Я поспешил за ней следом, но не успел вовремя окликнуть ее, поэтому стал ждать у выхода из туалета, пока она выйдет. Когда она показалась из-за двери, я преградил ей дорогу и сказал в лоб, даже как-то для себя самого неожиданно, будто бы движимый посторонней силой:
– Простите, хочу с вами познакомиться.
– Марина, – сказала она спокойно, так, словно мой поступок вовсе не показался ей невиданной дикостью.
Я объяснил, что нахожусь здесь со своими студентами, что она мне понравилась, и что я намерен искать с нею встречи.
– Хорошо, – ответила она. – Я запишу ваш телефон и позвоню вам завтра. У вас есть, чем писать?
– Нет.
– Тогда я возьму у официантки, подождите, – с этими словами она подошла к стойке и попросила у официантки ручку. Записав мой номер телефона, она улыбнулась, сунула ручку мне в руку и удалилась к своему столику.
Подойдя к стойке, чтобы отдать ручку, я подмигнул официантке и заговорщицки спросил:
– Ну, что, позвонит? Как вы считаете? Кажется, я ей понравился.
– Это – валютная проститутка, – так же заговорщицки в тон мне, но с легкой насмешкой ответила официантка. – Через час-другой их здесь будет сотни две-три.
– Это как? – не понял я.
– А вот так. Здесь девочки все за деньги.
– За деньги?
– За деньги.
– А-а…
Моим студентам "Конюшенный Двор" понравился, и они проводили там все вечера и ночи до самого нашего отъезда. Им льстило, что к нам постоянно подваливали женщины, с которыми они могли совершенствовать свои познания в русском языке.
В Питере как раз проходил чемпионат мира по хоккею на льду, и нас принимали за хоккеистов. Поняв это, я перестал переубеждать девушек в обратном, благо парни мои были все здоровые как на подбор, и сам я в свою очередь представлялся их тренером, требуя для себя скидку на "услуги интимного характера".
А в последнюю ночь мы даже выиграли главный приз клуба – ящик пива "Бочкарев". Для этого нужно было собрать наибольшее количество билетиков с надписью "Бочкарев", которые выдавались по штучке за каждую выпитую кружку. Мы собрали их 118 и победили. Победителей должны были вызвать на сцену, поэтому мои студенты, отдавая девушке-конферансье жетоны, указали два имени – мое и ассистента доктора Райзингера. Я тоже был указан как доктор, по моему академическому титулу. Когда нас стали вызывать на сцену, я вышел, а доктор Райзингер застеснялся.
– Это правда, что Вы с доктором Райзингером выпили 118 кружек пива? – спросила девушка-конферансье.
– Да, – смущенно подтвердил я, – правда.
– А где же тогда доктор Райзингер?
– Доктор Райзингер сейчас блюет в туалете, потому что он пил больше.
– Скажите, а в какой отрасли вы доктора?
– Я – микро-хирург глаза, а доктор Райзингер мой австрийский коллега. Он приехал в Петербург на повышение квалификации. Завтра он в целях благотворительности будет оперировать глаза пенсионеров-добровольцев. Надеюсь, что руки его не будут дрожать.
– Мы тоже будем на это надеяться, – сказала девушка-конферансье, вручая мне ящик пива.
Пиво меня заставили депонировать в гардеробе, а не пить сразу. Таковы были правила клуба. Поэтому мы пили его утром, уже после закрытия "Конюшенного Двора", на лавочках Михайловского сада в компании нескольких никем не востребованных в ту ночь проституток.
Когда мы заходим в "Конюшенный двор" вместе с Гадаски, там уже битком набито людьми, а на стриптизных столах стриптизируют стриптизерши. Есть в "Конюшенном Дворе" один существеннейший недостаток – девушки там раздеваются только до трусиков, а не полностью. То ли это ошибка менеджмента, то ли хитроумный расчет, сказать трудно, но Гадаски сразу обращает на это внимание.
– Ну, в Шердиче стриптиз, конечно, получше!
Ох, Россия-Россия! Как стыдно мне бывает за твою убогость и несовершенство! Ничего по-настоящему до конца хорошо сделать не могут. Вроде бы сумели открыть интересное заведение, но все ж с червоточинкой, с гнильцой. Ну, почему бы девушкам и не снимать трусы? Что же это за ханжество такое? Вокруг сплошная проституция, а стриптизерши трусы не снимают? Тьфу! Тьфу!
Гадаски безусловно прав. В Шердиче заведения хоть и скромней, но стриптиз там лучше. Там женщины, пусть и не такие дородные красавицы, как в "Конюшенном Дворе", но зато свои самые интересные мужскому оку части тела добросовестно показывают. Шердич – это район лондонского Сити, известный своими питейными заведениями, куда заходят пропустить несколько дринков после работы служащие делового Лондона. В Шердиче приличное смешано с неприличным, богатое с бедным. Да, в Шердиче мы с Гадаски видели настоящий стриптиз!
Мы заказываем себе по кружке пива и продираемся на второй уровень, чтобы посмотреть сверху на дансирующих внизу.
– Здесь что, действительно все сплошь проститутки? – спрашивает любознательный Гадаски.
– Знаешь, на самом деле – нет. Есть просто студентки, которым хочется сняться или познакомиться с фирмачами. Вон, смотри – эти две явно не профессионалки!
– Где? Я не вижу.
– Да вон там! Девушка-микроцефал с маленькой головкой и большой сракой, и ее плоскогрудая подруга. Видишь?
– А она, по-моему, ничего!
