Я объяснила, что после рождения брата или сестры многие дети ведут себя регрессивно. Это означает, что они возвращаются к поведению, которое на самом деле уже оставили в прошлом. То, что мама признала за своей дочерью Розали потребность быть на грудном вскармливании, было полезно, и, как оказалось, Розали так же быстро смогла дистанцироваться от этого, когда поняла, что на самом деле это «для младенцев». То, что в последнее время возросло число конфликтов между детьми, также было нормально. Шарлотта стала более подвижной, и Розали стала свидетелем того, как младшая сестра начала оспаривать ее «место» и пользоваться ее игрушками.
Для матери Розали было большим облегчением услышать, что многие первенцы в течение нескольких месяцев после рождения второго ребенка испытывают настоящие эмоциональные бури.
Розали была ребенком, который, как безутешный младенец, сильно зависел от совместного регулирования с матерью – на эту острую потребность в защите и безопасности ее мама откликнулась хорошо. Розали хорошо развивалась, играла и могла вступать в социальные отношения с другими. Однако из-за своего вспыльчивого характера она по-прежнему нуждалась в большой поддержке, когда испытывала такие чувства, как страх, гнев и разочарование. Я объяснила, что в таком поведении нет ничего «плохого», ведь в нем есть и много положительных сторон: Розали была целеустремленной, полной энергии, всегда была в движении и могла очень интенсивно испытывать и положительные эмоции. «Я никогда не слышала от Розали фразу: „Мне скучно”, – внезапно констатировала мать. В ходе консультации был важен пересмотр происходящего, потому что он немного снизил беспокойство по поводу того, что с Розали что-то может быть не так.
Мир маленькой девочки перевернуло рождение младшей сестры. Вот почему ориентиры и распорядок были очень важны именно сейчас. Как показал анализ журнала сна, Розали спала слишком мало. Этим и объяснялись «срывы» в утренние и вечерние часы. Потребовалось несколько дней, пока Розали не согласилась лечь спать пораньше, но это оказалось разумным вмешательством. Хотя с ней продолжали случаться «вспышки», но уже не с прежней интенсивностью. Кроме того, как выяснилось в ходе беседы с воспитателем в детском саду, на которую я посоветовала пойти, Розали ела там только небольшими порциями. Это подчеркивало, что малышка все еще была занята появлением и «перевариванием» множества новых впечатлений, поэтому более или менее отказывалась от еды. С этого момента мать очень внимательно следила за постоянным уровнем сахара в крови своей дочери, что также оказало положительное влияние.
Следующим шагом было сокращение часов в детском саду. Для матери Розали было очень важно услышать, что если даже вспыльчивый ребенок прогоняет своих родителей, это не является признаком того, что он их «больше не любит». Скорее, такое поведение Розали можно было интерпретировать как желание «наказать свою мать небольшим пренебрежением», потому что теперь у той была Шарлотта. Итак, мама Розали взяла на себя ответственность и в течение нескольких последующих недель забирала Розали ровно в 13 часов. Уход из детского сада сразу прошел лучше, так как в это время Розали не была так возбуждена и переутомлена, как обычно в 16 часов. Теперь оставалось больше времени и для физических упражнений. Все втроем выходили на улицу в любую погоду, что пошло Розали на пользу. Послеполуденные часы снова стали приятнее. Соседи получили письмо с извинениями за беспокойство и рисунком Розали. Мы также избавились на консультациях от тревоги по поводу того, что может появиться представитель Управления по делам молодежи. Если Розали бушевала, что все еще случалось, то мама могла это позволить: «Пусть она выпустит пар, мне кажется, это более здоровый вариант, чем держать все в себе. Мне никогда не разрешали этого делать. Я всегда должна была вести себя тихо. Может быть, криком моя дочь освобождается от гнева, чего мне никогда не разрешали показывать». Эта точка зрения была очень полезной. Раньше мама пыталась сдерживать бурные аффекты. Ей хотелось обнять Розали, утешить, что еще больше злило дочь. Между тем росло спокойствие: это свойственно такому возрасту. Было очень волнительно, когда мама рассказывала, как однажды она совершенно сознательно посмотрела Розали в глаза во время истерики: «Я рассмотрела в ее взгляде столько отчаяния, и в тот момент я очень ясно почувствовала, что делает она это не специально, а с ней это просто происходит».
Ощущение автономности укрепилось в Розали. Во многих повседневных ситуациях, в которых мама раньше принимала решения самостоятельно, теперь и дочери было позволено принимать решения вместе. Когда Розали ходила в детский сад в невообразимом наряде, она была явно горда и довольна этим. «Мне обязательно надо было позволить это, потому что только так она обретет собственную индивидуальность», – сказала мать. Однако в других областях мама Розали сумела значительно лучше защитить собственные потребности и отстоять границы, которые, по ее мнению, были необходимы. Раньше это давалось ей с трудом из опасения, что Розали снова может рассердиться.
А что насчет роли отца?
В итоге родители расстались по-дружески.
Это решение облегчило жизнь обоим партнерам и привело к тому, что отец в целом снова смог участвовать в жизни своих дочерей в качестве лица с привязанностью, поскольку ему больше не приходилось бороться с «бременем повседневной семейной жизни».
Отношения между сестрами складывались хорошо. «Они любят и ненавидят друг друга», как выразилась мама. Выдерживать это напряжение было не всегда легко. Однако конфликты между девочками происходили исключительно дома. На улице же сестры выступали как одна команда и поддерживали друг друга. «Конечно, это утомительно, когда они ссорятся. Но другие моменты, когда все идет хорошо, придают невероятно много сил, в них чувствуется столько любви и сплоченности», – сказала мать.
Что укрепило связь между матерью и Розали, так это совместные мелкие дела без младшей сестры. В это время Шарлотта любила бывать с отцом, что, в свою очередь, положительно сказалось на их отношениях привязанности. Розали всегда очень радовалась, когда могла что-нибудь сделать только с матерью. Было очевидно, что во время «ужасных вспышек гнева» Розали испытывала страх потери. Вероятно, из-за этого страха ей и было трудно выходить на детскую площадку только с отцом. Только когда связь дочери и матери снова укрепилась, Розали смогла больше общаться с отцом.
Однажды вспышки гнева Розали просто закончились. Теперь, если что-то ее не устраивало, она с удовольствием бросала матери: «Мне все равно!» Поначалу это предложение рассердило мать и вызвало новые обсуждения. Хотя, как я сумела объяснить матери, это было признаком того, что достигнута вызревшая способность эмоционально дистанцироваться от определенных ситуаций. Потому что если что-то не имеет значения, это не может вывести из себя. Это «все равно» Розали облекала в словесную форму все лучше и лучше. Растущая эмоциональная компетентность дочери вызывала у матери большую гордость, а также обогащала опытом того, что как семья они «растут все вместе».
34. Мой ребенок – «король драмы». Когда дети «не знают меры», «слишком робкие» или «сверхранимые»
Время чтения: 5 минут
У некоторых детей, кажется, есть склонность к драматизму: слегка ударившись, они громко рыдают, в то время как их друзья в аналогичной ситуации едва моргнут и продолжат играть. Или они плачут, цепляясь за родителей, потому что по дороге домой из детского сада наступили сумерки и в парке они повсюду видят монстров.
Раньше детям, особенно мальчикам, часто приходилось слышать в свой адрес, например, «Большие мальчики не плачут и не боятся!» или «Что ты трусишь, как девчонка?». Сегодня же многие родители усвоили, что такое гендерное распределение ролей неразумно. Это хорошая тенденция развития. Тем не менее взрослые, когда ребенок «заводится» у них на глазах и реагирует «преувеличенно», выражаются примерно так: «Да ладно, не так уж это и страшно!», «Не может быть, чтобы от этого было больно!» или «Как, ты этого боишься? Ну-ка, пойдем, ты ведь уже такой большой!». Эти фразы вы, скорее всего, сами слышали в детстве, и теперь они уже автоматически появляются в соответствующих ситуациях. Потому что сами родители не научились справляться с такой ситуацией по-другому, именно так хочется утешить своего ребенка и обеспечить ему безопасность.
Однако в результате ребенок редко прекращает свое «подчеркнутое» поведение – наоборот. Часто с этого все только по-настоящему начинается: плач становится громче на несколько децибел. Возможно, ребенок еще разозлится, начнет визжать, что-то сломает или топнет ногой. Некоторые родители, независимо от пола, втайне задаются вопросом: «Почему именно мой ребенок – просто капризный король драмы?»
Ответ может удивить:
В основном родители только провоцируют и усиливают якобы «подчеркнутое» поведение!
Как это происходит?
Как описано в первой части этой книги, для создания безопасной привязанности необходимы различные компоненты. Сюда относится и чуткое отношение к ребенку в ситуациях, связанных с привязанностью. Как мы знаем из исследований, адекватность является ключевым прогностическим фактором того, как качество привязанности будет развиваться в долгосрочной перспективе. Адекватная реакция родителей требует эмпатии – они должны сначала встать на место ребенка и посмотреть на ситуацию с его точки зрения. Это полезно для того, чтобы почувствовать: «В чем сейчас нуждается мой ребенок? Как я могу обеспечить ему хорошую поддержку?»
Если малыш испытывает тревогу, волнение или боль, то главное – это оценка и признание его эмоционального мира. После падения с велосипеда, даже если оно не причинило никакого вреда, важно дать ребенку понять, что его ощущения верны: «Я верю, что тебе больно» или «Ты очень испугался, да?» При этом родители берут ребенка на руки и просто находятся рядом. Это пример адекватной реакции, которая является абсолютно достаточной.