Я вижу, как дергается при этом лицо Пии, становясь несчастным и жалким. Маска сосредоточенности и серьезности слетает с него в мгновение ока.
– Не уходи, – шепчет она сорвавшимся голосом. – Пожалуйста, не уходи…
Но я вдруг наполняюсь решимости быть до конца жестоким. Она достаточно испытывала мое терпение и трепала мне нервы весь сегодняшний день. Пусть теперь хорошенько подумает над собственным поведением. Надо ее наказать, проявить твердость, иначе она будет меня ломать в будущем. Я должен быть сильным и жестким!
– Почему ты никогда не скажешь мне правду? – слышу я ее беспомощный лепет.
Повернувшись, я выхожу в прихожую, быстро обуваюсь и, не оглядываясь, бегу по лестнице вниз, не в силах больше себя контролировать. Я бегу по улице, переходя постепенно на шаг, и без лифта по лестнице поднимаюсь на шестой этаж.
Только у себя дома замечаю, что меня сильно знобит. Лоб покрывается испариной, к горлу подступает тошнота. Я чувствую, что надо вернуться, но мне удается себя сдержать. Каким-то образом попробую вытерпеть до утра, чтобы все перегорело. Не стану идти на поводу у женщины! Завтра она будет как шелковая. Если я вернусь сейчас – я признаю свое поражение. Она хочет, чтобы я возвращался. Она меня ждет. Может быть, наивно надеется, что я действительно сделаю только несколько необходимых звонков и приду назад? Но я не приду! А звонки я сделаю – и первым делом я позвоню Ольге!
Ольга дома. Ольга рада, что я объявился.
– Хочешь, я скажу тебе что-то хорошее? – спрашивает она.
– Скажи, мне это сейчас нужно! А еще расскажи о Будапеште, как там было?
– Хорошо, сейчас я приеду и все тебе расскажу.
– Это и есть то хорошее, что ты хотела мне сказать?
– Да, встречай меня у метро через час – в половине одиннадцатого.
Насколько эротичными могут быть слова? От разговора с Ольгой мне становится легче. Я ощущаю эрекцию, снимаю штаны и подхожу к зеркалу, в котором отражается мой нетерпеливо подрагивающий хуй, который через час я всажу в Ольгу, и который еще совсем недавно – вчера вечером, показывал в соседней Финляндии свои лучшие стороны. Почему же так возбуждают слова и мысли?
Они зачастую возбуждают сильнее самого телесного акта. Однажды, я не мог кончить на проститутке, привезенной ко мне с Суворовского проспекта Маленьким Мишей. И тогда я потребовал, чтобы она шептала мне в ухо:
– Я люблю тебя! Ты мой единственный и неповторимый. Мне с тобой хорошо!
– Но это же не правда! – возмутилась она. – Я не стану этого делать, потому, что я тебя не люблю! Это – обман! Я тебя ненавижу!
– В сексе нет, и не может быть правды, в нем все – обман и иллюзия! Секс – это очень странная штука… Хорошо, если ты не хочешь шептать о любви, тогда кричи о ненависти! Кричи – "Я тебя ненавижу!"
– Я тебя ненавижу, – злобно прошипела она, и я кончил.
А Ольга похожа на весенний цветочек, ее светловолосая головка, надушенная легкими духами, выглядывает из фиолетовой в клетку рубашки с расстегнутым воротом, ее ноги в черных чулках, поставленные на высокие каблуки, напоминают тонкие стебли. Поверх рубашки она завернута в весеннюю курточку-обертку. Я беру ее и целую, вышедшую из метро на станции "Чернышевская", чтобы насытить мою весеннюю похоть. В легких сумерках начинающихся белых ночей я веду ее по Фурштатской улице к Таврическому саду. Зачем – туда, а не сразу домой – не знаю!
Если Пия – моя кармическая половина, то Ольга, я уверен, тоже играет в моей жизни некую кармическую роль. Возможно, что она меня от Пии спасает. Я прислушиваюсь и приглядываюсь к ситуациям, я призываю на помощь свою интуицию. Я стараюсь понять непонятное и предвидеть непредвиденное. Мы идем, и Ольга щебечет, как птица, обнимая меня за талию и прижимаясь ко мне покрепче.
Безмятежные входим мы в парк. Проходим мимо постамента памятника Ленину без Ленина и подходим к белеющему памятнику Есенину. Зачем мы к нему подходим? Мы останавливаемся посередине поляны и начинаем безудержно целоваться в сладостных ароматах расцветшей черемухи.
И тут мне вдруг начинает казаться, что за мной наблюдают. Словно я голый. Но не совсем, словно голый. Быть голым для меня совершенно не страшно. Голым мне приходилось неоднократно выступать публично – со сцены театра и даже с университетской кафедры. Голым я выходил на балкон, когда познакомился с Пией. То, что я ощущаю сейчас – это нечто другое. Мне кажется, что с меня сняли кожу. Я чувствую себя беззащитным и обескоженным.
– Пойдем скорее ко мне! – говорю я Ольге.
– Да, пойдем, а то меня уже закусали комарики!
Мне так странно, так беспокойно. И снова меня начинает знобить и колбасить. Это – Пия! Наверное, она думает сейчас обо мне? Или наблюдает за мной из кустов? Возможно ли, чтобы она меня выследила? Нет, гоню я от себя эту мысль, такого не может быть! Трудно представить, чтобы она бросила дома Кая и пошла следить за мной.
А безотчетный страх и волнение продолжают усиливаться. Только уже в лифте я облегченно вздыхаю и отдаю свой рот Ольге. Она заглатывает мой язык, покусывая его острыми щучьими зубками, жадной рукой нащупывая при этом в штанах мой изогнувшийся рыболовный крючок.
