Ближе к полудню ветер стал стихать. Людмила поднялась еще выше по хребту, решив проверить попутно опасный участок туристской тропы, который всегда обрушивался за зиму, а уж потом спуститься к месту обитания молодой медведицы…
Через час, перепрыгивая с одного камня на другой, она миновала широкую полосу курумника, опоясывающего горный склон. До берлоги оставалось метров сто, не больше. Слева от нее погромыхивал камнями ручей, да где-то впереди громко каркали растревоженные вороны.
Людмила пошла прямо на этот вороний гвалт. Дело верное: санитары леса нашли себе какую-то работенку.
Предчувствие не обмануло ее. Над южным склоном, где росли редкие пихты, кружили хищники.
Но то, что она увидела в следующий момент, могло бы привести в бешенство даже самое равнодушное, каменное сердце…
…Медведица, видно, не ожидала нападения. Пуля настигла ее почти рядом с берлогой. Но, судя по кровавому следу, она все-таки проползла с десяток метров, но так и не дотянулась до убийц. Следы крови и разбросанные вокруг внутренности говорили об одном: убийцы спешили и, вероятно, просто не заметили маленького медвежонка, притаившегося в кустах.
Всю ночь малыш, едва живой от страха, просидел у входа в берлогу. А утром, когда слетелось воронье, он, пораженный странным отсутствием всегда такой заботливой родительницы, злой от голода и встревоженный, все-таки продолжал сидеть возле берлоги и сердито клацал зубами, отгоняя наглеющих птиц.
Шорох веток и фигура человека, возникшая вдруг в десятке метров от берлоги, так напугали медвежонка, что он резко отскочил в сторону и, смешно мелькая пятками, бросился наутек и моментально залез на дерево.
– Вот оно что! – пробормотала с огорчением Людмила и тронула носком сапога усыпанные мухами внутренности. Не обращая внимания на медвежонка, затаившегося на вершине жиденькой пихты, она стала изучать следы и вскоре отыскала место, где сидели охотники. Здесь на глинистом грунте отпечаталась четкая елочка от резиновых сапог. Сапоги было разными по размеру, значит, охотников было двое, иначе им не унести сразу такую прорву мяса и медвежью шкуру.
Медвежонок продолжал упорно цепляться за редкую верхушку дерева. Женщина вернулась, глянула на деревце раз, другой…
– Сколько же можно! – Она тяжело вздохнула и скомандовала: – А ну-ка, орел, слезай вниз!
Но «орел» полез еще выше. Молодая пихточка была тоньше руки толщиной. Медвежонок покачивался на самой вершине, ежеминутно рискуя сорваться.
– Ах ты, дурачина… – грустно сказала Людмила. Сняв с себя куртку, расстелила ее на всякий случай под деревом. Несколькими ударами косыря она перерубила зеленоватый смолистый ствол, но не позволила ему упасть, а поставила рядом с пеньком, укоротив его чуть ли не на метр. Медвежонок заголосил наверху, но держался на вершине крепко. Еще два удара, и снова деревце стало короче на метр, потом на два. Малыш затравленно косился вниз, оглядывался по сторонам. Наконец Людмила дотянулась до него и, разом сдернув с дерева, бросила орущее и царапающееся существо на куртку и тут же весьма умело и сноровисто запеленала маленького пленника так, что только нос остался торчать наружу. Потом подхватила брыкающуюся ношу на руки, в последний раз оглядела место побоища и, вздохнув, опять произнесла: – Ну сколько ж можно?
Глава 31
Мотор чихнул пару раз на перевале, и Денис выругался про себя. Не хватало, чтобы машина заглохла посреди дороги. Его «Волга» еще не вышла из ремонта, и он отправился в Мартыновку на желтом «козлике» Кондратьева, который от старости едва не распадался на запчасти, но службу нес достойно и ни разу еще не подводил безбожно его истязавшую милицию общественной безопасности. Не подвел и на этот раз, и хотя натужно ревел мотором, но перевал одолел и теперь шустро катился вниз, подставив нагревшийся мотор прохладному встречному ветерку, дующему с ближайших снежных вершин.
Вчера Денис вернулся из командировки в Германию, и отец тут же поспешил сообщить, что Людмила уже дома, вышла на работу, а позавчера отправилась на несколько дней в тайгу. Перед отъездом забежала к ним, но ненадолго, всего на четверть часа, чтобы попрощаться и вручить Косте давно обещанный подарок – крупного мохнатого щенка по кличке Смелый.
– Кавказец? – спросил Денис, наблюдая за толстым увальнем, пытающимся вслед за Костей преодолеть высокий порог. Мальчик оглянулся на отца, рассмеялся, схватил щенка поперек живота и потащил его во двор, где дед сколотил ему довольно приличную конуру.
– Кавказец, – подтвердил Максим Андреевич и посмотрел на сына.
Тот молча сидел у стола, курил в открытое окно и думал о чем-то своем, возможно, неприятном, потому что вдруг проявились две жесткие складки возле подбородка – верный признак того, что мысли в голове Дениса Барсукова витают отнюдь не веселые и не очень его радующие…
– Людмила прекрасно выглядит, – осторожно продолжил разговор Максим Андреевич, убирая после ужина грязную посуду со стола, – посвежела, на щеках румянец появился. И я думаю, что главное не в лечении, а в отдыхе. Столько времени отдавать работе, этого даже очень сильный человек не выдержит…
Сын хмуро посмотрел на него и вновь отвернулся к окну. Потом затушил окурок о дно пепельницы и спросил:
– Как Светлана?