– Тогда пойди и познакомься! Здесь это вполне нормально, никто никого отшивать не будет. Они явно скучают. Купи им по дринку!
– О'кей, сейчас попробуем.
Я устал в дороге, мне хочется спать, поэтому я решаю экономить силы и не проявлять излишней активности, а занять наблюдательную позицию. Я вижу, как Гадаски обменялся телефонами с Микроцефалом и смешался с толпой внизу в поисках других женщин. Вижу, как он танцует с черноволосой бабищей быстрые танцы, как он берет телефон у какой-то смешной коротышки. Гадаски в ударе.
Он явно чувствует себя здесь как рыба в воде. Вот и прекрасно! А я, хоть и стою на месте, но не остаюсь без дела. Ко мне постоянно кто-то подходит. Вот подвалили две учительницы младших классов. Предлагают поехать с ними в какой-нибудь другой клуб. Здесь им уже изрядно поднадоело. Знаками подзываю Гадаски.
– Есть предложение поехать в другой клуб.
– В какой?
– В клуб "Достоевский" на Владимирской, – говорит одна из подвыпивших училок.
– А это хороший клуб?
– Нам там больше нравится.
– Ладно, поедем!
– С нами еще одна подруга, она там внизу танцует. Сейчас мы только ее заберем и встречаемся у выхода. Хорошо?
Когда мы выходим на улицу, я замечаю, что мороз начинает крепчать. Лужи уже схватились тоненьким льдом. Скользко. Нужно быть осторожным, чтоб не упасть.
– Я телефонов набрал. Завтра буду отзваниваться! Брал только у непрофессионалок. Будем фотографировать их для "Русской бабы". А это что за телки, которых ты снял?
– Училки какие-то. Чего хотят – непонятно…
– Плохо, что их трое. Это всегда неудобно. Помнишь, как тогда с финками?
– Да, помню…
Из дверей "Конюшенного двора" сочно вываливают три русские красавицы в шубах. Это – для нас! Мы подходим к стоящему рядом такси и грузимся. Я – вперед, а Гадаски с тремя девками – на заднее сиденье. Судя по визгу и хохоту, раздающимся сзади на протяжении всей дороги, у меня не остается ни малейших сомнений в том, что там происходит.
– Может, нам лучше сразу же ехать домой? – спрашиваю я.
– Нет, нет, в клуб, в клуб! – громко кричат девки.
– Ой, Светка, он мне под юбку лезет!
– И мне тоже. Ой! Ой!
Когда мы приезжаем на Владимирскую, клуб "Достоевский" уже закрывается. Вернее, оттуда уже выгоняют. Не понятно, почему так рано. Нас, естественно, не пускают. Да и сам клуб выглядит не очень серьезно. А девки хотят жрать. Совсем, видно, оголодали на своих учительских зарплатах!
– Я знаю здесь хорошее круглосуточное заведение на Пяти Углах, блинную. Это недалеко. "У тещи на блинах" называется. Давайте туда пойдем! – предлагает та, которую зовут Светкой. Это она предложила поехать в "Достоевский". Она вообще постоянно что-нибудь предлагает.
Нам с Гадаски тоже хочется есть, и мы все вместе направляемся по Загородному проспекту в сторону блинной в компании разнузданных училок. Хорошо! Весело! Бегаем, прыгаем, беремся за руки, хохочем, друг за другом гоняемся. Уф!
"У тещи на блинах" довольно чисто. Дизайн в стиле – a la russe. Решаем есть мясное рагу в глиняных горшочках. Горшочки, запечатанные сверху печеным тестом, стоят горячие на печи и привлекательно выглядят.
Берем себе по горшочку и по пиву и начинаем есть. Рагу неплохое. Есть можно. Все хвалят. Одна только Светка не хвалит, она морщится, но ест. Только в самом конце, когда все почти уже съедено, она не выдерживает и говорит:
– У меня рагу какое-то плохое, вонючее.
Я нюхаю ее горшок и действительно – там внутри все протухло. Видно горшки по мере убывания подставляют, тогда старые и новые вместе стоят, и не различишь, какой из них свежий, а какой – нет. Светке не повезло – ее горшок, очевидно, уже пару недель так простоял и протух. Но зачем же она тогда все это ела?
– Беги скорей в туалет, дура! – кричу я ей.
Она вскакивает, начинает бежать в сторону туалета, но уже через пару шагов, видно, не в силах больше сдержать "души прекрасные порывы", начинает рыгать тещиным рагу прямо перед собой. Я отворачиваюсь. Подружки бросаются к Светке на помощь. К столику подскакивает сотрудница кафе, нюхает горшочек, извиняется и предлагает принести новую порцию.
– Не надо! – говорю я. – Даже если в этот раз ей и попадется свежий горшок, что, как вы сами понимаете, не факт, она все равно есть это больше не будет!
– Пойдем отсюда, – резко бросает Гадаски.
– Да, да, пойдем…
Глава 7. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ ГАДАСКИ. СТРАШНАЯ ТАЙНА.
– Давай не будем брать мотор, а прогуляемся по ночному городу, – предлагаю я. – Это займет минут тридцать-сорок, не больше. Нам все прямо и прямо, а потом направо.
Мы идем по Загородному проспекту мимо дома, в котором до эмиграции жил Гадаски со своей тогдашней подружкой – дочкой профессора Ленинградского института железнодорожного транспорта Леночкой Краковской. Гадаски и Леночка учились в институте, в котором преподавал ее папа, правда, Гадаски потом выгнали за неуспеваемость, а Леночка благополучно доучилась там до конца.