«Безмозглый юнец!»
- Да-да, Гарри. Для меня непривычно такое обращение. Я уж по-обычному, опекун, - Дамблдор вернул улыбку.
Распрощались они тепло. Гарри несколько минут искренне восхищался фениксом, Дамблдор с удовольствием принимал похвалу, словно феникс был его личной заслугой.
Школьные дни затянули в свою рутину, поглотив осень и выпустив из себя зиму, раскрашиваясь в яркие краски, лишь когда он на выходных возвращался домой к Цисси и Мастеру. Да еще волнительное разнообразие вносили наблюдения за Драко, который неожиданно стал волочиться за малолеткой Грингас, чем провоцировал Гарри на глумливые шуточки.
- Ну, и как ты с ней? Вот бы я хотел увидеть её личико, когда она поймёт, с кем связалась.
Драко хмуро смотрел на Поттера, стараясь молчать и не вестись на провокацию.
«Когда уже отец поймёт, с кем связался? Ты же просто шрамоголовый недоэльф!»
- Сколько ей? Одиннадцать? Двенадцать? Через год-другой, тебя могут посадить за совращение малолетней. Что ты с ней вообще делаешь? Всё шушукаетесь по углам?
«А ты - геронтофил* чертов! Он же старый! Ему же скоро сорок!»
Драко скрипнул зубами.
- Драко-о-о-о-о! Расскажи мне… - Гарри захлебнулся словами. Малфой-младший не выдержал и быстрым коротким ударом разбил ему нос.
- Еще раз что-нибудь услышу по поводу Астории, и запрет отца меня не остановит, а страна лишится своего героя! - прошипел он и вылетел из пустого класса.
Гарри не успокоился. На самом деле, зарождающиеся отношения между Драко и Асторией Грингас вызывали жгучую зависть. Драко повезло вдвойне. Он нашел своего партнёра и может быть вместе с ней, ни на кого не оглядываясь, не думая, как всё сложится. Он может быть с Асторией рядом каждый день. Наблюдая за тем, как блёклое, совершенно обычное личико девчонки меняется, становится почти красивым, стоит только Драко посмотреть на неё, улыбнуться… Гарри начинал злиться. Ему казалось несправедливым то, что названному брату всё даётся легко, без усилий. Он уже вступил в наследие. Он, казалось бы, без труда, добивался успеха в тренировках. Он нашел партнёра, с которым может быть не скрываясь… А у самого Гарри полный ступор в тренировках. Нет движения вперёд. Сложные, запутанные отношения с Мастером. Проклятое пророчество. Навязчивый Дамблдор, от которого приходится выслушивать запутанные истории и смотреть с ним идиотские воспоминания. Ведь можно просто и доходчиво объяснить, если бы не Мастер, то Гарри до сих пор не знал бы, что директор таким «интересным» образом пытается рассказать ему о крестражах.
Самозабвенно завидуя, Гарри и не замечал, что у Драко, не так всё прекрасно. Драко почти постоянно был хмур и задумчив, осунулся. Под его глазами залегли глубокие тени. Он то и дело бросал тоскливые, тревожные взгляды на Дамблдора. Часто пропадал на выходных из мэнора, а возвращаясь, выглядел измученным и уставшим. Стал о чем-то подолгу разговаривать с отцом. Гарри ничего этого не видел.
* * *
Люциус устало опустился на постель. Ничего не получалось. Вообще. Сверкнувшая было несколько месяцев назад надежда растаяла, как дым. Гоблины лишь бесконечно извинялись, низко кланялись, украдкой бросали взгляды полные ненависти и страха, но ничем не могли помочь. Оставался один выход, но и он не гарантировал успех.
