Я пошарила рукой по полке. Пусто, совсем ничего, вероятно, те, кто уходил отсюда последним, истратили все припасы.
Или нет. Я припоминала: как обустроены такие домики? Где-то должны быть лекарские снадобья, обязательно, ведь на охоте случается разное. И какая-то еда, но вот где?
Посмеиваясь сама над собой, потому что выглядела я нелепо, я опустилась на колени, полезла под лежак и сразу наткнулась на небольшой сундучок.
Как я и предполагала, там были завернутые в тряпки снадобья, назначений которых я не знала, и что-то, похожее на согревающий сбор с имбирем. Радуясь как ребенок, нашедший долгожданный подарок, я бросила сбор в котелок и с наслаждением вдыхала терпкий запах. Меня уже не знобило, страх прошел, осталась только невероятная гордость. Сказать кому, и никто не поверит, что я смогла избежать верной гибели. Я и сама не верила, словно все это было продуманной кем-то игрой.
Тряпку я продолжала держать в руке и не сразу сообразила, что с ней не так. Она показалась мне знакомой – я уже где-то видела герб, грубо вышитый на ней, видела точно. Он был на моей карете, на рыцарских щитах в нашем доме, и хотя я почти не разбиралась в геральдике, ошибиться я не могла.
В этом не было ничего странного. Клочок, оставшийся от парадной скатерти. Никто ведь не станет пускать на тряпки еще хорошую вещь и выбрасывать вполне пригодную для хранения всякой мелочи ткань. И то, что тряпка из нашего дома, тоже нормально: тот же Алоиз мог завернуть в нее сбор. Я искала подтверждение сама не знала чему.
Домик не выстудило окончательно – это я поняла, когда осмотрела все до последнего закутка. Какими бы плотно пригнанными бревна ни были, как ни был бы слаб ветер, здесь кто-то останавливался не так давно. Даже снег, наваленный на крыльце, не казался мне доказательством – пара метелей, и скрыты следы.
Я медлила, стоя у двери. Выходить на улицу было безумием – не потому, что меня кто-то там поджидал, а потому, что это остудило бы домик. Я сказала себе – перестань, вернулась к печке, подкинула дров, посмотрела, как лижет огонь сухое дерево. Оно не горело бы так легко, если бы печь давно не топили и поленья успели бы отсыреть.
На улице вновь мело. Перед глазами была чернота и мелькали крупные белые хлопья. Мороз отступил, но если бы я не пришла сюда, то лежала бы где-то на обочине тракта уже неживая.
Вот мои же следы. Над крыльцом нависал козырек, их не замело окончательно. Есть ли чьи-то еще? Или нет?
То мне казалось, что я четко вижу, что кто-то до меня заходил в этот дом. То я убеждала себя, что все – иллюзия, но прийти к однозначному выводу никак не могла. Надо было запирать дверь и ждать, пока можно будет лечь спать.
Я услышала не шаги, только треск кустов или веток, вздрогнула, выпрямилась и заметила тень. Та ли самая, по следам которой я пришла сюда, или та, что заманила меня сюда по следам?
Я вскрикнула и метнулась в дом. Пальцы не слушались, я никак не могла запереться и не знала, где тот, кто пришел за мной. Наконец задвижка встала на место, и я с запоздалым ужасом поняла, что в домике не нашла даже ножа.
Я бросилась к сундучку, перевернула его и вытряхнула содержимое на пол. Ничего, лишь снадобья и какие-то записи – наверное, как эти снадобья применять.
У меня есть огонь, вспомнила я и метнулась к печке.
В тот момент, когда пламя, подступившись пару раз, прихватило длинное и тонкое поленце, раздался сильный удар по двери.
И еще один.
И еще.
Глава восьмая
– Миледи! Ваша милость! Откройте! Ради Ясных, вы живы!
На меня накатило опустошение. Вот и все, я спасена. И слабость навалилась такая, что я руки не могла протянуть к задвижке, а Филипп продолжал истошно вопить и колотить по толстому дереву.
Я подошла к печке, сунула в огонь поленце и только потом отворила дверь. Филипп, мокрый, взволнованный, при виде меня всплеснул руками и плюхнулся на колени.
– Миледи! Да благословят вас Ясные! Как же так?! Куда же вы?! Я уж думал!
– Где ты был? – глухо спросила я. Мной овладело полное безразличие ко всему, и к тому, как я оказалась здесь, тоже.
– Так там дерево на дорогу упало, ваша милость, я его углядел, поволок в лес, иначе карете-то никак не проехать, а тут крик…
Крик. Да, кто-то кричал.
– Чей?
– Да я и не разобрал, миледи, испугался, что ваш, да зацепился за что-то, за ветку какую-то, пока выпутался, выскочил, а карета ваша мимо меня пронеслась! И так скоро, я и не разглядел, кто на козлах! Думал, вы служанку отправили править с перепугу. Да мне надо было сказать!
– Встань, – прошептала я.
С Филиппа натекла на пол лужа, снег залетал в комнату и тут же таял, выдувало тепло. Я поежилась, но не от холода.
– Пройди в дом, запри дверь.
Я отошла к лежаку и устало села. Все равно нам сейчас не дойти, ночевать будем здесь. Ну и ладно.
Филипп же деловито возился у печки, открыл дверцу шире, подкинул дров, в комнатушку пахнуло жаром. Затем, обернув руки в полы дохи, он снял давно закипевший отвар, поставил его на столик, покачал головой, не найдя никаких кружек.
– Как ты меня нашел?
– Да куда же мне было деваться, миледи, я бросился обратно в усадьбу, понимал, что милорд меня высечет, но лошадь нужна, карету пешком не догнать. А ну как Летисия опрокинет вас, бежал, а сам думал – успеть бы только. Глуп я, ваша милость, как Ясные видят глуп.
Он снял ружье, стащил доху, бросил ее возле печи, кинул поверх мою доху – и верно, так она просохнет быстрее, – и сел прямо на пол.
– Сейчас отвар остынет, дам вам, ваша милость. Так вот бежал я, а потом приметил – следы! Думаю, вы, не вы, или служанка ваша. Иду уже, по сторонам смотрю, вижу – кто-то в лес зашел. Знаю, что домик тут есть, подумал – а вдруг?
– А больше ты никого не видел? Там кто-то стрелял.
– Так я и стрелял, ваша милость! – вздохнул Филипп. – То ли волк выл, то ли еще какая-то пакость. Попасть не попал, но отпугнул. Мне же за вашей милостью надо было бежать, а не от волков отбиваться. Волк – он зверь здесь шуганый, стрельбы боится… Иду по следам, все мне кажется, что не один человек шел. А уже возле домика – смотрю: миледи, да как вы от меня в домик заскочили! Это как же вы так, ваша милость!
Я и сама не знала как. Наверное, когда хочешь жить, все остальное не имеет значения. Мне хотелось спросить про оборотня. Верит Филипп в это или нет.
– А кто еще сюда шел?
– Так откуда же я знаю, миледи. По лесу много кто ходит, – пробурчал Филипп, но я заметила в его голосе напряжение. – Как же это служанка-то ваша, вот что…
– Далеко до усадьбы?
– Да мы не так далече и отъехали. За полчаса добежал бы. И надо бы мне хоть как карету нагнать.
Он поднялся, кряхтя, и начал опять возиться с печью. Может, из меня вышел не такой уж умелый истопник. Я смотрела на лежащее на полу ружье и думала.
Что сделала Летисия? Не узнала Филиппа? Возможно. Попыталась спасти меня? Воспользовалась ситуацией? В карете много ценностей, одна одежда чего стоит… Но зачем? Деньги, вспомнила я и закусила от досады губу. Неужели все из-за них?
Летисия была вдовой. Свободной от всего и всех. К сожалению, она осталась без средств и вынуждена была пойти в услужение, но ждать столько лет? Или просто – вот он, удачный момент?
Она предала меня, но если бы она попросила, я написала бы отцу, оставила ее у себя, а потом, спустя какое-то время, уговорила бы мужа выделить ей небольшое состояние за верную службу…
Почему-то мне было больно. Не унизительно и не стыдно, и даже обидой я это чувство назвать не могла.
– Расскажи мне про лорда Вейтворта, Филипп.
Я не знала, почему у меня это вырвалось. Возможно, мне хотелось отвлечься от тягостных мыслей о том, как поступила со мной Летисия, из-за денег оставив погибать в лесу. Но немаловажно было и что-то узнать о человеке, который теперь решает все за меня.
– Что рассказать, миледи? Странный он, но пристало ли слуге говорить о хозяине. Я ведь служил его батюшке, он был тут лордом-рыцарем, а потом, как умер, сына вместо него прислали…
– Давно? – спросила я. Может быть, хозяйство так поставил еще покойный лорд-рыцарь?
– Да вторую зиму, миледи. Не сказал бы, что он рад назначению, но… – Филипп наконец закончил возиться с печью и принялся за уже подсохшие дохи, поднял мою и начал ее методично встряхивать. – Был в королевской армии, да что-то там не заладилось у него, или что уж, не ведаю. Немногословный, дело знает. Когда он мальчиком был, меня тут еще не было…
– Что он за человек?
На этот вопрос все отвечали по-разному. Наверное, ответ говорил больше о том, кто отвечал.
– В храм ходит, – пожал плечами Филипп. – Нас не обижает. А так – чужая душа потемки, ваша милость.
– А я?
Я ступила на очень скользкую почву. Никто не понял бы моей откровенности со слугой. Но что прозвучит в этих стенах, в них и забудется. Если Филипп и станет кому-то рассказывать, ему не поверят.
– Жениться каждому надо, миледи.
Нет, вряд ли он с кем-то заведет разговор.
– Я вам сейчас протоплю дом да просушу вашу доху, ляжете и укроетесь ею. А сам до усадьбы пойду, – будто извиняясь, сказал Филипп. – Карету искать надо. Что там за дела случились, лишь Ясным известно.
– Нет! – Я даже вскочила. – Я здесь одна не останусь.
Еще полчаса назад я была уверена, что могу свернуть горы, но стоило кому-то появиться возле меня, как решимость исчезла. Если бы здесь оказался мой муж, я бросилась бы ему на шею от радости, что я не одна. Отпускать Филиппа и ночевать в этой глуши у меня больше не было никакого желания.
– Не дойдете, миледи, мне еще нести вас придется, – попытался урезонить меня Филипп. – А время-то идет, как бы найти ее…
– Тьма с ней! – крикнула я. – И с этими вещами, и украшениями. Я хочу домой. Немедленно.
Из уверенной в себе леди-рыцаря я превратилась в капризную девочку. Так кто же я на самом-то деле?
Но спорить со мной Филипп не стал. Как бы там ни было, он слуга и приучен подчиняться хозяевам, какие бы глупости они ни несли. Умом я понимала – остаться здесь на ночь и правильнее, и безопаснее, но тело хотело в свою постель. Не так уж и долго она моя, эта постель, как и комната, как и дом, но должно же быть у меня место, куда я могу возвращаться…