Найти нужный свитер было не так сложно. Трудно оказалось отстоять подходящий размер: молодой человек в ту единственную встречу моей хрупкой и невысокой маме показался крупным и высоким. Да, он не обладал субтильной комплекцией, но и в магазин «Три толстяка» ему тоже было рано. Однако мама уверенным жестом сняла с вешалки свитер размера XXXL, повертела его в сомнениях так и сяк и, подозвав девушку-консультанта, спросила, нет ли размера 4XL.
– Мама, ты что?! – ужаснулась я. – И в этом свитере только картошку хранить! Куда такой большой?!
– Да прям большой! Как раз для крупного мужчины!
– Но не настолько же крупного! – взмолилась я, успев два с половиной раза обернуть на себе злополучный свитер. Девушка-консультант взирала на нас с любопытством.
– Ой, нет, размер 4XL – уже в другом магазине! – спохватилась она. – У нас самый большой – 3XL. И то этот свитер единственный.
– Ма! – перебила я маму, когда она уже начала уточнять у девушки адрес магазина больших размеров. – Берем этот… мешок.
– Говорю тебе, маленький будет, – покачала в сомнениях головой мама. Но все же попросила упаковать злополучный свитер как подарок.
Эта ситуация породила у меня беспокойства другого характера: если с одеждой для южного гостя мы уже определились, то вот как обстоят у него дела с обувью? В тот же вечер я отправила сообщение и получила жизнерадостный и совсем не оптимистичный, на мой взгляд, ответ, что у молодого человека есть отличные крепкие ботинки, в которых он ездит на мотоцикле, а также удобные кроссовки. Представив себе испанца, прыгающего по сугробам в мотоботинках или отбивающего чечетку при минус двадцати удобными кроссовками, я тут же уверенно оттарабанила ответ, что, так и быть, в кроссовках он пусть прилетит, но мы прямо из аэропорта отправимся в торговый центр за приличной обувью.
А потом он прилетел, и я расслабилась. Ушла суета, растворилась в его улыбке и сияющих радостью темных глазах. Развеялся морок беспокойства, державший меня в плену последние дни уходящего года. И на смену нервозности пришло умиротворенное, как падающий в сиреневых сумерках снег, счастье. Мы оставили вещи в гостинице и отправились в торговый центр. И там провели, прогуливаясь по украшенным к празднику гирляндами и огоньками этажам, полдня. Нам не нужно было разговаривать, подбирая слова и обращаясь к помощи программы-переводчика, мы общались улыбками, «шутили» до слез жестами и мимикой, рисовали друг другу в кафе во время позднего завтрака «разговорные» картинки в блокноте и дополняли «разговор» скудным запасом выученных им русских и мной – испанских слов. Мы были счастливы, влюблены, полны предвкушений и радости и на такую «мелочь», как нехватка слов, просто не обращали внимания. Мы понимали друг друга и так, без длинных фраз. Но настало время ехать ко мне домой, где нас ожидала моя семья. И в этот момент дела стали складываться почти катастрофично: меня подвели близкие друзья. Подвели – это на мой взгляд. На их же – поступили этично и правильно. Заранее мы оговорили, что мои родители уйдут встречать Новый год к своим друзьям, а у меня дома соберется небольшая компания из моих. С одной стороны, я собиралась познакомить испанца, о котором все уже были наслышаны, с друзьями, с другой – они обещали мне, если что, выступить спасительным «буфером» между ним и строгой бабушкой. Но в течение пятнадцати минут все друзья и подруги отзвонились с новостью об изменении планов. Судя по тому, что предлоги у всех оказались невнятными, да и звонки шли один за другим, я заподозрила массовый сговор. Который мне и подтвердил позвонивший последним близкий друг Виталик:
– Наташ, ну на кой мы тебе там сдались? К тебе твой испанец прилетел! Лав стори и все такое. Мы все вместе Новый год уже сколько лет встречаем? Еще со школы! А с ним праздника тет-а-тет, как говорится, у тебя еще не случилось.
– Какой тет-а-тет! – возмутилась я. – Остаемся мы вдвоем и моя бабушка! А если он ей не понравится?! Ты же ее знаешь!
– О, ничем помочь не могу, – захихикал друг и, прежде чем отключиться, уже серьезно добавил: – Приходите к нам завтра. Мы с женой будем рады вас видеть. Посидим вчетвером, там и познакомимся. Все, салют! Счастливо встретить!
С застывшей улыбкой я постаралась объяснить испанцу, что новогоднюю ночь мы проведем втроем – он, я и моя бабушка.
– О, бабочка, бабочка! – радостно закивал молодой человек, совсем не испугавшись перспективы превращения доброго праздника в строгий экзамен длиной в несколько часов, от результатов которого зависело наше будущее. Я же, в отличие от него, волновалась так, как не нервничала перед госэкзаменами в университете.
Разлитое в воздухе ощущение надвигающейся катастрофы я почувствовала, едва перешагнула порог родного дома: бабушка не вышла встречать нас в коридор вместе с родителями. И пока мама приветствовала жестами и невнятными восклицаниями громогласного и смеющегося от радости гостя, а папа пожимал тому руку, я незаметно проскользнула в комнату бабушки и нашла ее в укромном уголочке за шкафом. Бабушка, наряженная в праздничное платье и с повязанной на голове новой косынкой, восседала с прямой спиной на табуретке. Руки она сложила на коленях, а лицо ее выражало полное сосредоточение.
