Я ничего не ответил. Густые облака пеленой затянули полный круг луны. Наджиб быстро шёл с низко опущенной головой, а мы всё так же продолжали идти следом. Шаги его были столь длинными, что нам приходилось чуть ли не бежать за ним. Миновав шоссе, мы направились к востоку от гарнизона. Не знаю точно, сколько времени мы шли молча. Может быть, четверть, а может, и полчаса. Кругом всё было покрыто мраком. Безмолвие и нервное напряжение окончательно лишили нас сил. Я неотступно продолжал думать о том, что Наджиб, быть может, использует наш проступок всего лишь как повод и захочет отомстить нам двоим за то, как грубо вели себя с ним все остальные.
Внезапно Наджиб остановился, не проронив ни слова. Я слышал его сдавленное дыхание.
— Братья, побудьте здесь и покайтесь, — сказал он. — Попросите у Бога прощения, а потом сами возвращайтесь в батальон.
Мы стояли молча. Я почувствовал, что мои уста онемели и не могли разомкнуться. Хамид взглянул на меня, и я тоже уставился на него. Наджиб развернулся и, ничего больше не говоря, зашагал обратно к гарнизону. Только тогда я осознал, как подло мы повели себя накануне. Хамид, наверное, тоже это понял.
Освещённая луной фигура Наджиба отбрасывала длинную тень, так что на земле она казалась невероятно огромных размеров. Я стоял, задумавшись, и смотрел ему вслед. Раздавшийся неожиданно плач Хамида заставил меня опомниться…
В гарнизон мы вернулись уже под утро. Никакой усталости я не чувствовал вовсе. Напротив, во всём теле ощущалась какая-то лёгкость. Я пошёл снять ботинки и надеть тапочки. Хамид же направился совершить омовение перед утренней молитвой.
Мохаммад БокаиРазящий перстПеревод с персидского Светланы Тарасовой
До батальона было ещё очень далеко, и требовались немалые усилия, чтобы преодолеть весь путь. Шоссе тянулось, как не имевшая конца прямая, и всё целиком дрожало, поднимаясь наверх. Однако выбора у меня не было, и я должен был идти вперёд. Неожиданно на горизонте показалась машина. Это был новенький пикап «тойота». Я начал голосовать. Из уважения к моей форме водитель остановился и согласился подвезти. Я быстро сел в машину.
— О Али![85]
— Здорово, браток.
— Здорово.
Казан с едой занимал почти половину салона. С одной стороны сидел молодой парень в фуражке, с другой — ещё один с непокрытой головой.
— Что везёте?
— Плов с зеленью.
Парень сидел, уставившись на небо, и что-то беззвучно бормотал себе под нос. Казалось, у него не было особого желания поддерживать беседу. Я тоже умолк и начал смотреть на дорогу. Внезапно мы свернули на грунтовку.
— Браток, разве вы не поедете прямо?
— Почему же? Сначала отвезём обед вон в ту зенитную батарею, а потом поедем дальше. Если спешишь, можешь выйти прямо тут, а нет, так нет…
— Как скажешь. Мне всё равно, да и спешить особо некуда.
И всё же водитель мне попался хоть куда, приветливый, да и за словом в карман не лез. Мы отвезли обед и вернулись на главную дорогу.
— О святой Аббас![86]
Услышав дрожащий голос парня, сидевшего рядом, я поднял голову. На нём лица не было.
— Что случилось?
— …
Было ясно, что расспросами от него ничего не добьёшься. Я посмотрел в ту же сторону и онемел от ужаса. Навстречу нам ехал мотоциклист в противогазе. У него за спиной сидел ещё один человек, на голове которого тоже был противогаз. С атаки на Халабджу не прошло и двух дней[87], и где-то глубоко в груди у меня ещё хрипело. Парень, сидевший со мной рядом, растерялся, да и я сам не на шутку запаниковал. Он быстро вынул свой противогаз из сумки и кое-как натянул его на голову. Водитель и третий пассажир сделали то же самое. Противогаза не было у меня одного… О имам Реза![88] Что мне же делать?
— Браток, запасного противогаза нет?
Казалось, парень натянул свой противогаз не столько на нос, сколько на уши, так что моя просьба осталась без внимания. Он пристально смотрел вперёд на пустыню, крепко вцепившись руками в спинку сиденья перед собой, словно желая её согнуть. Я уже было простился с жизнью, прочитав последнюю молитву перед смертью, и обмотался клетчатым платком-куфией, как вдруг… Мы разглядели, что противогаз на мотоциклисте был вообще без фильтра! Получается эти двое надели противогазы только ради того, чтобы не дышать дорожной пылью! Я был едва жив от страха.
— Всё в порядке, браток, снимай противогаз.
— …
Тот и в ус не дул. Из вредности я больше ничего не сказал, решив, что пусть себе обливается потом. Только у следующей зенитной батареи он еле-еле согласился снять свой противогаз, задыхаясь и дрожа от страха.
— Первый раз на фронте?
— Да.
— Чего так боишься?
— …
Он страдальчески посмотрел на меня. Неожиданно во мне разыгралось тщеславие.
— Страх сковывает человека.
— …
— Призывной в КСИР?
— Да.
— Сколько месяцев ещё осталось?
