем его в один голос и снова смеемся.
После уроков и факультативов по подготовке к экзаменам наступает свободное время. Кто-то тратит его на бесцельное шныряние по жилому корпусу, кто-то – на подготовку домашки.
Катюха убегает к Кайсарову делать английский, я раскладываю учебники на столе и настраиваюсь на геометрию. Если не исправлю эту несчастную тройку, сама себя сожру.
Открываю тетрадь и от руки выписываю все определения с начала этого года. Вызубрю, чтоб от зубов отскакивало. Хотя, пока пишу, понимаю, что и так все знаю. Становится до жути обидно, что днем у меня случился какой-то застой серого вещества. Хотя виновника этого «застоя» я знаю в лицо.
Потратив на повторение больше двух часов, иду на первый этаж к кофеавтомату. Из-за ночной бессонницы уже к пяти начинают слипаться глаза. Не уверена, что кофеин мне сильно поможет, но а вдруг?!
Размешиваю молочную пену в стакане. Пальцы с силой сжимают тонкую деревянную ложечку. Замираю.
Спиной чувствую его приближение. Кажется, дошла до ручки, потому что определяю по шагам.
Медленно поворачиваю голову, мгновенно сталкиваясь с Азариным взглядами.
Приходится приложить усилие, чтобы выглядеть обычно.
«Обычно» – это без бегающих глаз, красных щек и свалившегося на голову смущения. Нет, бесспорно, оно есть. Но выдавать свою нервозность я не хочу.
Делаю шажок и поворачиваюсь к Тиму лицом.
Он вдавливает кнопку «Горячий шоколад». Смотрит. Нет, пялится. Во все глаза.
Неуклюже вытаскиваю из стаканчика деревянную палочку, чтобы выбросить в урну, пачкаю пальцы в кофейной пене.
Азарин это замечает. Протягивает салфетку.
– Спасибо, – поджимаю губы и наконец выбрасываю мешатель в урну.
Вот сейчас, сейчас нужно сказать.
Выдыхаю.
– Я … я, в общем, хотела извиниться. – Чувствую, как краснею. От макушки до пяток гореть начинаю. – Извиниться за то, что тебе не поверила.
– Теперь, – делает паузу, не стесняясь пялиться на мои голые ноги в шортах, – то есть веришь? – Снова медлит. И смотрит. Оценивающе. – Что изменилось?
У меня от его бессовестных взглядов скрипит на зубах.
– Какая разница? – выдыхаю со словами всю свою нервозность и примешавшуюся к ней злость. – Просто верю.
– Ладно, – Тим кивает Теперь неотрывно смотрит в глаза.
А я… я, к сожалению, ведусь на эту удочку. Ресницы вздрагивают.
Ток. Разряд. Невосстановившееся сердцебиение.
Опять это чувство. Оно поглощает. Лютая беспомощность завладевает каждой мышцей. Каждым органом. Даже кровь стынет.
Горячий стаканчик покалывает ладонь. Опускаю руку, придерживая горловину кончиками пальцев. Пить кофе уже не хочется.
Хочется сбежать.
Это мысль выстреливает так же неожиданно, как и все дальнейшие действия Тима.
Он вырывает стакан из моей руки и кидает в урну вслед за своим.
Вижу, как капли кофе падают на идеально вымытый пол, в котором при желании можно рассмотреть свое отражение. Несколько светло-коричневых пятен. Моргаю. Вскидываю голову.
Вспышка и снова тишина. Оглушающая, действующая на нервы. Вдох-выдох, а потом вереница бессмысленных и беспощадных действий.
Делаю шаг в сторону, но это уже ничего не меняет. Тим толкает меня назад. Сердце убыстряет ритм. Врезаюсь в стену. Не больно, можно сказать, даже не ощутимо. Хотя, возможно, что сейчас все мои нервные окончания просто атрофировались.
Он упирается ладонями в прохладную поверхность по обе стороны от моей головы.
Смотрит.
– Зачем ты снова все портишь?
– Нет.
Звучит самоуверенно и непонятно. Хочется его встряхнуть. Что «нет»? Что за «нет»?!
– Я же вчера тебе все сказал. Ты плохо слушала? – переплетает наши пальцы, и я не могу ничего с собой поделать. Бросаю взгляд на эту картинку. – За извинения спасибо. Принимаются, – добавляет чуть тише.
Его ладонь уже на моей щеке. Легкое прикосновение, поднимающее во мне протест, но вместе с этим ласкающее тепло. Вязкое, лишнее. Противоестественное.
Дурная реакция. Нежеланна. Я ее не заказывала!
Уворачиваюсь. Его рука слетает к плечу, но быстро накрывает шею. Тянет собранные в хвост волосы, вынуждая запрокинуть голову.
Подчиняюсь. Снова противоестественно.
У него блестящие от ламп, но такие темные глаза. Пытаюсь отличить радужку от зрачка. Завороженно отмечаю каждую эмоцию на его лице, прежде чем ощутить прикосновение губ.
Его губ к своим.
Разряд. Вспышка. Дрожь.
Бессовестная ответная реакция. Неправильная. Не та, которую я должна выдавать. Но, несмотря на все протесты, подсознание уже давно играет в свою игру, правила которой для меня большая тайна.
Приподнимаюсь на носочки. Чувствую его плечи под своими ладонями. Когда я успела поднять руки? Когда только успела?
Сердце частит. Эмоции зашкаливают. Мы оба вылетаем за рамки реальности, словно попадаем в стеклянный, пуленепробиваемый кокон. Ни звука, ни взгляда вокруг. Полная сосредоточенность друг на друге. Маниакальная. Больная. Неизведанная. Опасная, но до боли притягательная.
Ненавижу! Его и себя. В эту самую секунду я ненавижу нас обоих. Его – за напор, себя – за слабость. Он столько лет надо мной издевался, а теперь… теперь, видимо, вышел на новый уровень.
Нельзя проникаться врагом. Нельзя впускать в свою жизнь кошмар.
– Ты меня бесишь, Азарин, – шиплю и толкаю его в грудь.