Алиреза всё так же сидел, как тень. Я прибавил темпа и растерянно подбежал к нему. «Али, мы пришли… Али!» — крикнул я.
И вдруг я оторопел. Обе ноги у Алирезы были оторваны по колено, а сидел он, опираясь на руки, как на две мощные колонны. Тот взрыв даровал ему вечное блаженство… Боже, какая ночь на заливном лугу!
10 мая 1990 г.
Давуд АмирианПозывной «Захра»Перевод с персидского Светланы Тарасовой
Лёжа на кровати, я смотрел новости по телевизору. Ведущий, высоко оценивая мужество иранских солдат, сообщил об освобождении от иракцев островов Боварин[22]. Лица всех наших бойцов светились от радости, а один из раненых, исполненный священной гордости, закричал: «Помолимся за здоровье воинов ислама!..»
Палату огласил приятный голос исполнителя молитвенного песнопения. Мне стало радостно на душе и хотелось только одного — поскорей встать на ноги и вновь отправиться в батальон к своим товарищам. Я служил в батальоне Мисама[23], но в ходе операции «Кербела-5» был ранен осколком снаряда в живот. С ранением меня доставили в госпиталь, в котором я уже пролежал несколько дней. Разлука с товарищами, усугублённая глубокой раной, мучила меня нестерпимо. К тому времени мне успели сделать уже три серьёзные операции, но предстояла ещё одна.
В этот момент в палату зашёл мой старый приятель Джалаль. Он служил связным в батальоне Малика Аштара[24] двадцать седьмой дивизии Пророка Мохаммада (да благословит его Аллах и приветствует!). Из-за пулевого ранения в лицо мой приятель тоже попал в госпиталь. Он был жизнерадостным парнем и всегда поддерживал товарищей. Увидев его, я приподнялся и поздоровался. Джалаль поцеловал меня в лоб и сказал:
— Привет, дружище! Как ты?
— Дышу помаленьку! Что нового?
Он приветливо посмотрел на меня и ответил:
— У меня есть для тебя важная новость. Давай награду, тогда скажу.
— Ладно, дружище, твоя награда в холодильнике. Возьми вишнёвый компот и говори свою новость.
— Сейчас привезли одного солдата из батальона Мисама. Я назвал ему твоё имя, и он тебя вспомнил. Садись в кресло, я отвезу тебя к нему.
Не помня себя от радости, с помощью Джалаля я слез с койки и сел в кресло-каталку. К руке и животу у меня крепились капельница и ещё какие-то другие трубочки, поэтому ходить я не мог. Мы выехали в коридор и через мгновение оказались в палате № 12. Быстро и жадно вглядывался я в пыльные лица новых раненых, как вдруг мой взгляд застыл на одном из них. Да, это был он. Махди собственной персоной. Он служил в техническом подразделении нашего батальона, занимаясь минами шестидесятимиллиметрового калибра. Я обрадовался нашей встрече, как всем богатствам мира. Джалаль помог мне подъехать поближе. Махди смотрел на меня так, будто не верил, что я ещё жив. Хромая, он подошёл ко мне, мы обнялись и от радости заплакали. Махди какое-то время молчал и беспрерывно целовал моё лицо, а потом воскликнул:
— Опять ускользнул от Азраила?![25]
От волнения я учащённо дышал.
— А что делать? — сказал я. — Как говорится, плохой баклажан и черви не едят!
После этих слов мы все трое улыбнулись. Справившись о его самочувствии, я спросил:
— А как там ребята? У хадж[26] Хосейна как дела? Он в порядке?
Махди опустил голову. Казалось, его окатили холодной водой. Лицо его омрачилось, и он умолк. Я сразу заподозрил неладное и с мольбой в голосе спросил его снова:
— Ради Бога, скажи, что случилось? Не смотри, что я ранен. Поверь, я всё вынесу. Если что-то произошло, скажи мне…
Махди медленно поднял голову. Слёзы текли по его щекам и капали на пол. Он не решался сказать. Наконец, вытирая слёзы, он проговорил:
— Они погибли смертью храбрых… Таги Закаи, Бабаи, Моджтаба Барат и ещё несколько бойцов третьего взвода роты Найнава[27] мужественно сражались. Хадж Хосейн был вместе с ними…
Его губы задрожали, поэтому он не смог договорить. Я крепко сжал его руку, с мольбой посмотрел на него и спросил:
— Разве мы не были друзьями? Мы ведь всё друг другу рассказывали. Теперь что? Почему ты не говоришь, как всё произошло?
Махди кивнул в знак согласия, вздохнул и промолвил:
— Мечта хадж Хосейна исполнилась… святая Фатима Захра (да будет мир с ней!)[28] взяла его к себе.
Я не мог в это поверить. Неужели помощник командира нашей роты несчастный хадж Хосейн погиб? Мне стало не по себе, я почувствовал, что перед глазами всё закружилось… Когда я пришёл в себя, то понял, что Джалаль с помощью медбрата укладывают меня на койку. Всё тело трясло как в ознобе. Я вспомнил об известии, услышанном несколько минут назад, и из глаз вновь покатились слёзы. Джалаль, увидев моё состояния, печально сказал:
— Мужайся. Я знаю, о чём ты мечтаешь. Дай Бог, мы оба получим желаемое.