— Много.
— Послушай доброго совета! Не бойся. Страх — дело гиблое.
— …
Его молчание отбило у меня всякую охоту продолжать разговор. Вскоре мы добрались до равнины напротив Чёртова ущелья, за которым находилась деревня Дезли. Это была широкая равнина, раскинувшаяся между двумя горами. «Подождите здесь, — сказал нам водитель, — а я отвезу обед той батарее и вернусь».
Мы вышли из машины, но вдруг откуда ни возьмись в небе показалось несметное число иракских самолётов. Водитель не обратил на них никакого внимания. Зенитное орудие открыло огонь, а водитель поехал вперёд, чтобы доставить обед зенитчикам. Парень дрожал от страха. Лицо его сильно побледнело. Он весь съёжился и зажал руками уши. Я стоял на месте как вкопанный и, опьянённый своим тщеславием, смотрел в небо.
— …Метко бьёт! Прекрасно… Молодец… Давай ещё… И ещё разок!
С каждой секундой парень сжимался всё больше. Я смотрел на него и даже, к сожалению, зубоскалил, как вдруг…
— Врум… врум…
Откуда ни возьмись прямо над нами неожиданно раздался звук пикирующего самолёта. Я прекрасно знал, что такой звук обычно раздаётся уже после завершения манёвра и ракетного выстрела, так что бежать куда-то было уже поздно. Нам оставалось только упасть на землю и молиться о том, чтобы принять венец мученичества прямо сейчас или пока с этим подождать. От нас самих уже ничего не зависело. На всё была Божья воля и только Его. Услышав роковой звук, я взметнулся, как соломинка, и рухнул на землю, желая уйти с головой в её распаханные борозды.
От ужаса сердце у меня в груди замерло и уже, казалось, не билось. Вокруг воцарилась гробовая тишина. Однако… беда всё-таки миновала. Я поднял голову. На низкой высоте мимо пролетали уже наши, иранские самолёты, готовясь вступить в бой в воздухе или на земле. От страха я был весь в поту.
— Ты же говоришь, что не боишься?
— Я… когда… когда я… ладно, бывает.
Я понял, что сейчас молчание мне более шло к лицу, чем такое «красноречие». Умолкнув, я воздал хвалу разящему персту Господню, который преподал мне хороший урок.
Али Акбар АскариДружеский приёмПеревод с персидского Светланы Тарасовой
Небо было усыпано звёздами, и на нём не виднелось ни одного облачка. Луна совсем скрылась. Только что закончилась вечерняя молитва. Когда Хосейн надел ботинки, я перестал разглядывать ночное небо, и мы вместе спустились с холма, на вершине которого находилась хосейние, направляясь к палаткам нашей воинской части. Мы ещё не успели спуститься с крутого склона, как Хосейн сказал:
— Я тут новенький. Хочу получше познакомиться с ребятами. Если ты не против, давай сейчас заглянем в палатку к тем озорникам.
Улыбнувшись в ответ, я поправил его:
— Ты хотел сказать, к той шпане?
Мой товарищ утвердительно кивнул и ответил:
— Да. Кстати, почему их называют шпаной? По-моему, хорошие парни.
— Да, бравые солдаты. Даже на передовой им не найти равных. Их называют так потому, что уж больно хулиганят, да и в палатке у них всегда слишком шумно.
Похлопав меня по спине, Хосейн радостно воскликнул:
— Тогда надо обязательно к ним зайти! Я люблю весельчаков и балагуров.
Мне это не показалось хорошей идеей, поэтому я ответил:
— Нет. Они втянут нас в какую-нибудь неприятную историю. Может, ко мне они и не полезут, ведь я тут уже давно, но к тебе точно прицепятся.
Однако Хосейн продолжал настаивать, и я, как ни старался, так и не сумел отговорить его от этой затеи. Наконец, приблизившись к их палатке, Хосейн повернул в её сторону и потащил меня за руку. Волей-неволей мне пришлось подчиниться. Мы прошли по узкой тропе, проходившей между кустарниками и невысокими деревцами. У входа в палатку я сказал «йалла», отодвинул полог, и мы зашли внутрь, перешагнув через пустую коробку от боеприпасов. Внутри казалось немного теплее.
Бойцы сидели по периметру палатки, подложив под спины свои вещи, и весело болтали. По краям палатки в несколько рядов стояло оружие, перевязанное проволокой и шнурками от ботинок. Уже по тёплому приветствию хозяев было ясно, что нам грозит большая беда. Они ловко рассадили нас с Хосейном по разным углам, тем самым дав мне понять, что до меня им нет никакого дела. Для себя я всё же счёл необходимым сохранять бдительность. Хосров, Махди и Алиреза, окружив Хосейна, начали с ним шутить. Улыбка застыла у меня на устах, и время от времени я даже через силу ухмылялся. Тем временем Хосейн от всей души хохотал, слушая россказни наших хозяев. Мне было жаль своего товарища, так как, несмотря на то, что он был выше меня ростом и с виду казался моим ровесником, на самом деле был младше меня на четыре года и отличался какой-то инфантильностью. Про себя я подумал: «Бедный Хосейн! Он даже не представляет себе, что его ждёт, пока он так спокойно закрывает глаза и смеётся».