Люциус закрыл глаза. Сколько осталось Дамблдору? Год? Да, год. На зельях Снейпа. Сколько осталось ему самому? При удачном стечении обстоятельств можно оттянуть до полутора лет. Чуть больше. Не утешительно…
Впервые за много лет Люциус вспомнил, что такое страх. Он укутывал его холодным, влажным покрывалом, пробирался под кожу, раздирая плоть, ввинчиваясь в кости. Впервые Люциус настолько боялся. Боялся за свою семью. За Цисси. За Гарри. За Драко. Непривычное, почти незнакомое чувство мучило, не отпуская. И в тоже время вызывало жажду деятельности. Не сидеть! Нельзя! Нужно обеспечить семье безопасность. Оставить для Гарри послания. При том сделать это так, чтобы не нарушить контракт. Что он мог?
«Не сообщать каким бы то ни было способом. Не писать. Не передавать через третьих лиц. Не рассказывать…»
«А как?»
Люциус закусил губу.
«Да. Задал ты мне задачу, Дамблдор!»
Люциус заворочался. Пролежал еще несколько минут, разглядывая потолок.
«Абрахас, как ты мне сейчас нужен! Как я жалею, что не пошел к тебе тогда.»
Поднялся. Начал мерить шагами спальню. Медленно поддаваясь собственному раздражению и страху.
«И ведь смертник же! Смертник! А всё не успокоится. Продолжает цепляться к Поттеру. Лезет. Напускает тумана, говорит загадками. Показывает ненужные воспоминания, пытаясь втереться в доверие… Воспоминания… Воспоминания… Воспоминания!»
Люциус замер. Невидящим взглядом уставился на собственные руки. Потом рассмеялся. Искренне. Не сдерживая радость.
«Нет, человек. Ты хитёр, а я хитрее! Он сам всё поймёт. Я ничего ему не буду рассказывать. Он сам дойдёт!»
Люциус спокойно вышел из спальни и направился в свой кабинет. Его ждала копотливая, многодневная работа. Собрать собственные вспоминания, проставить на них даты. Кое-какие подчистить, необязательно воспитаннику видеть всё. Необходимо, чтобы он уловил саму суть без лишних подробностей. И так многое вызовет ревность и обиду. Но Люциус надеялся, что Гарри всё же сможет увидеть, прочувствовать. Если не сгорит в первый год без поддержки Мастера. Ненависть и страх вновь вспыхнули в Люциусе.
«Прости меня…»
Он отогнал от себя эту мысль. Рано просить прощение. Есть еще время. Немного, но есть. Сейчас важнее всё успеть.
Первые попытки вытянуть воспоминания кончились неудачей. Образы путались, смешивались, и Люциус был вынужден обратиться к Снейпу. Тот молча выслушал закадычного друга, потом попытался проклясть, потом несколько часов с удовольствием разорялся по поводу «остроухих блондинок», «нежных и трепетных эльфийских педофилов: Поттеру, прости Мерлин, только шестнадцать, а кое-кому скоро стукнет сорок», «ископаемых, о которых даже достоверных упоминаний в летописях не осталось». Потом несколько поостыл и согласился помочь.
Выудив первые воспоминания и восстановив их точные даты, Снейп завёлся по-новой.
- Я рад, что твоя голова всегда работала. Вот только одна печаль, видимо, вы эльфы просто не знаете… - он немного помолчал, - думать нужно той головой, которая на плечах…
- Снейп! - Люциус не выдержал и прошипел на парселтанге, тут же добавив угрожающий рык.
Тот лишь скептически скривился:
- Не выпендривайся, Леголас. У Лорда получается эффектнее. Да, и у Поттера тоже, хотя у последнего - в силу возраста. Всё же шипение из уст двенадцатилетнего ребёнка слышать было фееричнее.
Люциус пропустил мимо себя смысл язвительной фразы, зацепившись за незнакомое имя:
- Кто такой Леголас?
Снейп одарил его фирменным взглядом «вы придурок, батенька», но соизволил ответить:
- Толкиена почитай на досуге. Эта книга должна стать твоей настольной, - и рассмеялся.
Флаконы с воспоминаниями постепенно, медленно, но верно заполняли деревянную, грубо обработанную коробку. Снейп немного смягчился. С интересом понаблюдал за несколькими люциевскими тренировками, пряча страх и восхищение за ироничной улыбкой. Как-то вечером, после очередного выматывающего сеанса легилеменции, он сказал Люциусу:
- Ты знаешь, Малфой, я даже несколько рад, что не один такой слизеринец, попавшийся на удочку гриффиндорца. Всё-таки старик в свое время намудрил что-то с собственным распределением.
Люциус ответил снисходительным:
- Человек! - его всегда забавляло то, как маги носятся с факультетской принадлежностью.
12. Паззл.
Гарри разглядывал очередной флакон с воспоминанием. Вот уже несколько недель он подглядывал за Мастером через призму его прошлого. Словно заново знакомился с тем, кто ушел в небытие, оставив после себя лишь горький дым, заключенный в дешевое стекло. Теперь все ночи напролёт проходили в думосбросе. В жизнь Гарри, только-только успокоившуюся, укрывшую, наконец, боль и безумие потери, ворвалось безумие иного толка. Поттер внимательно всматривался в события далекого прошлого, в растерянности замирая перед ними. Гарри любовался юным Люциусом. Каждый день он с нетерпением ожидал наступления ночи для того, чтобы вновь погрузится в миражи воспоминаний, туда, где тени прошлого оживали, приобретали объём и краски. И сейчас он следил за тем, как Мастер, живой, такой близкий и в тоже время недосягаемый, спешно собирается куда-то. Как знакомая, щемящая сердце складка пролегает между светлых бровей. Каждый жест, каждое движение, каждое слово Люциуса вызывали боль. Живой. Здесь он еще живой.
Гарри насторожился. Последние несколько недель просматривая воспоминания, он особо не концентрировался на смысле. Они и так приносили слишком много боли, чтобы еще и внимательно наблюдать за тем, как Люциус вопреки запретам отца продолжает свои встречи с Риддлом. Люциус, ведомый своими инстинктами, наплевал на прямой запрет Абрахаса и не оставил Риддла. Воспоминания прекрасно показывали, какого рода отношения связывали будущего Тёмного Лорда и Мастера. Их взгляды, разговоры, прикосновения… вначале они вызывали лишь глухую злость и обиду. Совершенно невозможно было видеть то, как Риддл очаровал Люциуса, приблизил к себе, клеймил. Воспользовался им, как пропуском в закрытое общество чистокровных. Стыдно. Невыносимо стыдно. Гарри понимал, что Мастеру только-только исполнится шестнадцать, что он бунтует, намеренно нарушая запреты отца, что он ведом инстинктами, которые всё с большей силой давлели в преддверии полного принятия. Но стыд горел в груди адовым пламенем, щедро, широкими мазками нанося ожоги. В тоже время, собственные детские, глупые обиды на излишнюю строгость, на многочисленные запреты таяли. Приходило понимание, почему Люциус следил за своими воспитанниками как Цербер, не давая совершить ошибки, подобные своим. И Гарри, защищаясь от лишних болевых ощущений, перестал вдаваться в смысл увиденного, довольствуясь лишь возможностью видеть живого Люциуса. Но сейчас… сейчас воспоминание состояло из череды беспорядочных, на первый взгляд, не слишком понятных, словно вырванных картинок. Вот Люциус с отвращением разглядывает покалеченного волшебника, переводит недоуменный взгляд на Риддла, тот лишь ласково улыбается в ответ. Следующая картина. Собрание. Люциус стоит рядом с Риддлом и со страхом во взгляде наблюдает за тем, как наказывают одного из провинившихся пожирателей… Яркие вспышки, крики, паника. И Люциус в центре с недоумением оглядывает развернувшееся сражение между аврорами и пожирателями. Секунда, и он аппарирует в