После раздачи вина мы выходим на улицу, где вместе с упавшими к нам на хвост хвостопадами, среди которых небезызвестный Игорь Колбаскин, на нас падает снег. Погода меняется. Но настроение превосходное. Идем на Гагаринскую есть блины.
Игорь Колбаскин просится у Хайдольфа, чтобы тот пригласил его в Вену.
– Что ты там будешь делать? – спрашиваю я.
– Я сделаю work-shop для австрийских художников и буду их учить,
– отвечает Колбаскин.
– Чему же ты можешь их научить?
– Я научу их показывать хуй!
– Отлично!
– Я научу их показывать хуй в метро, например.
Игорь Колбаскин любит показывать женщинам хуй в общественном транспорте, а затем об этом рассказывать. Еще он любит где-нибудь в толчее их лапать, залезая порой довольно глубоко под одежду. В феврале он предложил провести такой work-shop со мной, но меня отговорил Маленький Миша.
– Володя, – сказал он, – что позволено Игорю Колбаскину, не позволено никому другому! То, что он делает – это редкий врожденный дар, которому нельзя научиться.
Сегодня вечером я зван к Пие, поэтому я сразу предупреждаю Хайдольфа о наших планах на завтра. Сегодня вечером все будут отдыхать. Завтра с утра встреча с Горбуном. Обсуждение будущей выставки в Мраморном дворце. Осмотр запасников отдела новейших течений, а после – обед и беспробудная пьянка до послезавтра.
Пия купила Кай новую видеокассету. Она иногда покупает кассеты на английском языке, потому что кассеты с русским переводом смотреть невозможно. Слышать за кадром монотонный голос дяденьки переводчика воистину подобно пытке. Здесь я с нею согласен. Кроме всего прочего, Кай не понимает по-русски. Я подозреваю, что директор финской школы и его жена мало чему учат. Учебник-то русского языка у Кая есть, а знать он ничего не знает. Иногда Пия просит меня:
– Владимир, помоги Каю делать домашнее задание!
Тогда я подхожу к Каю, заглядываю в его учебник русского языка, сам мало что там понимая, так как там почти все по-фински. То есть, есть какое-нибудь упражнение с объяснением, что надо что-то писать, а что писать, понятно только Каю, да и то плохо, он мне что-то объяснит по-английски, а я ему по-русски чего-нибудь от фонаря надиктую. Так мы домашнее задание и сделаем. А Кай, наверное, потом в школе свою правоту отстаивает, это, мол, мне Владимир помог, значит – все правильно, Владимиру-то как русскому – знать лучше!
Еще там очень много переводов. Ну, с русского на финский – это еще куда ни шло, тут я тоже по-английски ему что-нибудь растемяшу. А можете ли вы себе представить, как я перевожу с финского – на русский?
В этот раз Пия купила "Возвращение Батмена" и теперь мы сидим все вместе на диване и смотрим. Для меня это полный кайф, расслабуха и отдых после насыщенного дня. Пия запускает мне руку в волосы и поглаживает, почесывает где-то там в их густых дебрях. Волосы я не стригу и даже не подрезаю уже, наверное, с год и они все длиннее и длиннее становятся. Когда они мне мешают, я завязываю их в хвосты, но чаще хожу с распущенными. Бороду я тоже давно не стриг, хотя ее я подрезаю чаще, чтобы не выглядела как у бомжа.
Фильм "Возвращение Батмена", хотя и детский, но очень красивый и отлично сделан. В нем много специальных эффектов и трюков, мультипликации и компьютерной графики. Одним словом приятная интересная сказка, от которой можно получить удовольствие. Мне так хорошо, что хочется спать, и я действительно погружаюсь в сладкую дрему где-то на том месте, когда женщина-секретарь превращается в Кэт-Вумен. Но до этого она приходит к себе домой, в квартиру, уставленную красивыми яркими вещами, и говорит фразу, которая глубоко врезается мне в мозг:
– Honey, I am home! Oh, I forget I am not married!
Я тоже хочу обставить свою квартиру красивыми и яркими вещами, но фраза Кэт-Вумен меня настораживает, она заставляет задуматься над собственными проблемами, она глубже, чем могло показаться, иначе бы она мне так глубоко не засела.
Меня будит то, что в своих ласках Пия опускается слишком низко. Ей уже мало моей головы и она начинает активные поиски прочих волосяных покрытий, дабы запустить и в них свою руку. Фильм кончился, Кай отправлен спать к себе в комнату, а нам ничего не остается, как заняться друг другом. Мы предоставлены сами себе.
Господи, как же мне хочется спать! Здесь на диване, конечно, хотя и удобнее, чем у меня на полу, но все равно не выспишься. Надо пользоваться моментом и не отказываться от мягкой постели. Надо скорей в постель, в спальню. Скорее спать! Ну, какие тут могут быть игры?
– Хватит, пойдем! – говорю я сурово Пие.
Я снимаю ее с себя, разворачиваю и ставлю на пол, на четвереньки, словно зашалившуюся кошку или собаку, наказывая ее при этом крепким ударом под хвост. А затем гоню ее, уже как корову, жесткими ударами своей упругой хворостины через гостиную и прихожую в спальню. Я подталкиваю ее, щупая на ходу упругое вымя и подстраиваясь ей в шаг. (Немного твердо коленям, а так – ничего, главное – это чтобы не выпасть.) Удар хворостиной – шаг, еще удар – еще шаг. И так это все медленно и мучительно, что, загнав ее уже почти в самое стойло, я теряю терпение и начинаю исступленно хлестать все чаще, и чаще, и чаще. До тех самых пор, пока хворостина моя не теряет своей изначальной упругости и, вся в мыле, не падает вниз.
Глава 39. ЗАПАСНИКИ ГОРБУНА. ГРАНДИОЗНЫЕ ПЛАНЫ.
Снег падает и падает. На мосту через Фонтанку возле цирка мы на минуту останавливаемся, чтобы полюбоваться панорамой зимнего города. Звуки умирают, шаги становятся бесслышными, машины редкими и медленными, с усилиями продираясь сквозь наметаемые весенней метелью сугробы. "Пришла весна, и рады мы приходу матушки-зимы" – написал еще в 19-ом веке один из живших Санкт-Петербурге русских поэтов свой знаменитый каламбур.
Да, пятница 13 апреля 2001 года. Падает снег. Бедные комары Тимо
– каково им теперь, в такое-то ненастье! Бывает, что снег в Питере идет и в начале мая, на моем веку это случалось не раз. Поэтому снег в середине апреля не должен казаться чем-то особенным. Чем-то особенным он кажется только Хайдольфу с Кристиной, ведь в Вене уже давно весна. В Вене весна была уже в начале марта, когда я оттуда уезжал. Там уже что-то цвело, и на чем-то уже появлялись листья.
– Генерал Мороз! Карашо! – восторженно произносит Хайдольф.
– Хайль Гитлер! – кричат нам, полуобернувшись, два проходящих мимо подростка, уловившие немецкую речь.
– Sie haben uns erkannt! – радостно констатирует Хайдольф.
Нана встречает нас на входе в корпус Бенуа. Сегодня музей открыт для посетителей, и нам не надо идти через бюро пропусков. Мы следуем за ней направо, пересекаем несколько окартиненных залов и ныряем в незаметную дверь отдела новейших течений. Вчера Горбун на лекции не присутствовал, но Нана передала от него большой привет дорогим иностранным гостям в своем вступительном слове. Сегодня мы являем себя пред его светлые очи.
Сейчас Горбун сидит перед нами и нещадно хвастается, пространно разглагольствуя о своих недавних служебных командировках за границу, о встречах с известнейшими художниками и кураторами, директорами крупнейших музеев, и информирует нас о ближайших выставках в Мраморном дворце. Хайдольф рассказывает ему в свою очередь о себе и о своих планах грандиозных проектов и большой выставки в Русском Музее, на что получает полное понимание и добро Горбуна вместе с предложением немедленно, сразу же после встречи, осмотреть экспозиционные пространства на Миллионной.
Горбун крайне ласков и мил с нами, и он великодушно допускает нас в святую святых – в запасники отдела новейших течений. Вот уже десять лет на специально выделенные средства отдел Горбуна приобретает произведения современных русских художников. Нана препровождает нас из кабинета шефа в обширное помещение, оборудованное по последнему слову музейной техники французскими раздвижными шкафами, хранящими бесценные шедевры. Специальные приборы поддерживают в помещении нужный температурный режим. Посмотреть запасники отдела новейших течений было моей давней мечтой с тех самых пор, когда я о них впервые услышал.
Надо заметить, что существует два вида бесценных произведений искусства. Один вид – это произведения, цену которых трудно определить, поскольку они являются культурным достоянием человечества и, находясь на музейном хранении, не могут быть проданы на свободном рынке. Другой вид бесценных произведений – это те, которые вообще ничего не стоят, и никогда ничего стоить не будут.
По какому-то странному стечению обстоятельств отдел новейших течений Русского музея занят сбором именно этого второго вида бесценных произведений искусства.
В хранилище Нана перепоручает нас одной из сотрудниц, а сама с нами раскланивается – ей надо срочно куда-то бежать. Тетенька, к которой нас прикрепили, по-английски и по-немецки не говорит, поэтому мне приходится переводить для моих австрийских гостей. Сергея, чьей обязанностью является перевод, на высокую встречу решено было не брать, тем более что Горбун нормально объясняется по-английски.
Боюсь, что чувства мои от созерцания накопленных-накупленных Горбуном шедевров, мне трудно будет передать здесь без резких слов. Но я как-нибудь постараюсь это сделать. Вся коллекция состоит в основном из произведений Африкана и Кибира Старцева, но есть еще и картины каких-то других мастеров, впрочем, мало чем от картин Африкана и Старцева отличных.
– А это вот – работа Олега Зайки, – объясняет нам тетенька.
"А это еще кто такой?" – спрашиваю себя я, – "Какой-то Олег Зайка, ну надо же, хуй ему в задницу! Зачем он-то здесь нужен? Или Горбун наивно полагает, что это полотно Зайки, на котором тот написал маслом две зеленые елки на красном фоне, будет стоить через много лет так же дорого, как и работы Малевича?"
Но, если работа Зайки в хранилище только одна, то работ Африкана чрезвычайно много. Сляпаны они левой ногой, да и как еще они могут быть сделаны гопником от искусства, допущенным Горбуном в недра Русского музея?