Я не договорил. Мысль о великане и его влинах была слишком тяжелой. Если даже гоблины, для которых Подземелье было домом, не стали сопротивляться, а побежали…
Гиталия пнула камушек.
— Крысюки — буркнула она. В ее голосе слышалась та же тревога — Самые первые крысюки в тонущем городке. Скверна уже вышла. Нам нужно варячить быстрее, Хозяина. И продавачить. Пока город еще стоячка.
Мы молча вернулись к лавке и нашим котлам. Работа закипела с удвоенной силой, но атмосфера уже изменилась. Веселая авантюра по добыче «лесного золота» померкла.
Теперь это была гонка. Гонка со Скверной. Гонка за золотом, которое могло купить место за высокими стенами, пока те стены еще могли что-то значить.
Дым от костра, на котором кипели наши зелья, поднимался в чистое небо, смешиваясь с запахом сосен. Теперь в этом дыму чудился другой запах — пепла и гниющей плоти, неумолимо приближающийся с востока.
Угроза из подземелья оказалась не тенью на горизонте. Она уже была здесь. И она была намного страшнее, чем мы могли себе представить. Даже Бронни, мирно жующая овсянку у лавки, фыркала время от времени, будто чуяла на ветру что-то недоброе.
Мы работали, не поднимая головы. Каждая капля зелья в пузырьке теперь была не просто товаром, а крохотной каплей надежды — нашей и тех, кто за стенами города еще не знал, как близко подкралась бугрово-бурая жижа…
Глава 20
Два дня каторги в лесу стоили того.
На спине Бронни, помимо наших пожитков, аккуратно уложенных в тюки, скрипели и позвякивали ящики. Деревянные, сколоченные наспех из подручных досок, но полные до краев. В них наше лесное золото.
Пузырьки, склянки и флакончики. Двести штук целебной, ну, или около того, силы от Гиталии. И еще восемьдесят — мои скромные «эксперименты», притулившиеся в отдельном мешке. Запах трав витал вокруг нас плотным облаком.
Городские стены, такие надежные тогда, сейчас казались выше и мрачнее. Над ними висела не просто тревога, а предгрозовая духота паники.
У ворот толпилось еще больше беженцев. Измученные семьи с узлами, запряженные скарбом телеги и плачущие дети. Все эти люди пришли из окрестных деревень в поисках защиты.
Стражники пропускали их с неохотой, проверки стали дольше и придирчивее. Вид торговца с гоблинкой и навьюченным динозавром вызвал привычное недовольство, но кошель с последними медяками, отданный «на чай» сержанту, и вид ящиков, явно не пустых, открыл нам путь быстрее других.
Да… М6не пришлось это сделать. В этот раз я буду умнее и не стану ломать устоявшуюся систему. Нам нужно попасть в город и быстро. Сейчас каждый день на вес золота в прямом смысле.
Внутри кипение достигло точки кипения. Улицы были запружены не только стражей и повозками с оружием, но и толпами обычных горожан. Они сновали как муравьи, скупая все, что могло хоть как-то ассоциироваться с выживанием: мешки муки, бочки с водой, прочные ботинки, кожаные куртки. И, конечно, зелья.
Лавки алхимиков были осаждены плотной стеной отчаявшихся людей. Крики, споры, плач, мольбы. Цены взлетели до небес — золотой за пузырек легкого лечения было уже не редкостью, а нормой.
— Видишь? — Гиталия прошипела мне на ухо, цепко держась за меня, пока Бронни пробиралась сквозь толпу. Ее глаза, острые как бритва, сканировали толпу, рынки, лица — Крысюки чуют беду… В нашей кораблике-городке уже большачная течь.
— Не нагнетай, Гиталия — отмахнулся я, но без прежней уверенности. Вид бегущих гоблинов в лесу крепко засел в памяти — Город просто готовится. Это нормально. Стены здесь высокие. Стража обучена. У них есть план. Надеюсь.
— План? — гоблинка фыркнула, указывая на группу ополченцев, которые неуклюже пытались синхронизировать шаг под крики сержанта. Один уронил копье, другой запутался в ремнях щита — Их план «стать навозом для Скверны», чтобы она долго-долго переваривала и медленнее ползлячила к следующим дурачкам. А наш план, Хозяина, должен быть другячим.
Она пригнулась ближе, ее шепот стал зловещим.
— Большая водица… Я слышачила в порту — там есть землячки. Другие… Солнечные, теплачные, без подземелий и культов. Скверна она же плоть, гниль… Она по воде не поплывячет, ведь да? Нам нужен кораблик. Пока есть на что покупачить билеты.
Мысль о новом бегстве на другой континент казалась безумием. Безумием отчаянным, дорогим и почти невероятным. Но после увиденного в лесу… Она уже не казалась такой уж дикой. Особенно в этом котле городской паники.
— Сначала продадим зелья — сказал я твердо, находя небольшую свободную площадку у стены недалеко от главного рынка. Толпа кипела рядом, но здесь было хоть немного пространства для Бронни — Потом подумаем о кораблях.
Я не стал разворачивать всю лавку. Не было времени, да и места. Вместо этого я мысленно выбрал опцию «Торговая точка». Из инвентаря системы материализовался неказистый, но чистый холщовый коврик. И на нем, словно по волшебству, стали появляться ящики с зельями Гиталии.
Пузырьки засверкали под вечерним солнцем, как драгоценные камни. Я достал табличку, которую смастерил в лесу:
«ЗЕЛЬЯ! Бодрость/Лечение/Антидоты! СПРОС ОПРЕДЕЛЯЕТ ЦЕНУ!».
Едва первый ящик встал на коврик, как к нам ринулись.
— Зелья! У них есть зелья! — крикнул кто-то.
Толпа у лавок алхимиков дрогнула, часть людей отхлынула, устремившись к нашему скромному коврику. В мгновение ока мы были окружены.
— Сколько за лечение⁈
— Дайте два бодрящих! У меня смена на стене!
— Антидот есть? Мой брат на заставе, там гадюк много…
— Я первый! Мне три!
Глаза людей горели лихорадочным блеском. Деньги, серебряные монеты, медяки, даже пара золотых, сыпались на коврик, как град. Гиталия, ощетинившись, но с хищным блеском в глазах, ловко хватала монеты, отмеряла зелья, отталкивала слишком назойливых.
— По порядку! По порядку, в очередь! — орала она, но ее голос тонул в общем гвалте — Лечение — золото! Бодрость — серебро! Антидот — серебро! Оптом — скидка!
Я едва успевал доставать зелья из ящиков. Спрос был просто бешеным. Люди хватали пузырьки, почти не глядя, лишь бы купить, лишь бы иметь эту крохотную капсулу надежды в кармане. Кто-то плакал, кто-то торговался истерично, кто-то молча протягивал деньги и хватал флакон.
Даже мои «эксперименты» пошли на ура! Я вывалил мешок со своими мутными и шипучими творениями на край коврика с табличкой «ЭКОНОМ. Риск — ваша забота! Пять медяков за штуку!». Их раскупили в первые же минуты. В основном старики, бедняки, те, кому не хватало на «настоящее». Отчаяние не разборчиво в покупках.
Бронни, прижавшись к стене, ворчала, недовольная шумом и толкотней, но ее массивная туша была нашей лучшей защитой от давки. Я ловил обрывки разговоров в толпе, пока отсчитывал зелья и собирал деньги:
— … Говорят, сожрала уже Свинцовые Копи…
— … ополчение Хуго? Прах… все прахом…
— … стража с южной заставы не вернулась… никого не осталось…
— … культисты… видели их в черных робах… ведут Скверну как пса…
— … корабль «Морская Чайка» уходит завтра на закате… билет — десять золотых…
Последнее заставило меня вздрогнуть. Гиталия поймала мой взгляд. Ее зеленое лицо было красноречивее слов.
Мы торговали, как в лихорадке. Ящики пустели с пугающей скоростью. Кошель на моем поясе тяжелел, монеты звенели, соблазнительно переливаясь золотом и серебром. Капитал, о котором я мечтал, наконец материализовывался.
Но радость была горькой. Каждая проданная склянка была гвоздем в гроб чьей-то надежды, оплаченной страхом перед невидимым, но неумолимо приближающимся ужасом.
Когда последнее приличное зелье с коврика ушло в руки трясущейся старухи, она отдала за него семейную серебряную ложку, наступила тишина. Толпа, обобрав нас до нитки, ринулась дальше, искать новые источники спасения.
Мы остались у стены, среди растоптанного, грязного коврика и пустых ящиков. Бронни облегченно вздохнула. Гиталия быстро, с ловкостью сороки, пересчитывала деньги, пряча монеты в разные потайные карманы своей одежды и наших тюков. Крупную сумму я давно переложил в пространственный склад.
— Ну, Хозяина? — спросила она, постукивая по туго набитому кошелью у меня на поясе. Глаза ее светились не только алчностью, но и давно назревшим «я же говорила». — Капиталяка есть. Городяка трещит по швам. Скверна, судя по слушкам, уже жуячит соседние долины. Культисты водячат ее на поводке.
Она кивнула в сторону порта, откуда доносился крик чаек и скрип канатов.
— Большая водица зовет. Гораздо громчее, чем этот трещащий горшок под названием «надежнячная крепость». Покупакаем билеты, Хозяина. Пока не позднячно. Пока наши деньги еще что-то стоякают…
Я смотрел на опустевший коврик. На звонкий, тяжелый кошель. На высокие, но вдруг показавшиеся такими хрупкими каменные стены. И на восток, откуда веяло уже не просто страхом, а запахом пепла и гнили, который, казалось, пробивался даже сквозь городские стены. Вера в городскую мощь треснула, как старый кувшин. Правда Гиталии была страшной, но неоспоримой.
«Лавка Удачливого Шардона» только что сделала свою самую прибыльную кассу. И самую горькую. Потому что продавали мы не просто зелья. Мы продавали последние крохи ложной надежды отчаявшимся людям, собирая монеты на билет в один конец. Билет прочь от гибнущего мира.
— Ладно, Гиталия — тихо сказал я, подбирая пустые ящики. Голос звучал чужим — Идем в порт. Узнаем про эту… «Морскую Чайку». И про цену на билеты до «туда, где без подземелий и культов». На двоих. И одного динозавра.
Бронни фыркнула, будто поняла. Гиталия резко кивнула, ее лицо осветилось не улыбкой, а оскалом решимости.
Мы свернули коврик и двинулись прочь от шумного рынка, к крикам чаек и запаху соленого ветра. К последней надежде, плывущей по большой воде. Торговля зельями была окончена. Начиналась торговля за собственные жизни.
Через некоторое время соленый ветер с залива уже бил в лицо, смешиваясь с запахом рыбы. В руке у меня гремел кошель — неприлично тяжелый, набитый серебром и парой золотых. В другой руке три просмоленных деревянных билетика. На них грубо выжжено: