– Нет, познакомиться приехал. Посмотрю, что к чему, – туманно ответил подполковник и, приказав Сергею дожидаться его у деревенского магазина, пешком отправился разыскивать гражданина Потрошилова А.В.
Дома Потрошилова не было, а большой навесной замок на дверях указывал на то, что хозяин удалился из дома надолго.
Денис пошел дальше по улице, пустынной в этот предвечерний час. Похоже, народу в селе осталось совсем немного. Все, кто мог, подались в район или того дальше – в город. Он прошел до конца улицы, но так никого не встретил. Огорченный неудачей он свернул к реке. Пробрался сквозь редкие лозняки и тут же увидел мужика, который сидел на поваленном стволе дерева лицом к воде и старательно плевал в поток. Стоящая рядом с ним наполовину опорожненная бутылка водки, лежащий на газетке шматок розоватого сала с более темными прожилками и надкусанная горбушка черного хлеба подсказали Денису, что незнакомец активно наслаждается собственным досугом.
На вид ему было под шестьдесят. Всерьез облысевший череп поблескивал из-под сдвинутой на самый затылок шапки, а волосы, которые не усидели на голове, без особых потерь перекочевали на лицо и превратились в небольшую, но густую бородку, тщательно причесанную и подрезанную квадратиком, не без претензий на моду. Цветом она была пепельная с проседью, как и пышные усы, теряющиеся концами в бороде. Заметное лицо, ничего не скажешь. Не сразу забудется.
Денис поздоровался и присел на другой конец бревна. Бородач равнодушно кивнул, даже не посмотрев на незнакомца. Потом медленно, словно воды отхлебнул, сделал пару глотков из бутылки, не глядя отломил от горбушки кусочек хлеба и с той же скоростью отправил его в рот, тщательно разжевал, проглотил и только после этого спросил, по-прежнему не глядя в сторону Барсукова:
– Выпьешь?
– Нет, спасибо, я за рулем, – отказался Денис.
Помолчали.
– Охотник? – внезапно спросил бородач.
Денис молча кивнул.
– Далеко ли собрался?
– Да туда. – Барсуков наугад ткнул пальцем в гору, возвышавшуюся к югу от села.
– Да-а, – протянул мечтательно бородач. – Места там для охоты отличные. Всех к себе тянут. Охотнички, я тебе скажу, так и прут косяками. В бытность мою парнем какая там пихта стояла! Закачаешься! А сегодня подросток один да сорняк ольховый на полянах растет. Все подчистую срубили. Да и я тоже грешным делом рубил.
– А зверя много там? – спросил Денис.
– Раньше больше было. Прямо кишмя кишел. Без ружья чтобы войти – ни боже мой! Того гляди ведьмедь на дерево загонит.
– А нынче как?
– Что нынче? Если мясца хошь, в заповедник надо шмыгать. А там, понимаешь, мил-человек, статья грозит. Охрана кругом так и шныряет.
– Медведя или марала можно ведь и не в заповеднике добыть, – намекнул Барсуков.
– Можно, чего ж нельзя! – покосился на него бородач. Он далеко и ловко сплюнул через зубы, ничуть не испачкав усов и бороды. – Я тех ведьмедей и маралов… – Он помолчал секунду, видно дожидаясь вопроса, но Денис деликатно молчал, и бородач уже с явным хвастовством добавил: – Тута, в деревне, мое прозвище знаешь какое? Сто Пятнадцать Ведьмедей, во какое! А это что означает? – И довольно улыбнулся, заметив изумление на лице неожиданного собеседника. – То-то и оно, господин хороший!
– Это вы столько убили медведей? – Денис и на самом деле удивился.
– Было, сынок, было. Зарубки на винтаре делал. Потом посчитал сам не поверил. Ведь я сызмальства в лесу – и завсегда с винтарем. Еще когда заповедник только учредили, гулял по его тропкам всласть. Его сперва только обозначили, на карте границы карандашиком обвели, а так ничего не изменилось. Охраны поначалу не было.
– Так вы без лицензии стреляли?
Сто Пятнадцать Ведьмедей засмеялся, почесал под шапкой лысину.
– Да кто там этими лицензиями занимался? Их уже потом для строгости и порядка сочинили. Ну, скажу тебе, трудно отвыкать от охоты, ох трудно. Шалил и потом, когда лицензии ввели и когда охрану поставили… А вот уже после перестройки попался раза два. Самогоном, тогда сухой закон были, едва-едва откупился, и пришлось завязать. Перестал я ходить в одиночку. Потом один малый познакомил с такими людьми, что ничего не боятся. Вот и стал шастать вместе с ними вроде законного егеря при высоких охотниках. – Бородач перевел дыхание и сделал глоток из бутылки. Закусывать не стал. – Приедут из городу или району господа хорошие, стрелить им ведьмедя желательно или пару-тройку маралов завалить требуется, а одним в горы идти боязно. И ко мне, значит, подъезжают. Давай, Сашка, поедем, загонишь на нас ведьмедя или на маралов наведешь. И заплатят хорошо, да еще несколько бутылок выставят. С такими-то грех не пойти. Едем, загоняю, они – пах-пах! – и мимо, а я опять же выручаю своим винтарем. Так вот и бивал, и ведьмедей, и маралов, и сокжоев, а уж сколько косуль да коз добыл, так и вообще море немереное, поле некошеное… Слух обо мне далеко прошел. За Сашкой-охотником и с Красноярска присылали, и из Новосибирска даже, а несколько раз гостей из Москвы обихаживал. Довольные уехали! – Он шмыгнул носом. – Без меня господа эти в тайге сразу бы, на первой же версте потерялись! А я что? Я тропы знаю, все берлоги у меня на учете, приведу их на место, по номерам расставлю, стреляй не хочу. Ведьмедь с лежки или с берлоги тольки на дыбки поднимется, стреляй – и вся недолга, они и зачинают палить, а я его тоже на мушке держу. Им приятно, когда безопасность рядом, а мне от их радости тоже перепадает.
– Вон вы какой знаменитый! – Денис подчеркнуто уважительно посмотрел на бородача.
– Ну уж и знаменитый… – Сто Пятнадцать Ведьмедей впервые открыто глянул на собеседника, остался доволен, но уточнил: – Так вы это… насчет того, чтобы… пальнуть?
– Пока только приглядываюсь. Да и лицензии еще нет.
– А то можно и сходить. Я тут знаю одного шатуна, он у нас овец задрал в прошлом годе. Стрелил я по ём два раза, да маху дал, видно, рука дрожать зачала от неврозу. Такой шатун огромный, у кого хошь рука задрожит, если от страху не отвалится.
Барсуков поднялся с бревна и спросил:
– Сейчас, наверное, мало охотников приезжает, я имею в виду тех, кто ничего не боится? Строго для них стало. Или нет?
– Как сказать! – Кряхтя, бородач поднялся следом. – Для кого как! Реже, конечно, но приезжают. Моложе стали охотнички-то, и винтари у них не нашенские, и машины… А стрелки аховые, как и те… ранешние. – Он махнул рукой. – Да мне что с того? Платят, и ладно. А насчет строгости ты прав. Строгости больше стало. Слышал я, тут недавно нескольких в заповеднике поймали на незаконке. Говорят, даже срок кое-кому грозит?
Барсуков пожал плечами, отвечать не стал, лишь уточнил:
– Так у вас сто пятнадцать медведей на счету? Завязать не хотите?
– Да-а, ведь как оно сказать… А може, и еще добавлю. Было б здоровье, глядишь – и подъедут какие важные. А им без дядьки Сашки никак нельзя. Призовут на службу, как тут отказаться?
Сто Пятнадцать Ведьмедей достал кисет, протянул Барсукову. Денис отказался. Тогда дядька Сашка закурил сам. Дым крепчайшей махорки даже видавшего и курившего всякое Барсукова заставил отвернуться и закашляться.
– Ну и махра у вас! – сказал он весело.
– Сам готовлю, томлю, понимаешь, в погребе. Не тольки ты вот закашлялся, эту махру даже ведьмеди как огня боятся. Они от нее за семь верст убегают.
– А вы их потом что, на вертолете догоняете?
– Не-е-ет! – засмеялся бородач. – Я перед охотой несколько дней не пью и не курю, дух выветриваю, чтобы зверь не учуял.
Он опять засмеялся и так, посмеиваясь, снял шапку, почесал лысину и, не попрощавшись, зашагал в деревню. Барсуков остался на берегу.
Из-за кустов ивняка он увидел: Сто Пятнадцать Ведьмедей остановился у крыльца дома, крытого блестящим алюминиевым шифером, и долго возился с замком, пока открыл его.
И у Дениса отпали последние сомнения: это и был Александр Викентьевич Потрошилов, у которого Иван Цымбарь приобрел за пять литров спирта «маузер» пропавшего без вести Асхата Эгерлы.
Он достал сигарету, раскурил ее и, заложив руки в карманы дубленки, медленно и слегка вразвалочку направился к дому Потрошилова.
– Я люблю его, люблю его, люблю… – повторяла про себя Людмила раз за разом, а потом как заклинание: – Но его нет, нет, нет… – Спохватившись, она привычно ругала себя за то, что разбрасывается словами, на самом деле она совсем его не любит, просто вступило что-то в голову, наваждение какое-то, от которого она тут же избавится, как только он появится на пороге… и опять мучительно морщилась: ну когда же он все-таки появится? Обещал ведь прийти…
Почти весь вечер она просидела в одиночестве за столиком, изредка, чтобы не заметили, бросая взгляд на дверь, но Барсуков, вопреки обещанию, на празднике так и не появился. Вокруг вовсю веселились, пили шампанское, танцевали, пели хором и в одиночку. Иногда к столу подбегали то Тонька, то Стас, старались вытащить Людмилу из-за стола, несколько раз они пытались сделать это вдвоем, призывали на помощь друзей и приятелей, подсылали перспективных кавалеров с приглашением на танец. Но она словно заледенела и все поглядывала и поглядывала на дверь: а вдруг Денис вернется вовремя из поездки, придет на праздник.
Но вот и полночь уже миновала под выстрелы шампанского, женские визги и громкий смех мужчин. Никогда еще Людмила так люто ненавидела этот праздник, когда-то самый любимый и желанный, но сейчас он окончательно разбил ее надежды, и она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос на виду у веселящейся толпы.
Еще больше она ненавидела себя за то, что позволила себе поверить, что сможет вновь полюбить, придумала себе игрушку, чтобы только не заниматься делом, впустую тратит время на никчемные переживания. Она судорожно вздохнула, чтобы избавиться от застрявших в горле рыданий, и сжала руки в кулаки. Зачем она сшила это чертово платье? Для кого, спрашивается, старалась? Не спала ночами, все пальцы исколола, и все напрасно, хотя платье получилось на редкость удачным и очень шло к ее глазам. Даже без льстивых Тонькиных уверений и восторженного огонька в глазах Стаса она знала, что выглядит как никогда великолепно. В этом уверил ее и проблеск зависти, мелькнувший в глазах Надьки Портновской и десятка ее подружек, занявших несколько столов напротив. Судя по Надькиным быстрым взглядам в сторону двери, она, в отличие от Людмилы, и не думала прятаться, подполковника ждала с не меньшим нетерпением. И огорчение испытывала тоже неподдельное.