Так мы извиваемся в едущем, а затем остановившемся лифте, в котором вдруг гаснет свет. Со всей очевидностью Ольга хочет меня прямо здесь, а мне страшно, что дверь лифта вдруг распахнется, и нас увидят. Но почему я боюсь, что же в этом страшного? Ну, увидят – и пусть увидят!
Однако страх сильнее и настойчивее логики, я судорожно пробую вырваться из объятий возлюбленной и в итоге выскакиваю весь расстегнутый со свалившимися до колен штанами на полутемную лестничную клетку. Мне кажется, что там – вверху, у глухо закрытой двери на чердак зловеще чернеет человеческая фигура. Пия? О, Господи! Я схожу с ума! Мое сердце сейчас выпрыгнет из груди через открытое, запыхавшееся от продолжительный поцелуев горло.
Нащупав ключ, открываю дверь, пропуская вперед Ольгу. А на спине моей остается взгляд, который мне не удается сбросить даже с одеждой. Так было уже однажды, когда режиссер Сергей Гольдцан привел ко мне продавщицу из булочной, а ее друг-грузчик их выследил и стоял под дверью всю ночь. Он стучал и звонил, сыпал матами и угрозами, нас и ее в нашей дикой оргии только подогревавшими.
Тогда мне было не страшно, а ведь он мог выломать в то время еще бывшую деревянной дверь и, ворвавшись в квартиру, нас всех перерезать, или подкараулить нас утром. Да, тогда мне было не страшно за деревянной дверью, а сейчас – за железной, в которую даже никто не ломится и не скребется, мне до безумия страшно!
Но я – не один, со мной разгоряченная и ничего не боящаяся Ольга. Она стаскивает с меня одежду, овладевая мною прямо у двери. Я отдаюсь ей, как женщина. В этот момент я ее ненавижу, но от этой ненависти мне хочется ее еще больше. А она испускает громкие голливудские стоны, как девушка, насмотревшаяся по видео классики жанра.
Глава 63. ВЗГЛЯД. ДУРНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ. КАРТИНА БУДИЛОВА.
Взгляд, занесенный мной на спине из подъезда, продолжает за мной беспардонно следить, не позволяя мне полностью расслабиться. Я вздрагиваю от каждого шума едущего лифта, от чьих-то шагов на лестнице и от смутных предчувствий, полностью превращаясь в обнаженный нерв. Моя неожиданная боязливость и неуверенность только подстегивают Ольгу. Когда я прошу ее быть тише, она становится громче. Прежде она никогда не была такой громкой. Ее страстные порнографические выкрики наверняка слышны на лестнице. Но ее не унять. Проклятье! Я тоже начинаю кричать, но кричу я не от страсти, а от страха. Потому, что мне кажется, будто я участвую в собственном изнасиловании.
Чувствуя подступающий к горлу оргазм, я запрокидываю голову вверх и ударяюсь лицом в красный свет висящей над нами лампы-блина, ослепляющий мой мозг кровяным заревом. Я исступленно повторяю головой движение вверх-вниз, мешая в глазах красное с черным и выкрикивая бессвязные крики.
И тут я слышу, как на подоконнике, словно в унисон нашим бесчинствам, завибрировал мой телефон коротким электронным оргазмом полученного им мессиджа. Оставив Ольгу лежащей, я бросаюсь к нему, нетерпеливо нажимая указательным пальцем на кнопочку под светящимся значком запечатанного конвертика – маленького прямоугольничка, перечеркнутого андреевским крестиком.
"I will never trust any man anymore. Pia". От полученного текста меня бросает в истерический смех, мне становится легче, я набираю ответ – "You are right! Never trust any man anymore. Trust me only. Vladimir". Я отправляю свой мессидж, прекрасно зная, что она не понимает шуток, и что это – обида. Но я решаю поскорей выпроводить Ольгу и пойти к Пие, чтобы во всем разобраться. Если она посылает мессиджи – значит, она еще не спит. Я смотрю на часы – начало первого. С Ольгой я кончил всего только раз и вполне еще смогу удовлетворить Пию. No problem – все будет, как надо.
– Мне было с тобой хорошо, – говорит Ольга. – Но на метро я уже опоздала. Поеду домой на такси. До развода мостов еще есть время. Сейчас расскажу тебе, как было в Будапеште. Жаль, что нет алкоголя, хочется чего-нибудь выпить.
Она сидит, скрестив ноги, на моем одеяле под красной лампой-блином и говорит. Она говорит монотонно и бесконечно, навевая сон, словно птица Феникс. И уже через пару минут мне становится уютно и не хочется никуда идти и ни с кем разбираться. Я сажусь рядом с Ольгой и кладу голову ей на живот, вдыхая сладкие ароматы из ее приоткрытой и, как сэндвич, медленно остывающей пизды.
Ее рука благодарно треплет мой свалившийся от усталости на бок член, словно уши верного, умотавшегося от веселых игр пса. А моему псу-члену снова хочется играть и прыгать. Он вырывается из ее руки и лезет к ней целоваться, тычась горячим мокрым носом ей в губы и не давая продолжить рассказ. Он хочет играть и, потакая его причудам, я переворачиваю Ольгу, чтобы поставить ее по-собачьи. Вот так ему будет удобно. Вот, вот, вот…
Когда Ольга уходит, я получаю еще один мессидж – "Please, bring me a picture of Budilov one day. Pia". Все, это – разрыв! Это – последнее, что я ей должен. Она отдала Будилову деньги за картину, когда мы были в Финляндии, и мы договорились, что я заберу ее у Фиры и принесу Пие.