Приезжал еще из редакции «Нива» торговаться с Л.Н. за его повесть «Воскресение». Л.Н. просит 1000 рублей за печатный лист и без огражденья прав собственности издателя. Но до сих пор редакция «Нивы» еще на это не согласна. Мне до того противны эти торги за сочинения Л.Н. и особенно после того, что он напечатал в газетах отречение от своих прав, что я едва сдерживаю свое негодованье и остаюсь в хороших отношениях с Л.Н. – Он вошел в прежнюю колею: опять пишет художественное произведение и опять хочет за него больше денег. Только прежде деньги были законно отданы в семью, теперь же выдуманы какие-то единомысленные духоборы, и деньги пойдут им, и все газеты об этом будут печатать. Гораздо естественнее жалеть своего Власа на деревне, у которого и дети, и корова умирают с голоду. Сегодня и чужие французы прослезились и дали им 1 рубль.
С утра разговор с Мишей о его беспорядочной жизни за последнее время, его раскаяние и желание сделаться лучше и вести более порядочную жизнь. Трогательно то, что он искал спасения в семье, в деревне, т. е. природе – и как будто нашел его.
Приехал художник Пастернак; его вызвал Л.Н. для иллюстраций к «Воскресению», которые хочет сделать для французской «Illustration», кажется. Живой, умный и образованный человек – этот Пастернак.
Опять приезжал управляющий «Нивы». Л.Н. вел с ним переговоры о продаже «Воскресения». Писали и переписывали условия, торговались – и ничем не кончили. Льву Николаевичу хотелось взять 20 000 р. Но двадцати печатных листов не выйдет, другое же еще ничего не готово, так и отложили писать условие еще на неделю.
Когда шли эти переговоры внизу, я сидела наверху и переписывала это самое «Воскресение»; мне хотелось облегчить Маше труд переписки, ей Л.Н. дает слишком много работы. И вот Л.Н. несколько раз всходил наверх и начинал разговор о своей продаже. Я все молчала. Наконец высказала опять свое мнение.
Когда я была еще девочкой, Л.Н., проиграв на китайском биллиарде 1000 рублей, пришел и рассказал нам об этом, прибавив, что запродал Каткову «Казаков» и получил эти деньги. И я горько расплакалась.
И всегда, когда шли денежные переговоры за сочинения Л.Н., когда я уже была замужем, меня глубоко огорчала эта торговля души человеческой, близкой мне и создавшей гениальные произведения, ценящиеся на рубли и копейки. И теперь?
Продажа книг не так тяжела. Тут большая публика, охотно покупающая любимого автора или не покупающая. А в журналах – эксплуататор-редактор весь свой интерес видит в наибольшем приобретении денег посредством любимого писателя.
Весь день метель. