– Ты даёшь ему слишком много таблеток! – беспокоилась моя мама. (Доктор Эржибет Гистл разработала систему приёма концентрированных витаминов А, В и Д. Она считала, что в сочетании с лечебной гимнастикой витамины ускоряют развитие ребёнка. Я безукоризненно выполняла все её предписания. Маме это не нравилось.)
С того времени я стараюсь не давать никому советов по воспитанию, особенно в том случае, если не просят. (Эта книга – не сборник советов!) И пусть простят меня те, к чьим советам я не прислушивалась. В своё «оправдание» могу привести факты из жизни Имике:
В школе на улице Батори его фотография украшала «Доску почёта» с подписью: «Самый воспитанный и вежливый ученик».
Недавно я спросила одну учительницу из той школы, что ей приходит в голову, когда она вспоминает Имике. «Во-первых, он всегда делал замечания Гергё (одноклассник Ими с синдромом Дауна), чтобы тот не употреблял «некрасивые слова» и «красиво ел». А ещё у Ими всегда были остро заточенные карандаши, и он очень аккуратно и красиво писал», – ответила Эва.
Но всё это было гораздо позже, а тогда, на ливийской террасе, мы долго боролись с карандашом. И, конечно, победили. Ими очень любил рисовать, и его рисунки всегда были «весёлыми». Наш тогдашний доктор увидел произведения своего маленького пациента и был немало удивлён: «Интересно, что Ими использует цветные карандаши, к тому же он выбирает яркие цвета. Это нехарактерно для даунов. Они, как правило, предпочитают чёрный, коричневый, тёмно-синий». После этого разговора я уже целенаправленно давала Имике только «весёлые», яркие карандаши.
Но даже если он рисовал только графитом, всё равно его картины не были мрачными. На них улыбались не только люди, но и все животные. Тогда он уже мастерски владел карандашом. Позже он освоил акварельные краски. Он так ловко и аккуратно пользуется кисточкой, как некоторые карандашом не всегда могут. Потом наступил период фломастеров, но те рисунки я не любила, потому что мне не нравились ядовитые, без оттенков цвета.
В моём зоопарке все звери весёлые и счастливые…
Помимо рисования, нашим любимым занятием с самого раннего детства было выкладывание пазлов. Мы начали с самых простеньких картинок, состоящих всего из нескольких элементов, ещё в тот период, когда ежемесячно ходили на приём к психологу в центр детской реабилитации на горе Сабадшаг. Раз от раза картины усложнялись, картонных кусочков становилось всё больше, а их размер всё меньше, и со временем Ими стал выкладывать картины, состоящие из 500-1000 элементов. Потрясающее терпение! Иногда он привлекал к этому увлекательному занятию всю семью, но рано или поздно нам надоедало, и мы сдавались на полдороге («Завтра продолжим!»). Ими оставался один и упорно, кусочек за кусочком выкладывал картину. У него уже «пристрелянный глаз», и он среди сотни похожих кусочков видит тот, который ему нужен, различая его по форме и по оттенку. Он и сейчас очень любит эту «игру для терпеливых». Если нет новых картин, он достаёт старые и снова складывает их. Но это для него уже «детская забава»!
Я уверена, что такие вот «умные» игры очень помогли Имике в развитии памяти, наблюдательности, научили его концентрировать внимание, чувствовать форму и цвет. Была у нас ещё одна любимая семейная игра: «Мемори». Комплект состоял из 64 карт. Если кто-то не знаком с этой игрой, коротко изложу её правила.
Одна и та же картинка изображена на двух картах, т. е. всего существует 32 пары. Все карты выкладываются на стол картинками вниз. Первый игрок переворачивает две любые карты. Если картинка на них совпадает, то он забирает эту пару себе и переворачивает следующие две карты. Если же карты разные, они остаются на своём месте и снова переворачиваются картинками вниз. Если ты запомнил, где лежит та или иная картинка, тебе будет легче найти пару для той карты, которую ты перевернул. Выигрывает тот, кто к концу игры собрал наибольшее количество пар. Имике часто выигрывал, потому что легко запоминал, где лежит пара «симпатичного шимпанзе» или «спящей красавицы». Для каждой картинки мы подобрали название. Таким образом, во время игры обогащался и словарный запас ребёнка. Но главное, за столом всегда царило веселье. У всех было прекрасное настроение, все по-настоящему хотели выиграть (и взрослые тоже!) и смеялись до слёз, когда вместо ожидаемого и наперёд громко заявленного «шимпанзе» вдруг вытягивалась «спящая красавица» или наоборот. Мотором всех этих семейных программ был Имике.
Он и сейчас ещё может сорганизовать нас на одну-две партии, и я знаю, почему он это делает. Он хорошо помнит беззаботное веселье, которое сопровождало все наши «настольные баталии», и хочет вернуть те безвозвратно ушедшие минуты. Но Балинт вырос, и ему уже неинтересно, у мамы с папой всё время какие-то важные дела (а тогда не было важнее дел, чем дети!), и игра уже не получается такой весёлой, как раньше.
Ими всегда строго следил за соблюдением правил игры. Нельзя было шельмовать, обманывать, подглядывать, что мы (как стыдно!) частенько пытались сделать, чтобы игра поскорее закончилась. Но Имике всегда пресекал наше недостойное поведение.
