ль стоял неподвижно, руки не отдернул и сам был в волненьи. Пока не сбежались туда контролерши, пока не позвали двух-трех участковых и не сообщили куда-то повыше, никто и не знал, что положено делать. Конечно же, в зале был кто-то из «ихних»: какой-нибудь, скажем, француз или турок, какой-нибудь из Би-би-си и «Свободы», и все сразу выплыло из-под контроля, наполнило шумом все станции мира, наполнило все провода диким свистом, и тут уж, хоть бей о кремлевскую стену крутым своим лбом, – ничего не исправишь!
Потом рассказали мне, что Никитина вывели под руки двое милиционеров и он хохотал, издевался над ними, а милиционеры, мальчишки безусые из Подмосковья, не позволили себе ни одного слова, пока волоком тащили его к машине, и он загребал двумя тапками снег (и было почти как под брюхом оленя!), но, уже открыв дверцу и заталкивая хулигана в кабинку, один из милиционеров, не выдержав, врезал ему прямо в ухо, и сильно шла кровь, и он так и уехал, вернее сказать: увезли по морозцу.
2010
Валерий БочковНовый год с музой
Только мы накрыли в номере столик, чтобы встретить Новый год, заверещал ее ноутбук.
– Петя по скайпу! – закричала она – В ванную, быстро!
И запихнула меня туда.
– Блокнот хоть с ручкой дай! На тумбочке лежат! – прохрипел я. Кинула! Ну, не ожидал! Еще и защелкнула снаружи меня. Странно – зачем на ванных задвижки снаружи ставят? Но нет времени думать об этом. Глянул на циферблат – две минуты до боя курантов! Успел наполнить из крана стакан, зубные щетки предварительно вынув, холодной водой – не горячей же! – и чокнуться со своим отражением в зеркале.
– Ну, за прошедший!
Был он неплохой, если честно. Но долго вспоминать некогда – стрелки сошлись! Еле успел наполнить второй стакан, чокнулся со своим отражением в зеркале:
– Ну, с Новым годом!
…Надеюсь, то, что ты встретил его, мягко говоря, в ванной, на годе не отразится… А если и отразится – то хорошо. И так оно, кстати, и вышло. Третий стакан – случайно горячей наполнил – но это не важно! – выпил за новые успехи. И что-то забрезжило! Вдруг сообразил: а ведь я не только в этом замкнутом помещении нахожусь – я еще в Будапеште, где почти полвека назад был сильно счастлив. Ура! До этого – три дня из восьми – нашу молодежную делегацию промурыжили во Львове (лихорадочно… а точнее, довольно лениво «накачивали» напоследок, водили на какие-то лекции). Но, ей-богу, не помню. Мне и во Львове уже сильно нравилось – в городе властвовал безусловный западный колорит, но главное – и зимой тут пригревало солнце! Помню, как мы с вновь обретенным другом Лешей, кстати, руководителем нашей делегации, утром, еще до завтрака, выскочили из гостиницы на соседний угол – «залить зенки», как он говорил. Явно западный, по нашим понятиям, сервис, большое стеклянное окно – шириной метров пять – и острое утреннее счастье… никогда прежде не пил с утра! Вот она – свобода!
И тут на солнечном углу появились наши девушки… И одна, на которую я запал еще в Питере, была среди них. И вдруг ее взгляд прямо в душу! Умирать буду – вспомню тот миг!
Следующий кадр – мы заходим с ней в бар, уже в Будапеште, и я вынимаю заначку. Строжайше запрещалось, но все знали, что рубли в Венгрии меняют. За давностью лет – скажу: я засунул рулончик сторублевок в пасту. И, как бы по причине крайней своей чистоплотности, постоянно носил пасту с собой вместо кошелька.
И вот, изумив Галю (имя можно уже называть), раскупорил пасту с тупого конца и вытащил рулон денег. О, как она смеялась, прислонив руку к стене и как бы обессиленно уткнувшись в нее головой… после выпрямилась, глаза счастливо блестели. Потом мы шли с ней по Будапешту. Будапешт сиял! Особенно после тусклого в те года Ленинграда. И вдруг мы столкнулись с мрачным Лехой.
– Я встречался сейчас с местными комсомольцами… – проговорил он.
– Ну? – уныло спросил я.
– Они мне сказали… где здесь стриптиз!
– Так пойдем же! – вскричал я. – Плачу!
Стриптиз меня восхитил! Хотя главная моя страсть была направлена в другую сторону.
– Что вы делаете? – шептал Леха. – Вас же исключат!
– Ты думаешь? – глянув на него, хрипло проговорила она. И мы опять обнялись!
…Когда мы приехали в Ленинград и вышли на платформу, она посмотрела, как только она умела, и, сделав решительное движение рукой, слева направо, сказала: «Сгинь!» Потом я очень страдал… Но зато написал первый в своей жизни крепкий рассказ. А потом – пошло. Сорок с лишним лет – сорок с лишним книг. Где-то она теперь – первая моя муза?
И вот теперь – последняя. Видимо. А еще ведь осенью мы катили с ней на велосипедах хохоча. О, как она танцевала – дурашливо закатив глаза, приоткрыв рот. Делала два очаровательно неуклюжих движения кистями – и прекращала эту глупость. И вот – прекратила! Появился вдруг Петя. Конец? Путевку мы в Будапешт еще до него взяли… к счастью! Или – к несчастью? Стал писать про нее… Договорились же – едем прощаться! Но чтоб так сурово? Другой бы повесился – и был бы, кстати, абсолютно прав, вызвал бы всеобщее восхищение: хотя бы закончил свою жизнь достойно… Кстати, может, мой герой так и поступит. Но моя задача другая! Хлопнул четвертый стакан – опять, по ошибке, горячей. И продолжил писать. Не помню, сколько писал – отвлекла защелка.
