Кона кивнула, взяла порезанный бекон и уложила его на сковороду.
— Если тебя волнуют деньги, то я за пару лет все верну, — торопливо добавила Элана. — Должна. Клода разрешает брать свои личные заказы.
Чародейка покачала головой. Нет, деньги не беспокоили. Хоть гарантийный взнос в мастерскую и был внушительнее некуда, но сестра хотела учиться на портного не первый год, и Кона давно скопила необходимое. Да и в отцовском тайнике лежало достаточно. На широкую ногу жить не выйдет, но от голода никто не умрет. Подвох крылся в другом.
— Думаешь, мелкие справятся с отцом? — поинтересовалась она тем, что волновало куда больше денег. Вроде сама уехала в столицу, когда Элане едва исполнилось двенадцать, но тогда Щур Дормет еще узнавал дочерей.
— Займись яйцами, — бодро скомандовала Элана, направляясь в коридор, — а я сейчас тебе кое-что покажу.
Кона покачала головой — любит же сестра покомандовать — и потянулась к знакомой с детства корзинке.
На сковороде уже вовсю скворчала яичница, когда Элана приволокла старую отцовскую торбу. Местами потертую, выцветшую, с дырой почти с палец в одном из краев. Кона прищурилась, разглядывая эту тряпичную рухлядь, уже успела забыть, когда видела ее в последний раз. Сестра молча вручила ей тканевое безобразие и отошла снять сковороду с огня. Кона удовлетворенно кивнула. Самое время: яичница и не подгорит, и останется теплой к приходу мелких.
— Ну что же ты, — подбодрила сестра, — заглядывай!
Чародейка усмехнулась: вечно у Эланы секреты. Уселась на скамью, дернула тесьму, запустила руки внутрь торбы и достала оттуда книгу. Ахнула и потерла глаза. Осторожно погладила знакомый кожаный переплет с тиснением в виде ладоней и хрипло поинтересовалась.
— Где и когда вы ее нашли?
— Вчера в полдень ее привез мармалльский гонец, — грустно усмехнулась Элана, и на ее девичьем личике застыло такое скорбно взрослое выражение, что Коне захотелось обнять сестренку. Младшая тяжело сглотнула и продолжила: — Мы думали, отец потерял ее, когда провожал маму в горы, а получается, все эти годы книга была у них… Я, признаться, испугалась, что хвостатые вернули фолиант, чтобы загладить вину за твою смерть. Страшно обрадовалась, когда увидела тебя живой.
Кона еще раз погладила кожу переплета и тут же одернула руку. На мгновение показалось, что ладони на обложке теплые, будто человеческие. Несмело улыбнулась, похоже, сработала защитная магия тома. Еще слабая, но уже ощутимая. Подмигнула Элане.
— Это хорошо, что они вернули книгу. Былого могущества у отца уже не будет, но, надеюсь, он хотя бы вспомнит, как нас зовут, — моргнула, чтобы унять подступающие слезы, и прошептала: — Я бы очень этого хотела.
Сестра скорее угадала ее слова, чем услышала. Уселась рядом и положила голову Коне на плечо.
— Я тоже бы этого хотела. Помнишь, каким он был? Веселым, сильным, полным жизни, а сейчас и смотреть больно. Полоумный старик, и только.
— Не говори так, — обняла Элану и погладила по голове. — Есть шанс, что скоро все наладится. Если, конечно, уже не слишком поздно.
— Я верю, что не поздно, — выдохнула младшая и поднялась со скамьи. — Где бегают эти несносные девчонки? Завтрак остынет! — кинула через плечо: — Я сейчас! — и потопала во двор.
Кона глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Даже прикидывать не хотела, сколько Плагосу стоило вернуть Щуру Дормету книгу. Как много думал он сам, прежде чем отказаться от мести, сколько крови выпили ему подданные. Усмехнулась: видимо, наследнику Тиасов понравилась ее постель, раз отблагодарил так щедро. Жаль, не позвал с собой и сам не остался рядом. Впрочем, если выбирать между мужчиной и отцовским разумом, то жаловаться ей не на что, она бы в любом случае предпочла здорового отца.
Снова погладила переплет и открыла книгу. Всегда мечтала заглянуть в самые недра отцовского могущества. И сейчас любопытство перестало казаться чем-то постыдным, как в детстве. Между обложкой и первой страницей прятался конверт: небольшой, с пол-ладони, из толстой желтоватой бумаги. «Коне» — гласила размашистая надпись. Сердце мгновенно разогналось до сумасшедшей скорости, а ладони покрылись липким потом волнения.
Трясущимися руками чародейка разорвала бумагу. Заглянула вглубь конверта. Достала оттуда три кроваво-красных пушистых пера и записку. «Ей совсем не поется без тебя», — было выведено там тем же почерком, что и на конверте. Кона нахмурилась, силясь понять, что именно хотел сказать Плагос. А потом ей вспомнились его поцелуи, нежные и горячие одновременно, и предательское сердце сжалось до боли, а следом заухало с удвоенной силой. На глаза навернулись слезы, и противная черная тоска обняла за плечи. Как же хотелось к нему хотя бы на денек! Просто взглянуть со стороны, не позволяя ничего лишнего. Шмыгнула носом и закрыла книгу. Не стоит дразнить судьбу, она и так подарила достаточно.
В доме зашумели сестры, похоже, мелкие наконец-то вернулись с луга. Кона потрогала сковороду и, с удовлетворением отметив, что та еще горячая, отправилась обнимать Лайзу и Кату.
Мелкие если и выросли, то совсем немного. Повисли на Коне, радуясь не только ее приезду, но и предстоящему походу за гостинцами. Чародейка вечно забывала привезти что-нибудь из столицы, но зато не скупилась на местном рынке. Целовались, смеялись, обнимались, пока не услышали шаги отца.
— Хватит лобызаться, марш завтракать, — как-то добродушно и чересчур разумно проворчал он, и вздрогнувшая было Кона поспешила успокоиться. Даст небо, скоро такие интонации будут слышаться постоянно.
Кона проснулась еще до рассвета. Вчерашний день прошел в суете: успели и подписать контракт с портнихой, и на рынок за сладостями, но, несмотря на предыдущую бессонную ночь, как следует выспаться не получилось. Где-то за окном мерещилось знакомое пение красной пташки, и Коне казалось, проснись она сейчас, непременно застанет Плагоса рядом. Жаль, только казалось! Никого не было, одна непроглядная предрассветная тьма.
Над головой послышались шаги, и Кона зажгла магический огонек, торопливо накинула первый попавший платок и, как была босиком, вышла из спальни. Поспешила по узкой лесенке на крышу. Еще когда отец был здоров, он смастерил там нечто напоминающее балкон со скамьей, чтобы встречать рассвет. В детстве Кона часто забиралась туда и представляла себя дозорным, высматривающим врагов. Наверху открывался превосходный вид на горы. Но сейчас шум на крыше скорее пугал: вдруг кто-то из девочек сорвется в темноте?
Зажгла еще один огонек и толкнула дверь. Пригляделась и вздохнула с облегчением. На скамье сидел отец и задумчиво смотрел на еще темные горы. Оглянулся, поймал ее взгляд и подвинулся, приглашая сесть. Кона выбралась из прохода и осторожно устроилась рядом с родителем. Он молча наклонился, вытащил из-под скамьи свернутый плед, удостоверился, что тот сухой, и укрыл им дочь. Снова уставился в темноту.
Где-то вдали за темными каменными гигантами проснулось солнце и, подсветив кровавой нитью света основание ложа, лениво поползло вверх. Кона улыбнулась: еще немного, и солнце окрасит желтым шершавые горные бока, ненадолго делая их похожими на славных больших зверюг.
— Ты обращалась к магии драконов? — как ни в чем не бывало поинтересовался отец. Даже не повернулся, все так же продолжал смотреть на горы.
Кона поежилась. Как странно было слышать от него осознанный вопрос.
— Да, — получше завернулась в пахнущий сыростью плед и подтянула под себя голые ноги. — Мармаллы сожгли книгу, и мне пришлось использовать слезы богов, чтобы создать новую.
— Каркун говорил про мармаллов, — отец шумно вздохнул, и Кона насторожилась: продолжит разговор или снова спрячется в мире иллюзий? Родитель продолжил: — Магия драконов губительна для полукровок, в ней слишком много древних сил. Давно не осталось ни любви к миру, ни снисхождения, ни жалости. Тебе надо следить за собой, не давать злости побеждать разум.
— Как долго? — нахмурилась Кона. Ей ее помешательство казалось временным, но отец явно думал иначе.
— Не знаю, — пожал плечами родитель. — Может, год, может, десять… Ясное дело, у тебя не было выхода, но, думаю, они повлияли и на новую книгу. С одной стороны, ты станешь решительнее, а с другой — в тебе останется меньше человеческого. Безнаказанно слезы могут использовать только драконы, ну и мармаллы еще…
Чародейка проглотила застрявший в горле ком. Получается, она зря поверила видениям?
— И что делать? — едва слышно прошептала она.
— Жить, — отец отвлекся от гор и посмотрел на нее. — Просто знать, что ты — немного не ты. Когда-то мы верили, что слезы богов принесут нам небывалое могущество и благоденствие, чуть ли не вечную жизнь, но кроме лишних смертей мы ничего от них не получили.
Вздохнул и снова отвернулся к горам. Кона осторожно тронула его за плечо, но отец не обратил на ее прикосновение внимания. Из-за каменных гигантов величественно и неспешно выползал бледно-желтый солнечный диск.
Плагос зашел в кабинет и устало бухнулся в кресло. Общение с советом тридцати и до посвящения изматывало невыносимо, а сейчас, когда он стал полноправным правителем, эти мужчины и вовсе раздражали. Совершенно не желали ни слышать друг друга, ни понимать, ни договариваться. Каждый тянул одеяло на себя. Временами Плагос сам себе казался не правителем, а отцом выводка малолетних детишек, которые не могут поделить игрушку.
С почтительным уважением посмотрел на сидящего в кресле напротив дядю: в большинстве случаев тот после общения с советом выглядел бодрячком. И даже за бумаги садился сразу. А ему, Плагосу, требовалось хотя бы немного отдышаться.
— Со временем привыкнешь, — усмехнулся Кролос. Он уже много раз порывался оставить племянника одного, но тот не отпускал бывшего опекуна надолго. Боялся по неопытности наломать дров. Вроде и готовился целую вечность, а все равно многое оказалось впервые. Дядя подмигнул: — Пойдем ужинать, специально дожидался тебя.