[72]» они ели то, что ест вся семья), став чуть старше, могут начать отвергать почти все, что считают «здоровым» взрослые, – возможно, за исключением сладких фруктов – яблок и бананов, ярко-оранжевой моркови и помидорок черри. Многим детям от двух лет и старше можно в принципе не предлагать брокколи, шпинат или салат – для них это просто бяка!
Конечно, можно пустить в ход все свое красноречие, пытаясь убедить малыша съесть хоть что-то витаминное. Но можно и оставить все как есть, если знаешь: уговоры бесполезны. Эволюция запрограммировала детей на то, чтобы они обходили по широкой дуге все зеленое, а также избегали кислого и горького. Кислый вкус часто является признаком незрелой пищи с низкой энергетической плотностью – то же самое относится и к зеленому цвету. Кроме того, во времена наших предков зеленые овощи часто были ядовитыми – избавиться от токсинов удалось только после длительного культивирования и селекции. Некоторые продукты, такие как стручковая фасоль, до сих пор ядовиты в сыром виде. Горький вкус также может указывать на несъедобность – так что брюссельской капусты и цикория следует избегать из предосторожности. Кроме того, начиная примерно с полутора лет у большинства детей появляется так называемая неофобия, страх перед новым, в данном случае – перед новой пищей. То, что дети начинают испытывать отвращение к овощам именно тогда, когда им уже неплохо удается ходить и они могут иногда отдаляться от мамы и папы, имеет свой смысл: когда никто не стоит рядом и не присматривает, лучше держаться подальше от всего, чего ты не знаешь, даже если оно не зеленое. При встрече с бледными поганками это, безусловно, полезно. Также не лишено смысла длящееся иногда годами отвращение детей ко всему, что когда-то испортило им желудок, – это называется эффектом Гарсиа[73].
Таким образом, ориентация на потребности (и избегание стресса) в этом контексте означает просто принятие генетической программы наших детей – между 8 и 12 годами ее влияние исчезнет само собой. То, что дети до этого момента все равно получат все необходимые питательные вещества, витамины и минералы, гарантируется разнообразным, красочным рационом всей семьи, ведь яркий цвет многих овощей, указывающий на их зрелость и сладость, – тыквы, розовой свеклы, темно-красных помидоров или болгарского перца, ярко-оранжевой моркови, – зачастую помогает малышам привыкнуть к ним или, по крайней мере, к некоторым из них. Кроме того, большинство подросших детей все же любят картофель и фрукты.
Заметим также, что окупается упорство, а не дискуссии. Мы, люди, в отличие от большинства животных, не обладаем инстинктивным знанием того, что съедобно, а что нет. Нам необходимо выучить то, что можно есть. Вот почему верно следующее утверждение: все, что предлагается достаточно часто и без принуждения, в какой-то момент будет классифицировано ребенком как «съедобное» и – возможно – будет попробовано[74] (при условии, что никто из тех, кто это съел, не упал замертво). Тот факт, что готовность принять неизвестное растет уже просто за счет частоты встреч с ним, называется эффектом простого воздействия.
Вот почему родителям полезно будет отойти от старого принципа «с едой не играют». Потому что, если дети сначала просто поиграют с горохом или попробуют пюре из авокадо в качестве пальчиковой краски, они познакомятся с этой едой и, возможно, когда-нибудь полюбят ее. Эти приемы сегодня используются в педагогике питания (mеltidspedagogik) в Дании и Швеции с целью познакомить[75] детей детсадовского возраста с различными продуктами питания – а изначально идея уроков вкуса (classes du goût) принадлежит французам[76].
Что касается хорошего поведения, то лучше всего малыши учатся на достойном примере («Тезис № 11») и радуются, когда их навыки – например, есть с помощью столовых приборов – совершенствуются настолько, что они могут самостоятельно отправить в рот что-нибудь выбранное ими («Тезис № 9»). Начиная с трех-четырех лет – до этого такая просьба будет ненужным стрессом – можно деликатно просить ребенка закрывать рот во время еды, чтобы он не чавкал. К этому моменту двигательный и импульсный контроль малыша обычно развивается достаточно, чтобы он мог управлять процессом. Конечно, получается не сразу, но со временем ребенок привыкает следить за собой.
Время чтения: 4 минуты
У нас, взрослых, есть преимущество в опыте и знаниях. У нас есть власть запрещать и разрешать, принуждать и наказывать, если ребенок не соблюдает эти правила. Очень важный вопрос, который должны задать себе родители, – как они обращаются с этой властью.
Никто не может помешать взрослым насильно почистить зубы ребенку, который отбивается от этого процесса руками и ногами (подробнее о других возможностях читайте в главе 13). Никто не помешает им наказать ребенка, который устроил истерику перед полкой с конфетами. Да, у родителей есть право посадить свое чадо, в ярости швыряющее коробки по комнате, под домашний арест, заперев его в детской.
Выглядит пугающе, но такие практики существуют и по сей день. Их часто считают полезными для того, чтобы научить ребенка, что он не может получать все, что хочет, и должен послушаться старших. Иногда даже родители, которые хотят воспитывать детей с ориентацией на потребности и привязанность, не видят другого способа заставить ребенка сотрудничать, кроме наказания. Или же они неосознанно прибегают к моделям воспитания, знакомым им с детства, – например, некоторое время игнорируют ребенка. Эти методы эффективны, потому что вызывают у детей страх и тревогу, и в конечном итоге они делают то, что хотят родители: ведь ребенок напрямую зависит от связи с родителями и хочет восстановить ее. Но, даже если малыш не может выразить словами, что на самом деле происходит, наказание оставляет след в его детском мозгу, в его отношениях с родителями, в самооценке и в последующей способности разрешать конфликты. Мы, родители, обладаем властью – и можем использовать ее как для разрушения, так и для созидания.
Важно понимать, что есть большая разница в том, запрещают ли родители что-либо в качестве наказания – «Ты вел себя плохо, поэтому мороженое не получишь!», – или у них есть важная причина, связанная с конкретной ситуацией, по которой они не смогли исполнить детское желание. При этом очень важны Я-сообщения: «Я, как твоя мама (или папа), придерживаюсь мнения, что слишком много мороженого вредно для твоего живота. Вот почему я сейчас не встану в очередь за мороженым и не буду его покупать». В обоих случаях ребенок не получает мороженое, но в одном случае – в качестве меры наказания, а в другом – из-за разумной родительской ответственности.
В первом случае мороженое не имеет никакого отношения к делу, установленная «взаимосвязь» между «никакого мороженого» и «ты вел себя плохо» совершенно произвольна, родители с тем же успехом могли бы отправить ребенка в его комнату или наказать лишением любви. Решающее значение для наказания имеет то, что от него «больно». Совсем другое дело, если запрет на мороженое вводится ради защиты здоровья ребенка и не служит наказанием. Для родителей также важно регулировать детское разочарование – например, взять ребенка на руки и сказать: «Конечно, очень трудно не есть мороженое. Я тебя понимаю. Я тоже люблю сладкое». Именно это эмпатическое самораскрытие может вызвать у детей примерно с трехлетнего возраста чувство облегчения и понимания, что к ним относятся серьезно: «Родителям знакомо это ощущение, я в нем не одинок». Тогда, несмотря на разочарование, ребенок может извлечь из ситуации что-то позитивное.
Как же родители, ориентированные на привязанность, реагируют на то, что их ребенок ведет себя «плохо»? Они пытаются понять, что послужило причиной такого поведения. Например, если ребенок в порыве гнева бросает тарелку на пол и она разбивается, то, наказав ребенка за такое поведение, мало чего можно добиться. Возможно, в будущем он больше не станет разбивать тарелки, но еще и не научится понимать эмоции, лежащие в основе его фрустрации, чтобы управлять ими и регулировать их. Подобное не происходит ни с того ни с сего, но время и терпение помогают этого добиться.
Посредством наказаний дети усваивают мало существенного. Хотя «учатся» они очень быстро и начинают вести себя так, как хотят родители, это не настоящее сотрудничество, потому что оно не добровольно. Их лишают возможности развивать эмпатию или поведение на основании понимания – хоть оно еще не обязательно должно охватывать весь смысл, который, например, видят родители. Детское понимание может начинаться с фундаментальной уверенности – у людей с привязанностью есть причина настаивать на своей точке зрения. С другой стороны, наказания и принуждение лишают ребенка возможности распознать родительскую заботу и смысл, лежащий в основе поведения взрослых. Кроме того, как известно из исследований стилей воспитания, наказания могут повлечь за собой крайне неблагоприятные последствия[77]: пугливые, чувствительные дети приспосабливаются и становятся очень тихими и молчаливыми. Это увеличивает риск развития страхов или депрессивных симптомов (так называемое интернализирующее проблемное поведение). С другой стороны, темпераментный ребенок может развить противоположное поведение. Он перенимает агрессивный стиль, который ему преподносят в качестве примера, и таким образом пытается защитить себя. Так возникают негативные циклы: родители думают, что ребенка нужно еще больше наказывать, чтобы он наконец стал «послушным». Ребенок, в свою очередь, испытывает все больше и больше стресса и напряжения. В дальнейшем это проявляется в проблемных, агрессивных формах поведения, в том числе в других контекстах, например в детском саду или школе. Ребенок становится «трудным подростком», и таким он и останется – если только кто-нибудь не осознает его тяжелого положения.