Однажды зимой мы с ним вдвоём поехали к моим родителям. Ему было тогда двенадцать. Вечера зимой длинные, и чтобы не было скучно, Ими решил научить бабушку играть в «Мемори». Долго объяснял правила игры, несколько раз наглядно показал, как надо переворачивать карты. Начали играть, и бабушка вместо положенных двух перевернула три! Надо было видеть, как искренне был возмущён внук! Даже тяжело больной дедушка, который и здоровым-то редко улыбался, от души рассмеялся над пристыжённой бабушкой.
Как бы весело ни было во время игр, всё же в первую очередь я видела в них не развлекательный момент, а учебный. Только для этого требовалось огромное терпение. С этой точки зрения самым лучшим партнёром была венгерская бабушка, моя свекровь. Когда она приезжала к нам в Будапешт, они с Имике часами могли играть в настольные игры.
Роль игр в развитии Имике неоспорима, но всё же это была капля в море по сравнению с тем, сколько мы учились «по-настоящему». Это был тяжкий труд для нас обоих. Ими всего три года проучился в школе на улице Батори. Он часто оставался и на продлёнку, потому что, во-первых, ему это нравилось, а во-вторых, тогда дома не надо было делать уроки, и оставалось больше времени на игры. Он любил продлёнку. В школе, несмотря на стеснённые обстоятельства (и территориальные, и материальные), делалось всё возможное, чтобы дети хорошо чувствовали себя в течение всего учебного дня. Учителя радовались любому успеху ребят, словно это были их родные дети. Они хвалили и всячески поощряли своих учеников даже по самому незначительному поводу, и благодаря этому у их подопечных было чувство удовлетворения от учёбы. На уроки венгерского языка Имике из его подготовительного класса перевели в первый класс, потому что он уже умел писать и читать, но и в первом классе он опережал многих ребят. На остальных уроках с ним занималась тётя Вики. Добрая, терпеливая, с тихим, ласковым голосом – её нельзя было не любить. Дети обожали её. А через год, уже в своём «законном» первом классе он попал в руки тёти Аги, которая действительно всех детей воспринимала как своих собственных, только была с ними гораздо терпеливее, чем их настоящие родители. Кроме того, она была одним из самых опытных педагогов школы. На её уроках Имике закреплял ранее полученные знания, осваивал новый материал, ни в чём не уступая своим одноклассникам, потому что у Аги был индивидуальный подход к каждому ребёнку. В те годы я принимала минимальное участие в процессе его обучения. Для меня это был один из самых беззаботных периодов за всё время учёбы Имике.
Через три года муж получил направление в очередную длительную командировку. Имике должен был оставить школу, свою любимую учительницу, одноклассников, с которыми он по-настоящему сдружился. В Кувейте, куда мы переехали летом 1997-го, он опять стал учеником-одиночкой. Венгерское посольство располагалось в огромном трёхэтажном здании, где помимо офисных помещений находилось несколько квартир для работников посольства. Кроме нас там жили ещё две семьи, и было три пустующих квартиры. В одной из них, как раз напротив наших апартаментов, мы устроили для Имике «единоличную» школу. Самую настоящую: с партой, учительским столом, школьной доской, спортзалом. И со своей собственной учительницей.
Тётя Эржике была профессиональным учителем начальных классов, но у неё не было подготовки дефектолога. Прошло несколько недель, пока она поняла, что в случае с Имике не подходят те методы обучения, которые она в течение долгих лет использовала в обычной венгерской школе. Тут надо что-то другое. Она искала это «другое», каждый день придумывая всё новые и новые способы подачи и закрепления учебного материала.
Как-то раз я перешла в квартиру, где находилась «школа», во время занятий. Шёл урок математики. Они проходили меры объёма. Я обнаружила их в ванной комнате. Тётя Эржи литровой кружкой набирала воду из-под крана и выливала её в ванну, а Имике стоял рядом и считал: 87, 88, 89… Они хотели посмотреть, сколько воды в одном гектолитре. Они проводили много таких «лабораторных исследований», с помощью которых Имике гораздо легче усваивал тот или иной материал. Были и домашние задания. Мы читали, писали, учили стихи и очень много зубрили. Помимо «серьёзных» предметов, Эржи проводила уроки рисования, рукоделия, пения, как и положено в настоящей школе. Иногда они ходили на экскурсии в город, если позволяла погода (при 50 градусах жары не очень-то погуляешь!)
Но, к сожалению, через год тётя Эржи уехала. У её мужа закончилась командировка, и они вернулись в Венгрию. Мне пришлось взять на себя роль учителя. Конечно, за прошедший год я многому научилась у Эржи, и всё же для меня это было очень сложным испытанием. Кто сам учил своего собственного ребёнка, тот поймёт меня. И для ребёнка это тоже очень сложно. К тому же Имике изо дня в день круглые сутки видел только меня. Папа работал, Балинт до 2–3 часов был в школе. Просто выйти погулять, чтобы хоть немного отдохнуть от маминого общества, – и то нельзя было. Из-за жары. Нелегко было, но мы справились.