нить собственного президента, а в Америке досрочно его почти невозможно свергнуть. Американцы дают своему президенту время утвердиться, а в Италии не так. Достаточно одной забастовки — и президент покидает свой пост. Со времени окончания второй мировой войны в Италии сменилось пятьдесят два правительства.
…В тот августовский день было слишком жарко, чтобы за столом говорить о политике. Да я уже и так наговорился о ней с Чезаре. Сытый и довольный, я глядел на заполненный людьми пляж. Мне нравится наблюдать за тем, как люди отдыхают. Как-то меня спросили, почему я не отдыхаю где-нибудь в более тихом, более оторванном от цивилизации месте? Почему после целого года суматошной и напряженной жизни, когда меня окружают сотни людей, мне не хочется на время спрятаться подальше от них? Почему бы не уединиться в домике где-нибудь в горах или на острове, где нет никого на целые мили вокруг?
Нет, такое не для меня. Мне нравится здесь, на моей горе, в некотором отдалении от людей, в спокойной обстановке собственного дома. Здесь я могу видеть и слышать окружающую жизнь совсем рядом — внизу, на пляже. Вверху, на моей террасе, тихо и мирно, но снизу всегда доносится приглушенный шум голосов, иногда крики играющих в мяч или вопли бросаемых в воду — радостные, веселые звуки, которые всегда сопутствуют людям на отдыхе. Живя в Пезаро, я почти не слушаю музыки, разве иногда, когда работаю с молодыми певцами. Голоса, доносящиеся с пляжа, счастливые, звонкие, для меня лучшая музыка (по крайней мере, один месяц в году). Я похож на человека, который долгое время ест жирную пищу и пьет хорошее вино. Ему это нравится, но раз в году он должен поехать на минеральные воды в Монтакатини, чтобы промыться.
С тех пор как я приобрел этот дом в Пезаро, городские власти расширили пляж, из огромных камней построили волнолом длиной в восемьдесят метров. Мне видно, как с прибрежных скал ныряют Мальчишки, и я говорю вслух:
— Как хочется спуститься туда и поплавать, как эти ребята. Но я не могу.
Дино понимает, что я имею в виду, и отвечает:
— Да нет, Лучано, можешь. Я отвезу тебя на лодке в какое-нибудь уединенное местечко. Тебе там никто не помешает.
— Ты уверен? И не будет никаких поклонников? Не будет туристов с камерами с телескопическими насадками, чтобы поймать в объектив это ужасное тело? Ты гарантируешь?
— Обещаю, — отвечает Дино. — Там никого не будет.
— А крупный тунец не клюнет на меня?
— Не беспокойся. Я знаю подходящее местечко.
В этот день Дино был занят. Но через несколько дней мы отправились с ним на моей лодке подальше от людей, далеко за мол. Это было именно то, что мне Дино и обещал, — совершенно уединенное местечко! Я плескался в воде целый час, просто чудесно! Ни фотографы, ни тунцы мне не помешали…
Окончив трапезу, мы обычно еще долго сидим за столом, попивая кофе или минеральную воду, едим фрукты. Если я считаю, что уже достаточно долго соблюдал диету, то могу пойти на кухню и принести немного мороженого «Хаген Даз». Когда Билл увидел его в первый раз, он был удивлен и спросил:
— Ты привез его из Нью-Йорка?
— Извини, — отвечал я, — но сейчас его можно купить и в Италии.
Я считаю, что это самое вкусное мороженое в мире. Уж я-то разбираюсь в этом…
Мои домашние начали расходиться из-за стола. Я понял, что и мне пора: прошел метров пятнадцать до своего гамака, что висит между двумя деревьями у дальнего края террасы. И будь за столом у меня даже сам президент Франции, пришло время вздремнуть. Ложусь в гамак и засыпаю. Сквозь сон слышу крики играющих на пляже детей…
Глава 18: КОНЕЦ ЛЕТА
Итак, после обеда я обычно отдыхаю — сплю в гамаке час или два. Как хорошо проснуться на террасе, когда послеполуденное солнце заливает пляж внизу, под горой!
Было очень жарко — не помню, когда еще было так жарко, — но с моря дул бриз. Лариса, увидев, что я проснулся, принесла мне холодной минеральной воды и сказала, что три девушки-японки ждут в такси у ворот. По переговорному устройству они объяснили, что приехали из Токио с подарком для маэстро Паваротти. Можно ли им войти и вручить его мне?
Возможно, они и приехали из Токио, но уверен, что не только для того, чтобы увидеться со мной. Конечно, они будут осматривать Рим и Флоренцию, пока находятся в Италии. Я сказал Ларисе, чтобы она их впустила.
Девушки оказались милыми и очаровательными. Они вручили мне кимоно из шелка замечательной расцветки, которое сшили для меня в Токио. Я был очень тронут, а когда его примерил, то удивился, что оно оказалось мне впору. Японцы ведь такие молодцы — возможно, они использовали компьютер, для того чтобы измерить мои ужасные габариты по изображению на телеэкране.
Друг, живущий на побережье в Фано, позвонил мне и сказал, что они выходили в море и поймали тунца весом около двух центнеров. Я не поверил этому и сказал Биллу, что мы сможем поработать над книгой потом, а сейчас необходимо поехать и взглянуть на рыбу. Мы сели в мой «мерседес» и за пятнадцать минут доехали до Фано. Там в порту стояло много рыболовецких судов, но я поехал прямо к докам.
Когда мы подъехали к месту, которое назвал мне мой друг, там вокруг подвешенной за хвост рыбы уже стояла небольшая толпа. Рыба была огромная — около трех метров длиной — и очень красивая. Мы все сфотографировались на ее фоне. Чуть позже друг привез нам домой большой кусок тунца — это была часть хвоста. Анна нарезала розовое мясо тонкими ломтиками и подала его сырым с соусом «песто». Это было восхитительно.
Еще перед отъездом в Фано я договорился встретиться кое с кем из родственников в доке Пезаро, где держу свой катер. Билл настаивал на том, чтобы сразу же вернуться домой и продолжить работу над книгой. Но я ему ответил, что день сегодня облачный, и если мы будем работать в то время, когда не светит солнце, то книга выйдет грустной. Солнце потом все же выглянуло, но Билл вообще махнул на меня рукой: так или иначе, но о работе он больше не говорил.
Мы с Биллом ехали по побережью вдоль длинного пляжа мимо тысяч припаркованных машин. Многие, выезжая с места парковки, рискуют задеть твою машину, когда она едет мимо. Это очень опасно, поэтому мы называем эту дорогу «Страда дельи Морти» — Улица смерти. На ней случается много дорожных происшествий. Но мы удачно миновали ее и направились прямо в док Пезаро, где нас ждал мой катер. На борту уже были Лариса, мой племянник Витторио, моя племянница Кармен со своим чудесным пятилетним сыном Николя, красивым мальчиком и хозяином всего, что он увидит. Если люди думают, что летом на вилле «Джулия» главный я, то они ошибаются. Главный — Николя.
Я вывел катер из гавани и когда уже был в открытом море, то прибавил скорость и направился к северу от Пезаро. Я очень люблю смотреть на свой дом со стороны моря. Отсюда ясно виден склон холма. В том году он был заметен еще лучше — благодаря множеству подсолнухов, которыми мы засадили склон, круто поднимающийся от пляжа к дому. Сам же дом почти не виден за деревьями.
Стали обсуждать, стоит ли доставать «банан». Это новая забава, которую придумал я: длинная резиновая надувная труба ярко-желтого цвета и в форме банана, которую привязывают к катеру. Ее можно оседлать, как коня. У «банана» есть ручки, чтобы держаться, но ноги свободно болтаются в воде, поэтому легко упасть. Адуа любит кататься на «банане» и умеет хорошо на нем держаться, независимо от скорости и количества виражей. Но в этот раз Адуи с нами не было, а больше никто не выразил желания прокатиться верхом на «банане». Чем же еще заняться?
Я спросил Билла:
— Ты умеешь кататься на водных лыжах?
— Нет.
— Хочешь, я тебя научу?
— А ты можешь? — спросил он.
— Я прекрасный инструктор, — ответил я, и Билл согласился попробовать.
Он спустился в каюту и долго не выходил. Я крикнул:
— Что ты там делаешь?
— Не могу же я кататься в контактных линзах, поэтому ищу, куда бы их положить.
Я подождал минуту, потом снова крикнул:
— Ну, ты не передумал?
Билл нашел две кофейные чашки, чтобы положить в них линзы, потом надел купальный костюм и спустился в воду. Я подсказывал ему с катера, что надо делать. Он надел лыжи и поднял их в воздух — как я ему велел. Потом Билл сделал мне знак, подняв большой палец. Я завел мотор, трос натянулся. Были видны только брызги воды, а где Билл? Потом я заметил его за кормой в воде и сделал круг. Он прокричал:
— У меня во рту половина Адриатики. Я выпустил рукоятку и хочу попробовать еще раз.
— Держись крепче. И закрой рот, тогда не наберешь воды.
Билл приготовился, поставил лыжи в нужное положение, а я снова завел мотор. На этот раз он продержался дольше, но, когда начал принимать вертикальное положение, одна лыжа подвернулась вместе с ногой Билла. Он опять оказался в воде. Вид у него был несчастный. Я развернулся и поплыл назад.
— Что-то случилось с ногой, Лучано, — кричал Билл. — По-моему, она не сгибается в эту сторону. Я ее здорово ударил.
— Хочешь попробовать еще раз?
— Еще раз? — спросил он. — Будет хорошо, если я вообще смогу ходить. — Билл поднялся на борт и сказал, что ему неудобно — так опозориться. Все его успокаивали: в первый раз это случается с каждым. Кармен сказала, что он отважен, как лев (что, как мне кажется, было явным преувеличением), но Биллу это было приятно. Лариса принесла ему один из моих халатов, и мы усадили его на мягкое сиденье на корме.
Билл стал расспрашивать всех, как они учились кататься на водных лыжах, и очень удивился, узнав, что никто из них даже и не пробовал этого делать. А он-то думал, что завоевывает право на членство в нашем маленьком клубе водных лыжников.
— И даже ты, Лучано? — спросил он. — Ты тоже никогда не катался на них?
Я сказал с улыбкой:
— Да ты что, с ума сошел?
Действительно, из нас только один пытался встать на водные лыжи — Лариса. Она каталась на них за несколько дней до этого и растянула мышцу. Оказалось, что с Биллом случилось то же самое. Это было просто совпадение. Лариса показала Биллу свою ногу — она была вся черно-синяя. Билл спросил: