– Ну, что вы тут?!
Мы покатились со смеху. А он посмеялся с нами, поплясал по-настоящему эдак, задорно, даже попытался было вприсядку пуститься, но не прошел кормой в узости коридора, махнул рукой и продолжил танцевать без лихих выкрутасов и уже традиционно через какое-то время свалил к себе. А когда под утро мы решили-таки закругляться и хоть немного поспать, он громче всех возражал:
– Да вы что, ребята, хорошо же отдыхаем, давайте дальше!
Не вру! Вот такой типажик повстречался!
Кстати, насчет закругляться.
Замученные проводники уже в час ночи начали уговаривать пассажиров прекратить веселье и лечь спать.
– Да вы что?! – возмутилась наша компания беспредельно. – У нас еды на батальон, задора на два, да и что выпить имеется в достаточном количестве, а мы еще и до гуся не дошли!
И железно пообещали – вот гуся распечатаем, отведаем и спать!
До гуся мы добрались вечером в гостинице. Не повезло проводникам.
Утром, в шесть часов, поезд прибыл на вокзал.
Ну, здравствуй, Прага!!
Таксист слупил с нас совершенно сумасшедшие деньги, да еще и в долларах, которые на вокзале в такую рань обменять не имелось никакой возможности, но доставил до пансионата, где у нас были забронированы номера. Номера-то у нас были, да только с двенадцати часов дня. И, оставив вещи на хранение, мы отправились в центр города и… и Прага нас не ждала!
В центре было совершенно тихо и практически безлюдно.
Отгремев разудалым веселым празднованием, завалив центральную площадь мусором, пражане сладко спали на своих чешских перинах в своих старинных домах под готическими крышами. В необычайно притихшем городе лишь уборщики выметали мусор с площади да редкие прохожие, зевая в кулачки, выгуливали мелких собачек. Ежась на холоде и подбирая за питомцами отходы совочками с пластиковыми пакетами.
Отчего мы откровенно прибалдели!
Представьте – начало девяностых, Россия с ее тогдашними реалиями, а тут в благости европейской за собачкой ходит хозяин с совочком и пакетиком в нем.
Ну, не ляпота ли? Чудеса-а-а!
Но есть-то хочется, да и пивка бы знаменитого чешского утром-то первого января, а как же, сам бог велел, не говоря уж про Санта-Клауса.
А вот сейчас! Какое пивко?! В семь утра? Обалдели?
Закрыто все! То есть вообще все – магазины и кафе-рестораны-бары. Люди наотмечались и спят. Тут вдруг мы услышали музыку в одном из кафе, ломанулись в заведение обрадованно, как русские лоси к булыжнику дармовой соли, а нам навстречу хозяин выскакивает, руками машет, мол, нет, нет, у нас закрыто!
Как закрыто? Вот же музычка и веселье! А это мы с семьей и друзьями еще отмечать не закончили, пояснил хозяин. И побрели русские туристы печально дальше.
Не, все классно у вас тут, ребята, красота страшная вся эта готика, улочки, булыжные мостовые, пастораль, открытка с поцелуем. Но холодно же!
Эй, чехи, где, спрашивается, ваше туристическое гостеприимство, а?
Замерзли мы страшно, прошарившись больше часа по вымершему историческому центру города.
И все же мы нашли! Нашли небольшое кафе в полуподвале старинного дома на одной из узеньких улочек! И ввалились туда совершенно счастливые и удивились, обнаружив там довольно большое количество посетителей, явно не засидевшихся отмечанием с ночи, а свежеприбывших, если можно так сказать, весело отмечавших уже первое января.
Мы долго пытались объяснить официанту, что хотим глинтвейн – ну, замерзли капитально, до потрохов, да к тому же нам объясняли побывавшие в этой стране люди, что глинтвейн – это один из традиционных напитков в Чехии.
– Что? – не понимал он, пожимая плечами.
Ну, горячее вино, поясняли мы на русском и на английском, добавляя активной разъясняющей жестикуляции.
– А-а-а! – понял наконец чешский хлопец. – Сварено вино!
– Оно! – махнули мы руками.
Оказалось, что так у них и называется это горячее безобразие, что вытворяют с достойным напитком, обзывая глинтвейном, – «сварено вино».
И оно было очень вкусным, и самое то, что и требовалось, и точненько к месту, а простая, незамысловатая еда, так вообще выше всяких похвал.
Кстати, чешская кухня при всей ее, казалось бы, простоте и отсутствии вычурности на самом деле удивительно вкусна, и разнообразна, и весьма созвучна нашей традиционной кухне, и почти по-домашнему ложится в желудке и на душу российскому человеку.
Съездите, попробуйте сами, оцените.
А мы согрелись сваренным вином, наелись вкусноты и повторили напиток еще разок…
Ну вот, теперь уж точно Новый год наступил!
И было начало этого нового года для Чехии шокирующим!
А потому что жахнул в ней мороз, градусов пятнадцать, и повалил снег.
Все, трындец, приехали – поняли чехи! Машины на пражских мощенных брусчаткой улицах не ездят, что такое зимняя резина, они вообще не знают.
Что-что? Какая? Зим-няя? А это что?
Как вообще ездить по дорогам, засыпанным снегом, не понимают. У них же минус пять уже суровая зима, а снег так вообще нечто выдающееся. Но надо отдать должное – они быстро справились, и все городские службы расстарались и срочно начали чистить дороги и посыпать их золой.
А для нас красота невероятная, сказочная, картинная!
Стояли на холме и смотрели вниз на старинный центр Праги – черепичные крыши, столбами вверх поднимается дым из высоких труб, пахнет дровами, и прогорающим углем, и яблочным штруделем с ванилью, и уткой в яблоках, и еще чем-то необыкновенным, совершенно сказочным.
Ошеломленные морозом европейцы, осторожно переступающие по тротуарам, усыпанным снегом, кутаясь в свои совсем не зимние курточки, и русские туристы, отчетливо выделяющиеся на их фоне распахнутыми в вечном удивлении глазами, в простоте восприятия мира посредством тыкания пальцами во все стороны, безыскусными возгласами непосредственного детского восхищения, меховыми шапками и женскими шубами, которым в контексте столь неожиданной заморозки явно завидовали чехи.
Особенно мне запомнилась компания итальянок, которых мы встретили на Карловом мосту. Красивые, шикарные, загоревшие три грации, с пышными волосами, каскадом спускающимися по спинам, все увешанные золотыми украшениями и одетые в легкие кожаные курточки в стиле пиджачков с открытыми декольте. В глазах полное недоумение: куда они попали и отчего так холодно. Идут – сжались, скукожились, обнимая себя руками, дрожат, а через великолепный загар уже начал проступать синюшный оттенок первичной заморозки.
И тут такие мы. В шубах. От так!
А еще запомнился замок, в который мы ездили на экскурсию. Высоко на горе настоящий средневековый замок двенадцатого века, с башен которого открывается потрясающий вид на всю округу. И все вокруг в снегу!
Это же стратегический объект, его и строили с оборонительной целью на самой высокой точке местности с возможностью обзора всего окружающего пространства.
Вид – закачаешься! Я тогда поняла, что посещать такие замки надо именно зимой и чтобы непременно был снег – потрясающая картинка, незабываемая. Открыточная.
Вообще Прага меня поразила и очаровала. Но не только.
Много чего странного, необыкновенного и даже мистического случилось со мной в этом волшебном городе, но это совсем другая история, не про Новый год.
Другая. В следующий раз расскажу.
Елена НестеринаБаба-яга всея Руси
Писательница Соня Дивицкая очень точно подметила, что русская действительность признает и уважает только два женских типажа: это Родина-мать и Баба-яга. Первая сильна молодостью, мощью телес и готовностью в любой момент предоставить уход, обслуживание, защиту, опору и поставку усиленного питания. Вторую же, свободную, независимую, у которой где сядешь, там и слезешь, а то и не всегда жив останешься, боятся – и от страха уважают. Чем Мать-Родина красивее, добрее и сильнее, тем к ней больше претензий. Чем страшнее, злобнее и опаснее Баба-яга, тем больше ей почет и уважение.
Если Бабой-ягой можно стать с любого момента жизни, то Родине-матери обязательно нужна семья с детьми, престарелыми родственниками и прочими приживалами в виде мужа или хотя бы отца детей – чтобы было о ком заботиться. Бездетные типажи «Тетя-Родина» и «Родина-няня» популярности и развития не получили. Только «роди, гордись, трудись». И будет тебе почет. Такие типажи, как Василиса Премудрая и Прекрасная, бытуют только в сказках и тоже не конкурентны. Все остальные называются бабами и девками.
Так что, когда у меня появилась собственная избушка с курьими ножками на пять этажей вниз, я поняла, как же мне хорошо – одинокой и злой. Я могу, не отращивая лохмы и клыки, просто перестать стараться кому-то понравиться ради создания семьи. Могу быть такая же, как и раньше, хорошенькая и аккуратненькая, стройная и модная, но честно не прислушиваться к стуку копыт коня, везущего мне принца. Добрый помощник Серый Волк, прорыскивая на мягких тихих лапах, может завезти мне Царевича Ивана – и там уж я смогу индивидуально разобраться, для съедения он, для наслаждения или для заведения потомства – ведь у Бабы-яги могут родиться отличные дети, о которых она будет заботиться не хуже Родины-матери, но без надрыва и оценок общества; можно спокойно ждать королевича Себастьяна или курфюрста Фердинанда какого-нибудь, который заглянет сам; можно вообще никого в своей избушке не ждать и не принимать, а отчетливо посылать всех куда-нибудь на Кудыкину гору. Можно в собственной ступе, можно на арендованной Сивке-бурке или ковре-самолете выезжать в свет и принимать там должный почет и уважение, совмещая его со светскими же удовольствиями. Можно не ужасаться перспективе пластических операций и тихонько не подкалываться ботоксом, а уверенно отсвечивать тут и там жманым личиком, давить интеллектом или беззастенчиво бесить глупостью. Много чего можно Бабе-яге – и нельзя остальным.
Ох, как же мне было хорошо жить свободной Бабой-ягой! Принцы и королевичи появлялись в избушке легким нажатием на кнопку пульта телевизора – то такой, то сякой, то из сериала, то Джеки Чан. В поставках от Серого Волка не было нужды, а откушать мяса, покататься на чьих-нибудь костях, предварительно перемыв их, с успехом удавалось вне избушки.