– Ты выходить, вообще, собираешься – или нет?
– А? Что? Да, да!
Выйти, конечно бы, надо… Но такой пишется финал!
– Сейчас… полчасика! – пробормотал я.
– Ну ладно! Пиши! – грозно проговорила она и хлопнула дверью.
Евгения ПероваКукла, шарик и птичка
Новый год – самый добрый, волшебный, нарядный и вкусный праздник! И самый детский, потому что в новогоднюю ночь каждый взрослый становится немножко ребенком и ждет чудес, которые иной раз и впрямь происходят. Вдруг ты слышишь цокот копыт по асфальту и, выглядывая в окно, видишь, как посередине проезжей части медленно едет девушка верхом на белом коне. В четыре часа утра. Или долго прислушиваешься к раздающимся с улицы звукам – не выдержав, выходишь на балкон, а у тебя под окнами двое молодых людей сражаются на рапирах: легкий морозец, снег, юноши в белых рубашках, пар от дыхания, звон рапир и искры из-под клинков. А однажды у меня в руках сама по себе начала светиться свечка, которую я еще не успела зажечь. Пламя не вспыхнуло, но «туловище» свечи стало переливаться разными цветами, словно возникло маленькое северное сияние. Обычно такой эффект возникал только под воздействием горящего огня…
Запах снега и хвои, ожидание подарков и фейерверков, прощание с прошлым и надежды на будущее. Но мое будущее – словно тонкая пенка на поверхности прожитого, которого набралась уже довольно глубокая чаша. Поэтому под Новый год я чаще оглядываюсь назад, чтобы сквозь золотую дымку ностальгии вновь увидеть любимый елочный шарик моего детства – матово-голубой и серебряный от инея, вновь почувствовать ароматы мандаринов и булочек с корицей. Впрочем, шарик жив до сих пор, только иней слегка осыпался. И в нашем праздничном доме на самом деле пахнет корицей и мандаринами.
Конечно, в детстве Новый год приходил, пока я спала. Но зато имелись каникулы, когда можно было вволю гулять, кататься на санках, прыгать на лыжах с трамплина на укатанной до звона горке, валяться в снегу и даже прыгать в сугробы с крыши сарайчика! Никаких комбинезонов тогда и в помине не было – суконное пальтишко с цигейковым воротником – синее, с вышитой елочкой на кармане, такая же шапка с завязками, валенки и длинные штаны с начесом, которые к концу гулянья обрастали снежными колтунами.
Помню: зимний вечер, я бегу на лыжах по заснеженному лугу, снег хрустит и блестит, я направляюсь прямо в закат – круглое красное солнце закатывается за дальний лесок, черные силуэты сосен прорезают багровое небо. Мороз. Потом, вернувшись домой в темную теплоту кухни (я почему-то не зажгла свет), стою и ем горячий еще пирожок с повидлом, только что испеченный бабушкой. Так это все и соединилось: красное круглое солнце, круглый горячий пирожок, тепло дома, морозный закат…
А Новый год мы встречали на школьных елках, где я представала в виде снежинки в марлевой крахмальной юбочке, надо сказать, весьма упитанной снежинки. Потом, когда стали постарше, устраивали КВН или просто праздничные вечера. Я наряжалась в костюмчик цвета брусники со сливками: пиджачок, узкая юбочка, красные туфельки и простые черные чулки – капроновые были не по карману. И две косички с бантами. Это седьмой класс, кажется. Довершали мою несказанную красоту духи – целый флакончик, который я неосторожно на себя пролила. Уж и не знаю, как выжили окружающие.
Пару раз довелось мне побывать и на московских елках. Больше всего понравилось новогоднее представление в «Лужниках» – все герои на коньках, яркие костюмы, волшебный свет и сказочные подарочные наборы: среди шоколадных конфет и вафелек я обнаружила голубой сахарный самолетик и большого мармеладного зайца! А подарок, полученный в Колонном зале, совсем не впечатлил – наверно, от ужаса, потому что на елку пришлось идти совершенно одной: мама попросила присмотреть за маленькой дочкой какого-то чужого мальчика, а сама осталась ждать на улице. Само представление я не запомнила, зато меня просто поразила большая деревянная горка, стоявшая посреди зала: ничего подобного я до сих пор не видела, привыкнув кататься на санках и лыжах с настоящей снежной горки.
Новый год, конечно, праздник семейный. Мне хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать те редкие случаи, когда я в новогоднюю ночь не находилась дома. Одна такая история особенно памятна: мама вдруг решила, что мы должны поехать в деревню к ее тете Поле. Деревня Бараново находится в Уваровском районе, недалеко от Можайска. Добираться туда долго, на одной электричке от Москвы часа два с лишним, а мы ведь ехали из пригорода! Погода не особенно радовала – мороз и метель. Что маме вдруг стукнуло в голову, даже не знаю. Мне не особенно хотелось, но делать было нечего. Однако мамин порыв угас на полдороге – мы доехали только до московской тети Клавы и от нее послали телеграмму в деревню, что не приедем. Телеграмму! В деревню! Конечно, они ее не получили, а бедный дядя Сеня добыл лошадь и сани, чтобы нас встретить на станции, гонял туда в метель. Так что родные долго поминали нам с мамой эту несбывшуюся поездку, а мы больше подобных эскапад не устраивали.