Максим Андреевич пожал плечами:
– По-прежнему. В институт поступать не хочет. Говорит: «Пойду работать, чтобы ни у кого на шее не сидеть». На те деньги, что ей как победительнице конкурса полагались, сняла квартиру пока на три месяца и заплатила за курсы. Будет на бухгалтера учиться. Один из бывших приятелей Надымова пообещал ей место в своей фирме.
– Что еще за приятель?
– Стас его хорошо знает. Тоже его бывший одноклассник. Вроде бы порядочный человек. Женат, трое детей…
– Знаю я этих порядочных… – Денис посмотрел на часы. – Ты не видел, Славка дома?
– Час назад прибегал, интересовался, когда ты вернешься.
– Со Светланой он встречался?
– Нет, ни в какую не хотел, но она сама на днях приезжала, долго под окном стояла, пока он все-таки не сжалился, впустил ее. Как раз накануне Людмилиного возвращения это было. – Максим Андреевич поставил чистые тарелки в сушилку и присел на стул напротив сына. – Только через полчаса выскочила она от него вся в слезах. Я ее потом и водой отпаивал, и валерьянкой. Никогда я не видел, Денис, чтобы женщина так плакала… И поначалу никак не хотела говорить, чем ее Слава так сильно обидел, но потом все-таки проговорилась: поспорили они, видно, крепко, и она в сердцах сказала, что не желает, как Людмила Алексеевна, спину за гроши гнуть, ходить в чем попало и тащить на своем горбу мужика, который все равно на ней никогда не женится, потому что оказаться за границей ему гораздо приятнее, чем маяться с женщиной, которая за всю свою жизнь ни одного приличного платья не сносила… Вот Славка и велел ей убираться куда-нибудь подальше и на глаза ему больше не попадаться… Одним словом, прогнал девчонку…
– Ну в этом я его поддерживаю. За такие слова я бы точно вытолкал ее из дома, – процедил сквозь зубы Денис. – Она и у тетки не захотела жить, потому что уже почувствовала запах свободы. Зачем ей этот ежедневный контроль да догляд? Она даже мне заявила: «Что-то вы слишком часто ко мне в гости стали заглядывать, Денис Максимович. Поверить, что вы в меня влюбились, я все равно не поверю. И выпытать у меня, где скрывается Игорь Ярославович, тоже не надейтесь, потому что сама бы очень хотела знать, в каких краях он пребывает!» – Барсуков встал и прошелся по кухне от одного окна к другому, присел на подоконник и вздохнул. – И кто бы мог подумать, что из такой славной и милой девочки получится самая что ни на есть отъявленная и нахальная стерва!
– Все это деньги, Денис, – вздохнул Максим Андреевич. – Почувствовала девочка вкус богатства, да еще так легко оно в руки шло, практически без усилий, вот и сломалась, не выдержала… Но и осуждать ее тоже нельзя, в чем-то и понять можно… И потом, совесть у нее все-таки, наверное, не до конца выветрилась, если так настойчиво пыталась со Славой встретиться. Они ведь с детского сада дружили, да и первую любовь из сердца не сразу выбросишь!
– Вот я и хочу поговорить со Славкой, пока Людмилы нет, что же нам дальше со Светланой делать. Того гляди совсем закрутится, завертится среди этой мишуры. Пропадет ни за грош. Правда, совсем не уверен, согласится ли он со мной разговаривать на эту тему.
– Я тоже думаю, что это напрасный труд. – Старик внимательно посмотрел на сына. – И не со Славой тебе надо разговаривать, а в первую очередь с Людмилой и Антониной. Они лучше всех Светлану знают и в прежние времена всячески помогали ей.
– Не хватало еще нам военный совет в Филях устраивать. – Денис криво усмехнулся. – Как-нибудь обойдемся без их доброго участия.
– Денис, – Максим Андреевич строго посмотрел на сына, – объясни, какая вдруг кошка пробежала между вами? Почему испортились ваши отношения? Почему ты всячески стал избегать разговоров о Людмиле? Ведь, насколько мне помнится, по зиме ты только о ней и говорил. И очень благодарен был, правда, с оговорками, – усмехнулся Барсуков-старший, – за Костю. Это ведь при ней он произнес первое слово и даже не спросясь назначил себе в матери. Видно, решил отцу облегчить выбор…
– Прекрати, пожалуйста, эти разговоры, – недовольно поморщился Денис. – Все что касается Людмилы – моя личная проблема, которая никого, даже тебя, не касается. У нее есть жених, за которого она, по слухам, собирается замуж…
– Собирается? – удивился Максим Андреевич. – Помоему, тебе по роду службы положено владеть более полной информацией, чем мне. Ни за кого она уже не собирается, потому что Вадим в конце августа уезжает за границу со своей невестой Лайзой Коушелл.
– И все-то ты знаешь, – покачал головой Денис, – и ничего-то от тебя не скроешь! Интересно только, какая из сорок новости тебе носит?
– Да какая там сорока, – махнул рукой отец. – То Стас что-то брякнет, то Антонина проговорится, то Славик поделится… Так слово за словом и собирается все в кучку…