Однако по голосу я чувствовал, что тетя была несказанно рада старинным елочным игрушкам.
Вскоре она и сама вышла наряжать елку.
Она любовно гладила каждую игрушку и рассказывала ее историю.
– Игрушку в форме часов мне дед подарил, когда я только в садик пошла. А этот Дед Мороз вообще не пойми откуда взялся, еще до моего рождения! У него нос синий, как у алкаша… Максимка, болванчик, смотри, какие красивые птички! Эти шары я купила, когда тебя еще и в планах не было, сопляк! Вот, сюда вешай, куда ты вешаешь, сразу видно – левша! Левши все какие-то безрукие, мама, помоги ему, несчастному криворукому!
Мы с бабушкой переглядывались и посмеивались над тетей.
После войны в Приднестровье тетя стала немножко того. Не в себе. Она думала, что за ней следит разведка, думала, что она военная, думала, что она президент и директор склада, она верила, что придет грузин и снова вернет Советский Союз. Она думала, что снова станет молодой и пойдет на курсы английского языка, а потом уедет в Лондон и сфотографируется подле Биг-Бена. Такова была ее мечта, черт возьми.
Когда же мы нарядили елку, то отошли от нее, а тетя включила в розетку гирлянды, и гирлянды в форме свечек перемигивались желтым и красным.
Елка выглядела прекрасно.
Бабушка улыбалась.
Дедушка тоже улыбался и приговаривал:
– Глупости это все!
Тетя старательно прятала улыбку, но не выдержала и засмеялась своим безумным хохотом.
Тетя сказала:
– Только не долго, а то пожару еще наделаете!
8
Когда старики улеглись отдыхать, а тетя пошла в город срывать объявления (она верила, что в объявлениях написана некая секретная информация, крайне вредная для жителей республики), я заперся с телефоном на кухне и позвонил отцу.
Я рассказал ему, в какой беде оказался.
Он, как серьезный деловой человек, опустив злость и раздражение, лишь сказал:
– Может, ты забыл паспорт дома.
– У тебя есть дубликат ключей, – напомнил я.
– Знаю, – ответил он. – Мы уже приехали за город на дачу. Я скажу, что возникли срочные дела по работе, и съезжу посмотрю.
– Спасибо, отец. С Новым годом, – сказал я.
Потом я решил навестить свою крестную и ее мужа Виктора Марковича. Детей у них нет, поэтому Виктор Маркович крепко брался за мое воспитание, когда я приезжал в Тирасполь. Говорил он обычно строчками из стихов и крылатыми фразами. Более же всего он обожал задавать несколько вопросов, которые меня постоянно вводили в ступор.
Он спрашивал:
– Ну, что ты себе думаешь?
Или рассказывал про какого-то выдающегося политика и известного человека, рассказывал про достижения некоего предпринимателя и спрашивал:
– А что ты?
А затем еще говорил:
– Ну, докладывай обстановку!
И я никогда не знал, что ответить. Вопросы были очень серьезными, я не мог и самому себе на них ответить. Да что там: даже сейчас я не придумал, как на эти проклятые вопросы отвечать.
Также Виктор Маркович научил меня крепкому рукопожатию. Однажды я пришел к нему в гости, и он протянул мне руку, потому что считал, что в десять лет пора бы уже становиться мужчиной.
И я пожал его руку с удовольствием.
У него прямо глаза на лоб вылезли.
– Фу, – сказал он. – Будто я сухие водоросли пожал. А жизнь прожить – не поле перейти! Кто тебя так научил руку пожимать? Запомни, человеку со слабым рукопожатием никто не доверяет, и всерьез его не воспринимают. Запомни, у мужчины должно быть крепкое мужское рукопожатие.
И я снова пожал его большую ладонь.
В детстве я был вредным ребенком, притворялся бунтарем, читал Ницше на пустынных пляжах осенью, слушал музыку, о которой никто не слышал, избегал девчонок и занимался прочими богонеугодными делами.
Сейчас же я очень благодарен Виктору Марковичу за то, что он научил меня водить машину, завязывать галстук, пожимать руку… и самое главное, благодаря ему я стал чуточку рассудительней, терпеливее и добрее.
Крестная жила в центре города в девятиэтажном доме на берегу Днестра. Мой прадедушка работал бакенщиком и жил в частном доме возле самого берега. Когда снесли частный сектор, чтобы на его месте возвести парк и набережную, власти раздали рыбакам и работникам рыбного завода квартиры в новеньком девятиэтажном доме.
Я брел по пустынной набережной, дул теплый ветер, на пристани стоял огромный прогнивший, изъеденный ржавчиной пароход «Вольф», который уже никуда никогда не поплывет. По набережной бегали кошки и собаки, ни одного человека – люди покидали город и уезжали на поиски лучшей жизни в государства, нарисованные на политической карте мира. Приднестровье же не значилось ни на одной карте. Вот так живут люди на земле, словно привидения в призрачной стране.
На главной площади стояла высокая пушистая елка, мужчины в оранжевых жилетах спешно собирали деревянную сцену, торговцы устанавливали палатки, там будут продавать пряный портвейн, мамалыгу, жареное мясо, брынзу, консервированные гогошары и домашнюю кровяную колбасу.
Скоро начнутся пляска и веселье, я надеялся попасть на новогоднюю ярмарку ближе к часу ночи.
Крестная вовсе не удивилась моему внезапному приезду, я услышал громкие веселые голоса и заглянул в зал. Стол был уже накрыт. За столом сидели моя тетя, которая вышла замуж за француза и переехала жить во Францию.
Она родилась в Тирасполе и всю жизнь мечтала уехать в Европу, и при Советском Союзе мечтала, и до начала вооруженного конфликта. Она шила ночные рубашки и продавала их на центральном рынке деревенщинам, я помню, как приходил на базар и видел, как тетя развешивает рубашки на железных воротах. Если у тети было хорошее настроение, то она шила рубашки, в которых люди видели только радостные сны, если у тети было скверное настроение, то людям в ее рубашках снились кошмары.
Она предприняла несколько неудачных попыток: мыла в Италии посуду, работала в турецких гостиницах, пыталась завести себе любовника-иностранца, но постоянно что-то не клеилось, и она возвращалась. Грустная и уставшая.
Потом она заполнила анкету в бюро с пестрым названием «Орхидея любви», и на анкету ее откликнулся престарелый француз старше ее на двадцать лет.
Он служил на французском флоте, у него имелась квартира в двух километрах от Эйфелевой башни и виноградники недалеко от Парижа. Короче, тетя стала счастливой во всех отношениях женщиной.
Она немного поработала няней в Париже, затем устроилась в цветочный магазин. И, наконец, после долгих бюрократических проволочек ей выдали французский паспорт.
Я был искренне рад за тетю и всегда с интересом слушал сплетни про ее приключения в Париже.
Рядом с тетей сидел француз. А напротив них сидела Света.
Раньше моя крестная держала в Тирасполе самый популярный свадебный салон. Свадебные платья она привозила с Украины и в Тирасполе сдавала их либо же продавала. Бизнес шел бойко, и уже через два года работы салон «Юнона» переехал на первый этаж гостиницы «Аист». Кроме свадебных платьев, крестная занялась свадебными аксессуарами и организацией.
Так вот, Света работала в ее салоне продавцом-консультантом. Когда она только пришла к тете, ей исполнилось что-то около двадцати лет.
9
Я хорошо запомнил первую встречу со Светой. Тогда выдалось самое жаркое лето в истории города, я пришел в гостиницу навестить крестную. В салоне за швейной машинкой сидела Света, она встала и чмокнула меня в щеку.
Поцелуй мне тогда показался каким-то особенным, очень страстным. Поймите, я был четырнадцатилетним толстым прыщавым подростком, читающим Ницше. С девчонками у меня ничего не получалось. А у Светы были длинные волосы цвета крови сатаны, длинные стройные ноги и большие груди, которые грозились вот-вот выпрыгнуть из тесной майки.
Света мне сказала:
– Ой, а тетя Женя (так звали мою крестную) говорила, что ты еще совсем маленький. А ты вон уже какой взрослый.
Я очень смутился и сел в кресло, ожидая крестную.
Я наблюдал за Светой, за тем, как колышутся ее груди, когда она доставала из коробки ткани, за быстрым движением рук ее и прекрасным телом.
Я влюбился с первого же взгляда, и каждую проклятую душную ночь мечтал о Свете, лежал без сна в кровати, обливаясь потом, и представлял, как мы с ней гуляем по городу, а затем она приглашает меня к себе домой, мы садимся на кровать, она целует меня в губы, и рука ее с моего плеча спускается все ниже и ниже.
Однажды на тетином дне рождения Света пригласила меня на медленный танец и прильнула ко мне грудями. О, всемогущие боги, что это было за чудо – ощущать ее огромные упругие груди и обнимать за талию.
В справочнике я нашел Светин телефон и ежедневно звонил ей по вечерам.
Я вслушивался в ее голос, он казался мне до невозможности прекрасным. Я хотел пригласить ее на прогулку, я хотел спросить ее, любит ли она меня, я хотел быть с ней до следующего пришествия, и плевать на разницу в возрасте.
Конечно, я все время покашливал, отмалчивался, и она вешала трубку.
Борясь со смущением, я взял за привычку захаживать в свадебный салон по три раза на день. Света могла болтать без умолку обо всем на свете. А потом просила меня рассказать что-нибудь.
Я хотел казаться мужественней и старше, поэтому-то рассказывал ей про книги Ницше, про его болезнь и нелегкие взаимоотношения с сестрой.
Я знал, что Света была далека от книг и они ей не нравились. Однако она внимательно слушала, и разглядывала меня, и говорила:
– Ты такой умный, какой же ты умный…
Стоит заметить, что Света пользовалась большой популярностью у местных парней. В салон к ней захаживали самые разные мужчины – от простых пареньков-бедняков до уже состоявшихся бизнесменов. Она выходила с ними на перекур, они много смеялись и о чем-то беседовали.
А я сидел в холле гостиницы и с ненавистью наблюдал за чертовыми мужиками, мне хотелось принести кухонный нож и перерезать их всех до одного.
Мне хотелось выбежать на улицу и проорать: