Из глаз хадж Хосейна текли слёзы. Солдаты тяжело вздыхали и тоже плакали. Из-за нахлынувших чувств хаджи не смог продолжать речь. Один из солдат по имени Реза Пурахмад прочёл нам повествование о мученической кончине имама Хосейна, после чего мы все помолились святой Фатиме Захре, попросив у неё помощи в предстоящем бою. Кстати, позывным для начала операции тоже было «Захра».
Теперь мы были готовы идти в бой. Нас посадили в машины, и мы начали атаку, устремляясь на врага с именем Захры на устах. Всё решали секунды. Выкрики «хвала Аллаху!» смешивались со свистом пуль и рёвом снарядов. Пропахшая порохом земля сулила бойцам надежду попасть в Царство Небесное. Уже не в состоянии контролировать себя, мы тихо бормотали под нос слова хадж Хосейна: «Идём отомстить за гибель потомков Пророка…»
Выйдя на передовую, мы расположились за насыпями. Нервы были на пределе. Всё это время хаджи ещё не появился ни разу. Я думал, что, наверное, он где-то в другом месте помогает нашим. Прошло несколько дней с начала операции, но хадж Хосейн так и не объявился. Наконец на четвёртый день я получил ранение, и меня отправили в тыл…
…Я очнулся. Уже светало. Помолившись, я с помощью Джалаля отправился в палату к Махди. Тот тоже только что закончил молиться и читал Зиярат Ашура[40]. Увидев меня, он подошёл, поцеловал в лоб и поинтересовался моим самочувствием.
— Махди, умоляю тебя, не могу больше ждать, — сказал я. — Расскажи, как погиб хадж Хосейн?
Махди понял, что я не отстану от него, и начал свой рассказ:
— На следующий день после нашего прибытия на фронт хаджи и ещё несколько офицеров на передовой приняли на себя командование боем. Знаешь Сагари?
— Да, — ответил я. — Это тот самый, что служил в роте Баки[41].
— Верно! За три дня до операции он сказал хадж Хосейну, что погибнет с ним в один день и в одном месте. Так и случилось. Сагари погиб от осколка снаряда, а через несколько минут такая же участь постигла и хадж Хосейна. Хадж Абольфазл сразу же отправил его тело в тыл, а чтобы не подрывать морального духа солдат, велел нам никому ничего не рассказывать. Я там был и видел тело хаджи. Он будто заснул. Как, должно быть, ему сейчас хорошо!
После выписки из госпиталя я навёл справки и разыскал могилу хадж Хосейна. Он покоится в могиле номер двадцать семь участка Гользаре Шохада на кладбище Бехеште Захра[42]. Однажды я решил узнать, как он там живёт. Да, именно живёт, потому как для меня он ещё жив. Ещё и всё ещё. И недолго, вспомнив былое, я поплакал о нём.
Весна 1990 г.
Али Акбар ХаваринежадФейерверкПеревод с персидского Светланы Тарасовой
Сумерки постепенно рассеивались. Я вышел из казармы. От зимнего холода по телу бежали мурашки, прогоняя вялость и сонливость. В то же время все мы ещё чувствовали усталость, так что ни у кого не было ни малейшего желания осматривать новое место службы. Вчера вечером после шестнадцати часов пути, проведённых в полусонном состоянии, уставившись на дорогу, нас на стареньком автобусе привезли в штаб воздушно-десантного батальона жандармерии Ванак. Учения закончились, и мы прибыли продолжать службу. Первым, что бросалось в глаза, было здание батальонного штаба, празднично украшенное по случаю Дня революции[43].
На рассвете постепенно начал прибывать кадровый состав, и мы, ещё толком не знакомые с военной действительностью и особенно со службой в рядах спецназа, были весьма удивлены и даже восхищены, увидев столько бритых и мускулистых бойцов внушительного вида, одетых в специальную военную форму. Только нас выстроили в шеренгу, как раздалась команда: «Стоять! Смирно! На караул!» Вслед за дежурным сержантом все посмотрели на дверь офицерского корпуса. Напротив неё остановился военный джип, из которого вышел капитан и направился в нашу сторону. Ростом он был около двух метров, с весёлым, но солидным выражением лица, темно-карими глазами, чёрными бровями и аккуратно подстриженной густой бородой. На нём были солнцезащитные очки, зелёная камуфляжная форма и шарф из плащовой ткани или маскировочной сетки. Невольно солдаты устремили на него пристальные взгляды.
Этот человек настолько заинтересовал нас, что, проведя в гарнизоне несколько дней и привыкнув к новой обстановке, мы думали лишь о том, чтобы получше его узнать. Нашего командира звали капитан Махмудиян. По слухам, он был родом из Мазандарана[44] и считался опытным спецназовцем из военно-морских сил, однако каким-то ветром его занесло в жандармский десант. Что касается его опыта и знания военного дела, то достаточно сказать, что ему доверяло всё высшее офицерство, не раз испытавшее его мужество и сноровку в различных боевых операциях. Солдаты гордились, что у них такой командир, и покорно, со всей душой выполняли его приказы, не испытывая ни малейшего трепета перед высшим по званию. Всё это объяснялось лишь его искренностью и товарищеским подходом к подчинённым.