Джалаль смотрел на меня кротко и ласково. Я отвернулся и уставился на фотографию имама Хомейни[29], висевшую на стене, и постепенно предался своим воспоминаниям.
…Мы приехали в составе пятой группы для участия в операции «Кербела». Когда мы оказались в гарнизоне Докухе, нас отправили в местное хосейние[30] хаджи Хеммата[31]. В конце лета погода стояла знойная. Все бойцы обливались потом. Воздух внутри хосейние стал настолько спёртым, что дышать было невозможно. Конечно, для меня в этом не было ничего нового, потому как я оказался на южном фронте уже во второй раз. Прежде я служил связным в дивизионном интендантстве. Тогда-то мне и посчастливилось участвовать в освобождении города Мехран[32] в ходе операции «Кербела-1».
Мы провели в хосейние несколько часов, хотя никакой особой церемонии там так и не состоялось. Некоторые бойцы лежали в одном исподнем, накрыв лица мокрыми арафатками или носовыми платками, чтобы хоть как-то спастись от невыносимой жары. Я вышел наружу и направился к плацу, желая проведать знакомое мне место предаться воспоминаниям. Интендантство располагалось рядом с казармой. Повидав товарищей и пообедав, Я помолился и вновь отправился в хосейние. Там стояла непривычная тишина. Мне это показалось странным. Я быстро вбежал внутрь. Все бойцы сидели стройными рядами и смотрели вперёд. Я поспешно разулся и сел в первый ряд.
— Браток, что здесь происходит? — спросил я у сидящего рядом солдата.
— Ничего! Приехали из штаба дивизии и распределяют бойцов.
Я облегчённо вздохнул и стал ждать. Постепенно солдат становилось всё меньше. Наконец осталось человек триста пятьдесят или четыреста, и тогда офицер, который зачитывал списки, объявил:
— Все те, чьи фамилии я не назвал, войдут в состав нового батальона Мисама. Пожалуйста, оставайтесь на ваших местах. К вам подойдёт уполномоченный и проводит на место службы.
Сказав это, он вышел из хосейние.
После его ухода солдаты начали переговариваться друг с другом. Удивившись услышанному, они уже не могли сидеть молча. Я спросил всё у того же сидевшего со мной рядом солдата:
— Извини, браток, а батальон Мисама в этой дивизии?
Но оказалось, что бедняга знал не больше моего.
Через пару минут в хосейние вошёл человек довольно приятной наружности. Выступая с особым достоинством, он подошёл к первому ряду и остановился. Человек был высокого роста, широкоплечий, одет в военную форму. Он обвёл солдат пристальным взглядом, и мне показалось, что всё его лицо лучилось светом. Солдаты притихли и во все глаза смотрели на вошедшего. После непродолжительной паузы он поздоровался с нами, и мы ответили тем же. Затем, подняв вверх какую-то бумагу, он произнёс:
— Бойцы, вам, конечно же, уже сообщили, что вы будете служить в батальоне Мисама. Я один из офицеров этого батальона и, если будет на то Божья воля, отныне буду к вашим услугам. Приветствую вас на новом месте и желаю здравствовать, а пока попрошу соблюдать тишину, чтобы я смог зачитать ваши фамилии. Тот, кого я назову, должны встать, сказать «Здесь», потом отойти в ту сторону и сесть по порядку… Мохаммад Осати, Реза Шаабани, Мохамад Хасан Мабхуд, Мохаммад Хосейн Мабхут…
Потом он назвал меня и ещё нескольких солдат. После небольшой паузы, снова поприветствовав нас, он продолжил:
— Позвольте представиться — Хосейн Тахери. Дай Бог, в батальоне Мисама я буду к вашим услугам. На данный момент место нашего проживания ещё не готово, поэтому мы временно разместимся с батальоном Солеймана[33]. Теперь, братцы, берите свои вещи, по порядку выстраивайтесь в шеренгу и за мной шагом марш.
Это была наша первая встреча с хадж Хосейном. Он, как и многие другие, получил прозвище «хаджи», даже не побывав в Мекке. Его так прозвали лишь потому, что солдаты к нему крепко привязались. Хадж Хосейн был доброго нрава и вёл себя так, что все неизменно начинали испытывать к нему симпатию. Он так проникся доверием солдат, что насколько бы тяжёлую и изнурительную работу им не поручил, все безоговорочно её выполняли. В батальоне он занимал должность помощника командира.
Спустя несколько дней после нашего приезда в гарнизон хадж Хосейн вместе с командиром батальона хадж Абульфазлом Каземи пришёл на утреннее построение. Дело в том, что из-за своего ранения хадж Каземи не мог приходить каждое утро. К тому же, по его собственному признанию, до операции командовал батальоном он сам, а во время — хадж Хосейн. После чтения Корана и молитв хадж Абульфазл встал за трибуну и после короткого вступления объявил: