— Семь лет, — ответила я и протянула фотографию.
— А, Славик, — улыбнулась женщина. — Так вы его мама? Опять приехали?
— Он посещал изостудию? — боясь поверить в удачу, спросила я.
— Да. — В лице женщины появилось недоумение, она подумала и спросила:
— Вы его мама?
— У нас большие проблемы с его отцом.
— Вы хотите сказать… — Женщина опустилась на стул и кивнула мне. — Вы садитесь, пожалуйста, садитесь… Это что ж, он увез ребенка без вашего разрешения?
— Да. И я пытаюсь его найти. Когда он был здесь?
— В марте. Он ходил всего три недели, в общей сложности восемнадцать часов. Но мальчик исключительно талантлив, не обратить на него внимания было невозможно.
— Он приходил один?
— Не знаю. Нет… по-моему, его ждали в машине, по крайней мере, один раз я точно видела, как он садился в светлые «Жигули», за рулем был мужчина. Я подумала: отец.
— А в первый раз он приходил с отцом?
— Нет. Вошел в класс, поздоровался, сел вот тут в уголке и стал рисовать. Кружок у нас бесплатный, слава богу, пока мы можем себе это позволить, иначе больше половины детей перестанут приходить…
— Он вам что-нибудь говорил о предстоящем отъезде?
— Нет. Просто больше не пришел.
— Может быть, произошло что-то такое, что заставило его бросить студию?
— Нет, абсолютно ничего… Отношения с ребятами у него были хорошие, хотя он держался особняком, у нас общий класс, но дети работают с педагогом индивидуально, то есть, я хочу сказать, некоторая замкнутость вполне понятна, особенно если ребенок увлечен рисованием. Славик был самым младшим, но… знаете, такое чувство возникало, что он совсем взрослый. Умный, талантливый мальчик. И вдруг перестал посещать кружок. Сначала я решила, что он заболел, а потом попросила детей сходить к нему домой и узнать, в чем дело. Дети сообщили, что он уехал. Я, честно сказать, очень расстроилась… и не простился даже.
— Такому поспешному отъезду должно быть объяснение. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, не произошло ли что-нибудь такое, что расстроило ребенка, может быть, он что-то вам рассказывал?
— Нет… нет… я прекрасно все помню, он был серьез-ным мальчиком, но сказать, что чем-то расстроен… нет. — Тут ее взгляд неожиданно остановился на ворохе газет на столе в дальнем конце комнаты. — А знаете, — сказала она, — Слава действительно однажды очень расстроился и ведь как раз в последний свой приход сюда. Незадолго до этого к нам приходил корреспондент областной газеты Писал статью о том, как нелегко сейчас приходится таким Домам культуры, как наш, а ведь в поселке это единственное место… извините. — Она кашлянула и продолжила:
— Так вот, он пришел еще до занятий, смотрел рисунки, конечно, обратил внимание на работы Славика, хотел сделать несколько фотографий, как дети занимаются… вы понимаете. Я, конечно, согласилась, но мы договорились, что фотографировать он будет вот из той комнаты. Если дверь открыть, все наше помещение как на ладони, а дети будут вести себя естественно. Детям я ничего говорить не стала, решив сделать им сюрприз. Статья появилась, мы получили номер, ну и я показала фотографию ребятишкам, точнее, две фотографии. Одна общая, а на второй Славик и подпись: «Будущий великий художник». У меня эта газета хранится, я ее вам сейчас покажу. — Женщина подошла к полкам и стала перекладывать там различные бумаги, продолжая рассказывать:
— Я так радовалась, а Славик, представьте, нет, то есть ничего такого он не сказал, а погрустнел как-то и до конца занятий не досидел, отпросился пораньше. А на следующий день уже не пришел… Вот газета, взгляните.
Снимок был не лучшего качества, да и бумага тоже, но на фотографии, безусловно, был Ванька, а фотография та же самая, которую принес мне Леня. Два месяца назад мой сын был жив.
— Вам плохо? — испугалась женщина.
— Нет, — не сразу ответила я. — Спасибо вам.
— Если хотите, возьмите газету с собой, у меня есть еще одна, дома.
— Спасибо. — Я взяла газету из ее рук и, не простившись, пошла из комнаты.
«Ванька жив, — стонала и пела душа. — Мой сын где-то здесь. Господи, хоть бы какой-то след, хоть следочек… хоть что-нибудь…»
Саша с удивлением посмотрел на газету.
— Что это?
— Ванька три недели посещал изостудию. Потом его фотография появилась в газете, и он исчез.
— Надо же… выходит, мы не зря сюда заехали… — Саша внимательно рассматривал фотографию в газете. — Это точно твой сын?
— Да…
— Что удалось узнать?
Я пересказала свой разговор с преподавательницей, радуясь и воодушевляясь все больше и больше.
По дороге в город воодушевления у меня поубавилось и появились иные мысли.
— Сворачивай к кладбищу, — попросила я Сашу.
— К какому? — удивился он.
— К Чепракову, ведь сейчас там хоронят?
— Да, конечно. Зачем тебе кладбище?
— Хочу кое-что проверить.
Он не стал больше спрашивать и на развилке свернул к кладбищу.
Мы оставили машину возле ворот и зашагали по аллее с огромными березами. Я заметила домик сторожа и свернула туда, вовремя сообразив, что найти могилы мне будет нелегко. Трое мужиков сидели за шатким деревянным столом и играли в домино.
— Простите, могу я увидеть сторожа? — задала я вопрос.
— Я сторож, — отозвался хмурый дядька с красным лицом.
— Два года назад у вас похоронили семью, погибшую при взрыве дома.
— Двенадцать человек? Помню. Хотите посмотреть на могилу?
— Да. Где это?
— Тут неподалеку. Первый поворот направо, там еще сосна кривая. Увидите.
Сосну мы и в самом деле увидели сразу, а потом и могилы. На двух — мраморные плиты. На первой выбито девять имен, на другой три. Я опустилась на колени и коснулась рукой черного мрамора.
— Здесь твой сын? — спросил Саша, увидев надпись «Антонов Ваня».
— Здесь все, — кивнула я. Здесь действительно были все. Чуть поодаль — могилы моих подруг с мужьями. Саша присел на корточки, исподволь меня разглядывая.
— Надо было цветов купить, — заметил он неопределенно.
— Да…
Прошло минут пять, он поднялся, посмотрел вокруг.
— Не скажешь, что могилы заброшены…
— Точно. И черный мрамор стоит денег.
— О чем ты? — удивился он.
— Ты так и не сказал, на кого работаешь… Я помню, помню: профессиональная этика и все такое… Думаю, ты ищешь деньги… — Саша демонстративно отвернулся, а я продолжила:
— Мне плевать, ищи на здоровье, я хочу найти сына.
— Я тебе не враг, — проворчал он.
— Ага, — хмыкнула я, покачала головой и добавила:
— Я не верила в эти деньги и вроде бы объяснила тебе почему.
— Не верила? — спросил Саша.
— Кто-то позаботился о могилах.
— У тебя что, вовсе не осталось родни?
— Мамина сестра, ей семьдесят четыре года.
— У родителей была квартира, твоей тетке досталось наследство, значит, деньги были… Чего ж удивляться, что она проявила заботу?
— Возможно. Меня мучает другое. В поселке Ванька вроде бы жил с отцом. И даже ходил в изостудию. Один. Понимаешь? Ребенок мог обратиться к этой женщине за помощью, все ей рассказать, она хороший человек, это чувствуется. Но он молчал. А узнав о фотографии, расстроился.
— Что ты этим хочешь сказать? — вытаращил глаза Саша, помедлил и неуверенно произнес:
— Он был с отцом? — Я кивнула. — Чушь, — замотал он головой. — Полнейшая чушь… Сама подумай, как это могло быть? Отец похоронен здесь, вот фамилия…
— Здесь похоронен мой сын, который в марте был жив и здоров, а еще здесь похоронена я, Антонова Елена Сергеевна. Видишь?
— Не могу поверить, что твой муж… Он прихватил сына и смылся, в то время как все его родственники…
— А как еще можно объяснить все это? Он получил свои деньги и сбежал. А теперь скрывается. Он придумал для Ваньки правдоподобную историю, сменил ему имя. Мой сын знал, что должен быть осторожным, поэтому, увидев фотографию в газете, сразу же рассказал о ней отцу, и они сбежали.
— Черт… Надо же… Похоже на правду. Фотография в газете та же, что и у тебя?
— Ты видел.
— Значит, так: некто, кому события двухлетней давности не давали покоя, увидел фотографию в газете и понял, что история далеко не так проста. Жив ребенок, жива его мать и есть еще кто-то, кто о ребенке заботится. Он разыскивает корреспондента газеты и берет у него фото, а потом звонит Толстяку Лене, уверенный, что его это заинтересует, поскольку речь идет о больших деньгах. Может, мысль о том, что твой муж вовсе не покойник, посетила и его: в такой ситуации твое присутствие здесь просто необходимо, ты будешь искать сына, а мертвый супруг, вполне возможно, попытается найти тебя.
— Два года он не делал таких попыток…
— Откуда тебе знать? Кто-то очень мудрый заварил эту кашу, а теперь наблюдает в ожидании, что из этого выйдет.
— Я хочу вернуть сына, — напомнила я. — А чего хочешь ты?
— Помочь тебе, — твердо сказал Саша. Я усмехнулась и пошла к аллее, он за мной. — Думаю, мне стоит задать пару вопросов сторожу. Вдруг он видел твоего мужа?
— Вряд ли… — пожала я плечами, но препятствовать не стала.
Саша направился к мужичкам за столом, а я устроилась на крылечке сторожки: нужно было хотя бы несколько минут побыть в тишине и собраться с мыслями.
Саша вывернул из-за угла и кивнул:
— Пойдем.
— Он что-нибудь сказал? — задала я вопрос.
— Плиты привезли прошлой весной, вот эти самые мужички помогали их выгружать и установили на могилы. Точно помнят, что «хозяйка», молодая женщина, очень плакала. Одета небогато, а плиты очень дорогие. Таких на кладбище всего несколько десятков. Похоже описание на твою тетку?
— Нет, — усмехнулась я. — Неведомая молодая женщина, а Ваньку не держат взаперти, и он не пытался удрать.
— Господи, о чем ты говоришь? — вздохнул Саша. — Он ребенок, куда ему бежать, раз он один на целом свете. В конце концов, ему всего семь лет, его можно запугать, обмануть… да все, что угодно.
— Если мой муж жив, то деньги у него, — усмехнулась я. — Ведь ты их ищешь?