– Да, Миша обиделся. И к Гадаски приревновал. Видишь, он ремонтировал, душу в квартиру вкладывал, а потом приехал Гадаски и ты его оттуда попросил. В феврале-то вы вместе тусовали, с девочками знакомились, а здесь ты так с ним поступил.
– Ну, что же я мог сделать? Оставить у себя их обоих? Это же полный бред! Да и Миша бы не остался.
– Миша ранимый очень. Думаю, он тебя никогда не простит. Это как с женой. Изменила она ему – и все.
– Пойми, Будилов, не хотел я обидеть Мишу!
– Хотел-нехотел, а обидел.
– Что же теперь с китайским проектом будет?
– Придется тебе самому ним заниматься.
– Но ведь это Миша меня на него подбил! Я только из-за него и ввязался! Он же хотел в Китай поехать, Тибет посмотреть.
– Принципы и обиды для Миши выше Тибета или Франции, ты же знаешь. Лучше возьми в Тибет меня.
– Да, придется тебя брать. Ничего другого не остается. Хорошо, хоть время терпит. Выставку нам на 2004 год перекинули. Буду искать людей, которые согласятся этим всем заниматься. Надо найти фондрайзера, чтобы уже начинал искать спонсоров. К Ху Бину в китайское консульство тоже наведаться не плохо было бы, информировать его о ходе подготовки выставки.
– Значит, ты так по-прежнему и хочешь 64 китайских художника в
"Манеж" привезти?
– Да, все уже согласовано с Комитетом по Культуре и с дирекцией
"Манежа". Градова нам собственноручно ответ подписала. Плохо, что Миша из игры вышел. Проект-то классный. 64 современных китайских художников, работающих в разных жанрах, приезжают в Санкт-Петербург. Выставка так и будет называться "64", как число гексограмм в китайской классической "Книге Перемен". Работы художников – отражение перемен, происходящих в современном мире. Хорошо, а! Только Миша не знает главного. Я решил в проект маленькое изменение внести. Приедут не 64 художника, а 64 художницы. И отбирать их будем мы!
– Миша все равно не согласится. Лучше сразу меня на его место бери. Мне проект нравится, и твои коррективы кажутся мне конструктивными. Я не подведу.
– Так и решим! Помнишь, Сталин сказал – "Нет незаменимых людей!", это когда Крупская пыталась его критиковать, – "Мы объявим вдовой вождя другую женщину!"
В главном офисе "Форы" на Мойке мы становимся в очередь к самой симпатичной девушке. Когда наша очередь подходит, передо мной встает выбор – брать "Мотороллу"-утюг за две тысячи, или маленькую складную за четыре. Перед девушкой мне стыдно показаться жлобом и я беру маленькую за четыре, а в награду прошу ее номер. Она смущается, но записывает. Надо будет ее куда-нибудь пригласить. Хорошо иметь своих людей в "Форе". Может быть в кино?
"Call me at work: 273-73-21 " – приходит мне сообщение от Пии. Пробую позвонить ей с нового телефона. Не получается. Система "Форы" примитивна и одновременно сложна. Прием не везде есть. Работает же "Фора" на частоте FM, как обычное радио. Звоню Рубцову, у него тоже "Фора", и сразу дозваниваюсь. Высказываю свои претензии и замечания.
– Старик, ты развращен GSM-ом, – отвечает Рубцов, – а здесь тебе не Австрия, а Россия, поэтому – привыкай!
В конце-концов, дозваниваюсь в консульство. Слышу радостный голос Пии:
– Билеты есть. Идем завтра на открытие. Будь у меня в пять.
Глава 23. БАТЮШКА НА ВЕЛОСИПЕДЕ. КСЮША. СТРАННЫЙ ПРИСТУП.
Сегодняшний день у меня распланирован – до одиннадцати надо успеть позавтракать в "Колобке" и купить автоответчик, в одиннадцать приходит бабушка делать мне массаж, в двенадцать придет Ксюша, в пять я иду к Пие, а дальше, как Бог даст!
Кто такая Ксюша – для меня пока что секрет. Она позвонила мне вчера вечером и сказала, что хочет быть фотомоделью. Я обещал на нее взглянуть и высказать ей свое мнение. Услышать мое мнение ей было невтерпеж, но я, чтобы соблюсти приличия, не стал приглашать ее на ночь, а назначил ей фото-пробы на следующий день.
Выйдя из "Колобка", я замечаю преподобного отца Агапита, несущегося вдоль проспекта Чернышевского на велосипеде по сугробам, как камикадзе.
– Отец Агапит, – кричу я ему, намеренно окая, – во имя Пресвятой и Триединой Троицы, остановитесь!
Отец Агапит от неожиданности тормозит и, не справившись с управлением на гололеде, врезается в сугроб перед галантерейным магазином.
На нем черная ряса под черным пальто, на голове – красивого меха высокая поповская шапка. Заметив меня, он приветливо машет правой рукой в тонкой кожаной перчатке:
– Ты давно в городе?
– Вот уже третью неделю. А куда ты едешь? – спрашиваю его я.
– На Фурштатскую, в немецкое консульство.
– У тебя все в порядке? Как с Гайкой?
– Да ну ее на… – но заветных слов отец Агапит не произносит, сдерживается.
– Ты с ней видишься?
– Виделся, но больше не буду. Она там, у Африкана на Фонтанке малиной заведует, всяких там Ануфриевых, Сорокиных, Паперштейнов и прочую мразь принимает, и с ними трахается.
– Но почему ты считаешь, что Гайка с ними трахается?
