Я вспомнила лицо Джеральдины. Она стояла в моей одежде, упрямо таращась в пол и не отвечая на мои нападки. Может, она считала, что все обвинения, которые я бросила ей в лицо, ничтожны по сравнению с тем, что ей уготовано, или хотела, чтобы я догадалась об этом и пресекла грозящий ей позор? Полагала ли она это позором, раз Маркус напомнил ей, что мой муж ее ждет?
Старый сводник! Мои руки непроизвольно сжались в кулаки так же, как у моего мужа, и я рассеянно переводила взор со своих коленей на его. Да за браконьерами ли гонялся мой муж? Бывший военный, из тех блестящих мужчин, о которых светские дамы украдкой вздыхали и от которых держали подальше своих дочерей.
Лорд Вейтворт убрал руки, отвернулся и принялся что-то искать. Что, я из-за капюшона не видела, но потом он бросил на сиденье рядом со мной какой-то предмет. Я повернулась и протянула руку, но взять не решалась.
– Заряжен, – коротко бросил лорд Вейтворт. Карета замедлила бег.
Что? Нет. Я замотала головой, и вышло это, наверное, для моего мужа внезапно.
– Ты сказала, что умеешь стрелять.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Лорд Вейтворт подергал за шнурок, карета остановилась, я увидела, как мой муж быстро вышел, захлопнул дверь, и мы тронулись.
Я оказалась одна посреди леса, если не считать таинственного возницы, в карете, которая неслась неизвестно куда. Или, если быть точной, она ехала довольно медленно, но разве это что-то меняло? У меня был заряженный пистолет, значит, лорд Вейтворт ждал нападения. На что – на карету? Или на леди Вейтворт, вместо которой, как он полагал, была умеющая постоять за себя крестьянка?
Когда мой муж отправлял меня в храм, мы ехали намного быстрее. Что изменилось теперь, кроме того, что прошел снегопад, на экипаже были полозья, мы не везли ценные вещи, со мной не было Летисии, а на козлах сидел не Филипп?
И правильные ли это вопросы, или верный все же – кто в карете, я или не я?
Я откинула наконец капюшон и выглянула в окно. Ясная ночь, облака еще стояли в небе, подсвеченные светом луны, мертвенным и холодным, но они расползались, как тающий снег от костра. Я смотрела как завороженная на белый диск. Он манил, притягивал, звал… Давал мне ответы.
«Завтра уймется. Завтра срок». Что уймется, чему срок? Метель. И срок – срок сбора податей. Лорд Вейтворт сказал – послезавтра, но это было вчера. Значит…
«Не уймется, ваша милость, на небо-то гляньте…»
Я глядела на чистое небо и прекрасно различала россыпи звезд там, где их не затмевал свет луны. Так почему не уймется? Что не уймется – вьюга? Ее не было, когда привезли Филиппа, но я ведь слышала далеко не все. Филипп мог иметь в виду, что метель будет ночью и проехать станет невозможно, или что непогода разгуляется утром, может быть, днем, но помешает добраться до места. Мой муж возразил ему, и тогда Филипп посоветовал посмотреть на небо.
Соврал, бредил от раны или все еще впереди? Я не знала, как охотники предсказывают погоду, я не поклялась бы, что все это ложь, но луна за окном намекала, что есть истина. Если только сейчас и здесь не налетят тучи, не завоет ветер, не завьюжит нас в этом проклятом Тьмой лесу и чудовища из мрака не явятся наконец по наши души. И тихо-тихо, неслышно, как зверь по снегу, подберется ко мне холодная кровавая смерть.
Я взяла пистолет и положила его на колени. Мне никогда не приходилось стрелять, но я знала, как это делать. Охота – развлечение лордов, долг леди – быть с мужем всегда и везде. Мне никто не давал в руки оружия, но старик-полковник, хороший знакомый отца, неоднократно рассказывал нам, как обращаться с дамскими ружьями. Я сомневалась, что полковник хоть раз в жизни стрелял в зверей, слишком добр он был для такого варварства, но знала точно – людей он не щадил.
В чем я не сомневалась, так это в том, что я не Джеральдина. И я не смогу выстрелить ни в человека, ни в зверя.
Я снова выглянула в окно, убедиться, что все еще ясно. Яснее некуда, и где-то за деревьями, голыми, уставшими от тяжелого снега, мне показалось, что что-то мелькнуло. Или кто-то. Тихо, тихо, незаметно, птица или зверь, потревоженный нами.
Зверь здесь пуганый. Да, браконьеры тому виной, но что-то не так.
Это что-то не давало покоя – не наша медленная езда, будто мы ждали кого-то, но и это тоже. Быстро сбросив пистолет на сиденье, я принялась осматривать карету. Пусто, пусто, нигде ничего нет, но если это засада, то на кого? На браконьеров, тогда зачем Джеральдина переоделась в мое платье и притворялась, что она – это я? Как нелепо, крестьяне ее все равно узнают, где уверенность, что они не прикончат и леди Вейтворт, если она убьет одного из них?
Картина, лежащая передо мной, была почти сложена, но я перепутала детали местами. Там, где должен стоять древний замок, раскинулось море, лисы бежали по небу, охотник сидел в башне, а принцесса повергала дракона. Все вышло абсолютно не так.
Почему Филипп не сказал моему мужу, что начнется пурга, когда мы отправились в село в первый раз? Почему он соврал сейчас? Чего он добивался?
Я упала на колени и с трудом подняла тяжелое сиденье. Почему я не спросила лорда Вейтворта, что он задумал? И тут же ответила себе – потому, что ему пришлось бы все отменить и возвращаться. Потому что я была вместо себя, а не крестьянка, которой все было нипочем.
Держать сиденье на весу было тяжело, но я увидела то, что хотела, и опустила его обратно. Мешки, набитые чем-то, и это что-то – или золотой песок, или… или просто песок. Где-то, может, позади кареты, сундук с мехами, и не один, под моим сиденьем, наверное, деньги. Я еду в карете, которая везет сокровище. И браконьеры… Но они не разбойники? Что я знаю о них? Ничего.
Я запуталась. Мне стало жутко. Я опять выглянула в окно – мы проезжали, кажется, там, где остановилась карета в ту ночь, когда все началось, но я легко могла ошибиться. Мы очень медленно едем, крадемся, со стороны это выглядит естественно – или же нет, и только этим тогда можно объяснить, что еще ничего не произошло.
Что?
Еще есть Летисия. Все дело в ней? Это она преследует нас сейчас, это ей нужно дать возможность напасть, это ее должна убить Джеральдина, смогу ли это сделать я? Не смогу. Почему мой муж оказался в карете, зачем он покинул ее в самом начале пути, едва мы отъехали от усадьбы, бросил меня одну, кого он хотел запутать? Сколько вопросов, и мне никогда не найти ответ.
Кто ходил по комнатам, кто капал кровью? Эти пятна заставили моего мужа отправить меня в село. Ему стало страшно, но почему? Он ночевал со мной в комнате. Он уходил выслеживать браконьеров.
Пятна оставил тот, кто мог войти в дом, контролируя себя, тот, кто искал причинившего ему боль.
Пятна мог оставить тот, кто умеет ходить бесшумно.
Никто не сказал мне, что это разные люди. Это мог быть один человек.
И был один, несомненно, и я безжалостно перемешала детальки картины, быстро складывая их снова.
«Спросите меня, я скажу, на месте его милости держал бы я этого Филиппа подальше от дома».
Алоиз недоговорил.
«От того, кто шастает по лесу как по дому, всего можно ждать».
Или по дому как по лесу. Он мог это иметь в виду. Алоиз не стал пугать меня, но счел нужным предупредить. Или рассчитывал, что я передам его слова мужу и тот услышит меня, раз не слышит других. У леди больше прав, чем у слуг, хотя бы в том, что она может…
Может…
Стать леди-рыцарем?
Ясные, чего они хотят от меня? – взмолилась я.
«Ходит бесшумно, ветка не треснет, половица не скрипнет».
«Половица не скрипнет…»
Кто открыл мою дверь?..
Глава двадцать седьмая
Филипп. Это Филипп.
Кто кричал в лесу в ту ночь? Я не знала. Это звучало как вопль, вой или рев. И Летисия – не была ли ранена она еще тогда, когда выскочила посмотреть, что происходит? В экипаже темно, я могла не рассмотреть на ее руке кровь. Летисия спасала меня не от того, кто нанес ей ужасную рану, – от себя самой. Ведь в карете не было ничего, обо что она могла бы пораниться, а оборотень в замкнутом помещении теряется – она сознательно загнала себя в западню. Просто я не должна была находиться рядом с ней.
«Летисия умерла. Ей нанес рану оборотень». Филиппу не понравилось, что я это говорю, но он ничего не мог со мной сделать. Неужели Летисия – истинная этого чудовища?
Филипп открыл мою дверь и ходил по дому бесшумно. Кровь на полу – его рук дело, я напрасно винила поварят. Вон она, моя картинка, теперь почти получилась, и все детальки ложатся на отведенные им места.
Филипп преследовал меня, но в лесу мы были с ним не одни. Браконьеры оказались моим спасением. Одного он прикончил практически на моих глазах, но были другие, те, которые скрылись, те, которые бежали и от меня. И если бы я пострадала, до правды в любом случае докопались бы. Браконьер мог прикрыться тем, что искал оборотня – и нашел, и указал бы на него, если бы не застрелил на месте.
Я не знала, как проверить, какие пули в моем пистолете, но в сказку о серебре я не верила. Оборотней убивали и вилами, и палашами. Значит, смогу и я, если от этого будет зависеть жизнь.
Карета остановилась, и наступила мертвая тишина. Невыразимая. Как будто во владениях Тьмы.
«Он смог».
«Кто?»
«Филипп. Филипп!»
Летисия, умирая, мне все сказала. А я не услышала ничего.
И доктор догадывался об этом – или мой муж, поэтому он приказал меня осмотреть.
«Что внутри, это неправда. Бегите, бегите!»
Что-то внутри. Что? Внутри кареты?
Я подобрала пистолет и выглянула в окно. Не должно было быть так пугающе тихо, если только кто-то, сидящий на козлах, не отчаялся. Не сбежал. Если не пошел убирать упавшее поперек дороги дерево. Все как тогда.
Что же внутри, что не так? Мне внутри никак не спастись?
А что сказал мне муж? «Мы открывали замки…»
Я толкнула дверцу кареты.
И Томас подозревал что-то. И Джаспер – наверняка. Все, все что-то знали, одна я должна сейчас спать сном младенца, а не ступать необдуманно в снег.