Уже прошло несколько месяцев с нашего приезда в гарнизон, но каждый день мы узнавали что-то новое. Однажды среди солдат прошёл слух о новой командировке в Курдистан. Одни в это не поверили, но другие, обратив внимание на необычное оживление, царившее вокруг, были уверены, что всё достаточно серьёзно и слух совершенно оправдан. Довольно скоро нам действительно официально объявили об отправке в Курдистан, и в управлении роты уже готовы были записывать добровольцев. Несколько дней я провёл в раздумьях и наконец твёрдо решил записаться. К счастью, меня приняли, я получил на пару дней увольнительную, чтобы попрощаться с семьёй, а потом снова вернулся в батальон.
В один из последующих дней (помнится, это был понедельник) после полудня нам выдали оружие, боеприпасы, спальные мешки, сухие пайки и другие необходимые вещи, и, тепло простившись с товарищами, провожавшими нас тревожными взглядами, мы отправились в путь. На следующий день ещё до восхода солнца мы прибыли в Санандадж[45]. Прослушав там речь полковника Бахрамияна о стратегическом положении данной территории и её важности для безопасности региона, мы направились в непосредственное место нашего задания — город Ноусуд. Новость о прибытии десантников и особенно капитана Махмудияна сильно напугала противника. Говорили, что до этого капитан уже несколько раз бывал в этом районе и каждый раз наносил врагу сокрушительный удар.
Почти весь остаток дня мы занимались тем, что разбирали и перетаскивали вещи. Всё это время я видел, что капитан Махмудиян трудился наравне с нами, помогая солдатам и проявляя во всём чрезвычайное усердие. Бойцов распределили по расчётам, назначили каждому свой окоп, и я оказался вместе с Фарзадом, Юнусом, Джавадом и сержантом Базми. С холма, на котором мы укрепились, контролировались все стратегически важные пункты: дороги и деревни Ноусуда, места передвижений и обеспечения продовольствием — короче, все действия контры[46]. Наша задача состояла в наблюдении за дорогами и пресечении контактов контры с жителями окрестных деревень.
Не думаю, что нужно описывать все подробности, поэтому я коротко расскажу лишь о событиях, предшествовавших той памятной ночи. После нашего появления в Ноусуде, а точнее говоря, по его причине передвижения вражеских сил сократились больше чем наполовину, так что их связи с шестнадцатью окрестными сёлами стали весьма спорадическими. Контра бесилась от злости, бойко реагируя на наше присутствие. Не проходило ни одной ночи, чтобы мы не вступили в бой с какой-нибудь группировкой, и всякий раз сражение с перерывами продолжалось с девяти вечера до утреннего призыва на молитву. В ходе этих перестрелок капитан Махмудиян, рискуя жизнью, непрерывно выполнял свои обязанности, и если какой-то ночью я часа два или три стоял в карауле, то своими глазами видел, что он не смыкал глаз до рассвета. Без преувеличения могу сказать, что за сутки он спал от силы три или четыре часа и то лишь после восхода солнца. Ситуация сложилась таким образом, что если вдруг ночью к нам не наведывалось незваных гостей, то мы расстраивались, не вынося ночной тишины, и проводили всю ночь до утра в напряжённом ожидании.
Та ночь, о которой я хотел рассказать, произошла приблизительно в начале апреля 1982 года. Накануне мы поужинали и каждый занялся своими делами. Джавад, как обычно, шутил и смеялся, Фарзад сделал последнюю затяжку и затушил сигарету в сделанной из гильзы пепельнице. Я листал свой дневник, каждый лист которого напоминал мне о том или ином событии в прошлом. Для фона мы включили радио, по которому беспрерывно шли какие-то передачи. Был десятый час. Джавад повернулся ко мне и сказал с иронией: «Эй, Акбар, не спи! Другие за тебя вкалывают. Забыл, что тебе надо вставать в караул вместо Юнуса?»
Я вскочил с места, в считанные секунды оделся, взял куртку и отправился в караул. Юнус внимательно наблюдал за окрестностями, помня о том, что капитан Махмудиян говорил о возможности начала серьёзной атаки, и на всякий случай держал наготове противопехотную мину. Поздоровавшись и извинившись за опоздание на несколько минут, я взял оружие и обойму и сел на мешок, набитый землей и служивший нам вместо стула. Холм, на котором мы укрепились, был похож на головку сахара. От нападения извне его охраняли семь караульных окопов. Я стал внимательно и немного настороженно оглядывать округу, как вдруг возле одного из соседних окопов сверкнула и осветила всё кругом ослепительная вспышка, заблестевшая чудным фиолетово-красным цветом. Впервые я увидел выстрел из РПГ так близко. Звук выстрела был настолько мощным, что я чуть не оглох. Капитан Махмудиян выбежал из своего укрепления и осторожно подошел ко мне. На месте взрыва всё ещё горел валежник, и огонь освещал часть холма.