– Последний раз, когда я у нее был, до того мы долго не виделись.
Она пустила меня в постель, и все было нормально. Утром же, когда я встал, то заметил, что простыни были грязные, окровавленные и в засохшей сперме. Я потребовал объяснений, а Гайка встала, подняла руки в стороны, и мелким-мелким смехом смеяться стала.
– Прости, если бы я не знал этот ее жест с поднятыми руками, и этот ее смех, я бы тебе не поверил.
– Ты ведь знаешь, что ее первый муж был известным в ГДР рок-музыкантом и много ездил на гастроли – то в Венгрию, то в Болгарию, то в Польшу. Ей казалось, что он ей там изменяет, поэтому она старалась сама в это время перепихнуться с как можно большим количеством мужиков. Думаю, эта травма осталась у нее на всю жизнь, и теперь у Африкана она трахается со всеми, кто ее захочет.
– Знаешь, у меня нет аргументов, чтобы пробовать убедить тебя в обратном.
– А тебе и не нужно в чем-то меня убеждать.
– Ладно, звони! Мне нужно еще кое-что купить!
– С Богом!
Бабушка уже ждет меня на лестнице. Я жалуюсь на головную боль и рассказываю, как я отравился.
– Что ж вы, Володенька, сами-то красили? Наймите человека, он вам за сто рублей все выкрасит!
– Точно, – говорю я. – Я найму художника Будилова. У него как раз нет сейчас денег. Пусть красит батареи, если не умеет рисовать портреты!
У бабушки очень сильное биополе и она начинает снимать мне головную боль, не дотрагиваясь руками до головы. Я чувствую тепло от ее ладоней и даже вроде бы свечение. Становится хорошо-хорошо, почти засыпаю.
Ксюша приходит раньше.
– Девушка, подождите, хозяин хворает, – строго говорит бабушка.
Сидеть, кроме как на полу, у меня негде. Есть, правда, столешница, покрашенная Мишей в синий цвет, которую мы с Гадаски использовали как подиум для съемок. На ней стоит моя фотоаппаратура. Ксюша скромно присаживается с краю.
Я безжизненно лежу посредине комнаты на одеяле на полу, по мне ползает бабушка. Неплохой имидж для известного фотографа, замечу я вам. Даже не поднимается навстречу, когда приходит модель, и не говорит "Здравствуйте!"
– Сейчас мы начинаем работать, – бормочу я, проводив бабушку. -
Ксюша, какой у вас рост?
– Метр восемьдесят шесть. Я в университетской баскетбольной команде играю.
– Прекрасно, всегда мечтал иметь женщину выше себя.
– А у вас какой рост?
– Давай будем на "ты"! У меня 180 сантиметров.
Я беру камеру, передергиваю затвор и прицеливаюсь.
– Давай, раздевайся, только быстро!
– Щелк-щелк-щелк! Щелк-щелк-щелк! – щелкает фотоаппарат.
У Ксюши есть серьезные недостатки. Очень маленькая грудь. Два прыщика. Просто удивительно, никогда ничего подобного не встречал. Фотомодель из нее никакая не выйдет, но брать ее на всякие презентации и приемы я мог бы. Буду говорить, как одеваться и, обязательно, чтобы туфли на высоких каблуках носила.
– Ксюша, теперь делаем видео. У меня возникла интересная мысль.
Ты будешь боксировать лампочку, ты высокая, и тебе будет легко до нее дотянуться. Включаешь ее, за веревочку нужно дернуть, и вот так боксировать и ногами бить, ноги повыше задирать старайся! Вот так, хоп-хоп!
Когда стены в квартире оказались убранными, в образовавшейся комнате осталось три источника света. В комнате, в бывшей прихожей и в бывшей кухне. Я все их решил оставить. Теперь это выглядит очень забавно. Можно зажигать их по одиночке, а можно все сразу. Получается интересное освещение. Комнатная лампочка у меня осталась от люстры и она со шнурочком. Дергаешь за шнурочек, и она зажигается. Это удобно, не надо ходить к выключателю. Лампочку я вкрутил красную.
Ксюша дергает за шнурок – загорается красная лампочка. Она ее боксирует, но не бьет, задирает ногу, хорошо. Одна проблема, когда Ксюша задирает свои длинные ноги, она не влезает в объектив видеокамеры. Я отхожу дальше и дальше, и дальше отходить мне уже некуда. Открываю дверь в ванную и отхожу туда.
– Надо включить музыку! – кричит разгоряченная Ксюша. – Под музыку мне будет легче двигаться!
– Нет проблем! – я включаю магнитофон.
Ксюша движется в жестком ритме, я снова отхожу в ванную, в самую крайнюю точку. Сажусь на унитаз, так удобней. И вдруг – бамс! Задеваю зеркало, стоявшее на батарее, и оно падает на кафельный пол.
Естественно разбивается, слышен звук битого стекла.
– Что случилось?
– Черт побери, я разбил зеркало!
– Плохая примета, – замечает Ксюша.
– Плохая или не плохая, а без зеркала я, черт возьми, остался!
Со съемками закругляемся. Прошу Ксюшу вынести по пути зеркало на дворовую помойку. Договариваемся, что она придет в субботу и принесет сумку с обувью и одеждой, чтобы можно было работать дальше. Она хочет, чтобы я сделал ей порт-фолио.
У Пии я застаю Люду. Она останется с Каем, пока мы будем ходить в кино. Покуда собирается Пия, Люда успевает мне шепнуть по секрету, что Пия ее спрашивала, не могу ли я работать на КГБ, но Люда ее подозрения рассеяла.