— Бойцы, у меня есть для вас хорошая новость. Вчера вечером на совете командиров мне сообщили, что наш батальон отправляется на оборону Мехрана.
Раздались обычные в таком случае слова прославления Всевышнего и его Пророка. Продолжая свою речь, хадж Абульфазл приказал личному составу быть готовым оправиться в Мехран через два дня. В течение этого времени мы сдали наши вещи дивизионному интендантству, подождали немного, а потом отправились в путь.
На этом задании я по-настоящему узнал хадж Хосейна. Он всю ночь, не сомкнув глаз, распределял целый батальон в отведённых местах дислоцирования и окопах. Трудиться ему приходилось больше всех. Помнится, однажды мы не получили воды и питания, и пришлось нам тогда очень туго. Хадж Хосейн порядком вымотался к тому времени, но всё же сам сел в «тойоту» и отправился за провизией. Не успело солнце зайти за горизонт, как он вернулся с несколькими котлами харчей и целой охапкой хлеба, а за ним следом ехала ещё одна машина, гружённая цистернами воды.
И вправду, никто так не лез из шкуры, как хадж Хосейн. Спал он совсем мало и до полуночи проверял солдатские окопы и засады. Потом, вздремнув часок-другой, он вставал в пять или шесть утра, отвозил в тыл бойцов, которым надо было помыться, а потом привозил их обратно. Все дни напролёт мы сидели в карауле, а ночью устраивали засады. Наконец наступил месяц мохаррам с его обычными траурным церемониями. В день Ашуры, не выходя из окопов, мы в знак скорби били себя в грудь, а некоторые бойцы, несмотря на невыносимую жару, даже начали поститься, отказавшись от воды, чтобы тем самым почтить память имама Хосейна (да будет мир с ним!), страдавшего в своё время от жажды[34]. Через несколько дней на наше место прибыл новый батальон, а наш вернулся в гарнизон Докухе.
Стараниями строителей казарма для нашей дивизии была готова, и после возвращения нас перевели на новое место. Как обычно, на несколько дней нас отпустили в увольнение, а потом снова начались учения. Их тоже проводил хадж Хосейн вместе с другими офицерами. Позже мы узнали, что в гарнизоне имама Хосейна (да будет мир с ним!) он отвечал за все тактические учения и, как рассказывали солдаты, занял там место героически погибшего Мисама, которого все знали как человека строгого, но справедливого.
Хадж Хосейн иногда заставлял нас так много бегать, что мы едва переводили дыхание, хотя после этого ещё предстояло ползти по-пластунски и переворачиваться на спине. Конечно, все эти упражнения он выполнял вместе с нами и даже быстрее. Если он заставлял нас разуться, чтобы бежать по камням и колючкам, то быстрее всех сам снимал ботинки, а если случайно кто-то допускал ошибку, то он вместе с провинившимся выполнял все штрафные задания. Благодаря такому своему поведению хадж Хосейн заслужил особое расположение у солдат. Он знал всех нас по именам и мог найти подход к каждому. К месту он мог и пошутить с бойцами. Одним словом, хадж Хосейн был добрым малым. Он всё время участвовал в матчах по футболу, партиях в теннис и беге, но, когда нужно, становился очень серьёзным и сдержанным.
Больше всех хадж Хосейн почитал святую Фатиму Захру (да будет мир с ней!), считая себя её верным слугой. Всякий раз, когда он слышал её имя, у него на глазах выступали слёзы. Как только наш исполнитель религиозных песнопений Реза Пурахмад начинал петь элегию, посвящённую этой святой, хаджи преображался, его дух воспарял, а сам он начинал горько плакать. Он также любил и покойного имама Хомейни, поэтому во время траурных церемоний и общих молитв настойчиво просил солдат больше обращаться к «сверкающей звезде Джамарана»[35].
Одной из черт характера хадж Хосейна была скромность. Он был настолько простым, что иногда брал в руки веник и подметал комнаты. Если где-то оставалась грязная посуда, он тотчас же её мыл и сдавал на кухню. Для всех солдат хадж Хосейн был образцом для подражания и всеобщим любимцем. Даже во время общей молитвы он всегда стоял в последнем ряду, никогда не считая себя лучше остальных.
Приехав на учения в военный лагерь Керхе, мы поселились в палатках. С нами был и хадж Хосейн. Однажды ночью я проснулся от ужасного взрыва. Испугавшись, я выбежал из палатки посмотреть, что случилось. Выстрелы и взрывы не утихали ни на минуту. Не найдя своих ботинок, я босиком побежал в поисках укрытия. Тут я увидел хадж Хосейна, который распределял солдат. Я быстро подбежал к нему и крикнул:
— Хаджи, куда бежать?
— Быстро на плац! — ответил он.
Все бойцы были уже там. Вдруг всё стихло. Сгустились сумерки, и стало страшно. Вскоре пришёл хадж Хосейн и объявил:
— Отбой, ребята.
Никто не ответил ему, зная, что ночью нельзя разговаривать. Улыбаясь, хаджи продолжил:
— Извините, что потревожили вас, но надо было проверить вашу готовность. Теперь каждый, у кого нет оружия или чего-то другого, должен выйти и встать в ту сторону.
Вышли я и ещё несколько солдат. Хаджи отпустил остальных и занялся нами. Мы все стояли с опущенными головами. Лунный свет освещал землю. Хадж Хосейн посмотрел на нас и сказал:
— Братцы, я же вам говорил, что всегда надо быть в боевой готовности. Здесь спокойный район, но дальше всё совсем иначе. Что же мне теперь делать с вами, раз вы такие рассеянные?
Мы стояли молча. Хадж Хосейн наклонился и снял ботинки. Все его поняли и тоже разулись. Я так вообще был без ботинок. Хаджи выстроил нас в шеренгу, дал команду «марш» и тоже пошёл вместе с нами. Колючки и мелкие камешки кололи ноги, так что идти нам было тяжело, но казалось, что у хаджи ноги были из стали. Не подавая виду, он шёл с нами нога в ногу. Пройдя довольно большое расстояние, мы вернулись в батальон и совершенно разбитые, хромая, разошлись спать по своим палаткам. Я не обижался на хадж Хосейна, а только ещё больше злился на свою рассеянность.
На следующий день на построении мы заметили, что хадж Хосейн постоянно чихает. У Дехкана, сержанта нашего взвода, я спросил, что случилось. Он засмеялся и ответил: «Вчера ночью взрывной волной сорвало офицерскую палатку, и они до утра спали под одними одеялами». Я засмеялся, но в то же время почувствовал неловкость. Меня насмешило, что офицерам так не повезло прошлой ночью, но стало неловко из-за осознания того, что нашим командирам пришлось ещё хуже, чем нам.
Дни шли за днями, и мы всё больше крепли телом ухом. Уже все солдаты нашего батальона знали друг друга, и со временем мы становились всё дружнее и сплочённее. Хаджи Баиган каждый день проводил ритуал побратимства[36] между несколькими солдатами. Преисполненные верности своему долгу, многие солдаты продлевали службу и оставались в батальоне сверх положенного срока.
В конце осени среди солдат пошли слухи о скором начале наступления. Наконец на одном из построений хадж Хосейн точно сообщил нам об операции и приказал всем готовиться к отправке на вторую линию обороны. Конечно, корпус Пророка Мохаммада (да благословит его Аллах и приветствует!) тоже был готов к отправке, и наш батальон, имевший нехватку личного состава, был доукомплектован.
Ещё засветло мы сложили палатки и сразу же отправились на автобусе в пункт назначения. Добрались мы туда уже к утру, и нас высадили в районе Бахманшира[37]. Шёл дождь, поэтому идти было очень тяжело. Я видел, как хадж Хосейн опять повсюду хлопотал и в форме, забрызганной грязью, с чумазым лицом помогал солдатам нести палатки и другой скарб. Пот катился ручьём по его лбу, но на усталость он не жаловался.
На следующую ночь принесли скопированный через кальку план проведения операции и раздали все необходимые инструкции. В тот вечер мы получили сухие пайки и необходимое военное снаряжение и стали томительно дожидаться утра. Наступательная операция «Кербела-4» с позывным «Посланник Аллаха» началась ещё прошлой ночью.
На следующее утро хадж Хосейн пришёл к солдат нахмуренным и явно волнуясь. Мы все удивились и хотели узнать причину его беспокойства. Немного помолчав, он ответил: «По какой-то причине операция прекращена, и мы должны возвращаться в тыл!» По дороге к Керхе[38] всем было не по себе, и на всех лицах читалось отчаянье.
Через несколько дней на общем утреннем построении командир дивизии хадж Коусари извинился перед солдатами и обещал, что мы непременно будем участвовать в следующей операции.
Прошло несколько дней, и в пятницу по радио мы услышали марш победной операции «Кербела-5», так что радости солдат не было конца и края. Из палаток громко доносилась хвала Аллаху, и все бурно обсуждали радостную весть. В тот же день хадж Хосейн построил солдат на плацу и приказал быстро собираться. Солдаты плакали от волнения и не помнили себя от радости. Мы быстро сложили вещи и выехали на автобусах в сторону Каруна[39]. С вечера и до самого утра мы ставили палатки у самого берега реки и проверяли оружие. После непродолжительного сна уже ближе к закату мы собрались на небольшой площадке. До операции оставался один час. Лица солдат светились от радости. Кое-кто даже плакал. Одни, обняв друг друга, просили не поминать их лихом, другие громко молились, утирая слёзы. Волнение было уже другого толка. С приходом хадж Хосейна хвала Аллаху стала ещё громче. Обратившись к солдатам, он произнёс: «Во имя Аллаха всемилостивого и милосердного! Здравия желаю. Вы славно потрудились, братцы. Вот и подошло время идти в бой, и мы должны сокрушить ненавистных врагов. Однако сначала хочу вам напомнить кое-что. Братцы, мы должны понимать, ради чего здесь оказались и какова цель нашей священной войны. Мы должны знать, кто враги. Наши враги — это те, кто тысячу четыреста летназад убили внука Пророка, имама Хосейна (да будет мир с ним!) и его близких… Мы пойдём и отомстим врагу за гибель потомков Пророка…»