– Ба, ты чего тут?
– Уйди! – нахмурилась она. – Не мешай!
Я тихо вышла и громким шепотом спросила у мамы:
– Мам, а чего у нас бабушка за шкафом прячется?
– Ай, не трогай ее, – немного раздраженно отмахнулась мама, выдавая этим свою нервозность. – Она там с тех пор, как ты в аэропорт уехала, сидит. Готовится.
– К чему?!
Но в этот момент из комнаты раздался повелительный голос бабушки:
– Ведите его ко мне!
И мы, словно на аудиенцию к королеве, ввели в спальню нашего гостя. Бабушка величественно поднялась с места и вышла на середину комнаты. И едва молодой человек переступил порог, как она вместо приветствия четко, с расстановкой произнесла:
– Ты скажи мне, глядя в глаза, собираешься ли на моей внучке жениться?
Я громко ахнула и возмущенно воскликнула:
– Ба!
Но она только махнула в мою сторону рукой, призывая замолчать, и, гипнотизируя гостя взглядом, повторила вопрос.
– Да, бабочка, да! – радостно закивал гость, который, видимо, решил, что с бабушкой лучше во всем соглашаться, даже если ни слова не понимаешь. А бабушкино лицо просияло, и его вдруг тронула такая светлая улыбка, что я не отважилась ее разочаровывать.
– Сын мой! – растроганно проговорила она и крепко обняла гостя. Молодой человек сжал в крепких объятиях мою хрупкую, но сильную духом бабушку, даже не понимая, что ее сделало такой счастливой. А бабушка, слегка отстранившись, тут же принялась в своем духе давать наказания:
– Ты ж смотри мне, береги ее! А не то… И жениться вам лучше в России. А если увезешь ее, то обещай привозить на родину часто. И смотри, чтоб…
Гость на все наказания радостно восклицал:
– Да-да, бабочка!
И то и дело обнимал бабушку, думая, что она поздравляет его с наступающим праздником и желает всего наилучшего в следующем году. Я же так и не решилась нарушить этот странный диалог, решив, что придумаю потом, как из всей этой ситуации выкрутиться.
А потом родители ушли в гости. И мы принялись резать все для салатов, потому что молодой человек изъявил желание не только попробовать новую для него еду, но и самому ее приготовить. Я отдавала указания, он сосредоточенно крошил, ссыпал и перемешивал, а бабушка то и дело заглядывала на кухню. И, видимо, картина ей очень нравилась, потому что лицо бабушки вспыхивало довольной улыбкой, и она на целых пять минут исчезала из дверей кухни. А затем вновь появлялась и заставала все ту же сцену: я отдаю распоряжения, гость готовит.
Мы совместно накрыли стол – русские салаты и гостинцы из Испании, молодой человек открыл привезенное вино. Бабушка сделала аккуратный глоток и…
И начался экзамен.
Но, как оказалось, не для гостя, а для меня – по испанскому языку. На тот момент мои знания ограничивались лишь восемью уроками, самостоятельно пройденными по учебнику. Половина тех уроков была посвящена предлогам, о которых изучающим язык рассказывали на примере кота: бедное животное в учебнике то загоняли на стол, то под стол, то за стол. Поэтому я могла четко произнести по-испански фразу: «Это кот. Кот находится на столе». А остальное объясняла гостю знаками, мимикой, рисунками или с помощью программы-переводчика в гаджете. Но для моей бабушки никаких отговорок не существовало. Внучка, по ее мнению, за такой срок уже должна была овладеть иностранным языком в совершенстве. Поэтому бабушка скомандовала мне:
– Переводи!
И принялась развлекать гостя рассказами о войне.
Я, как могла, подкрепляя свое мычание жестами, кивками и приседаниями, пыталась рассказать испанцу о надвигающихся на наших воинов вражеских танках, об окопах и «ежах». Он с интересом смотрел мой театр, с аппетитом жевал салаты и удивленно вскидывал брови.
– Наташа, ты зачем ему рога показываешь? – одергивала меня бабушка. – И вообще, зачем так размахиваешь руками? Неприлично! Говори как полагается.
– А как я ему про «ежи» расскажу? – возмущалась я.
– Так и расскажи! И еще добавь, что твой дед был дважды ранен… Положи нож на стол! Зачем ты им себя в грудь тычешь?! Придумала еще – зарезаться в новогоднюю ночь!
– Ба, – взмолилась я. – Дай поесть! Напоследок в этом году. А про войну ему уже в следующем расскажем.
– Ну, ешь, – смилостивилась бабушка. – И холодца возьми.
Я положила на тарелку холодца и к нему – немного домашней горчицы.
– Наташа, что это? – живо отреагировал гость, но, увы, не на холодец, а на горчицу. И тут же зачерпнул прямо из вазочки полную ложку. Не успела я предупредительно вскрикнуть, как он уже отправил столовую ложку горчицы себе в рот. Эффект оказался моментальным: лицо гостя побагровело, из вытаращенных глаз покатились слезы, ноздри раздулись, и изо рта полыхнуло огнем. Я ринулась на кухню за водой.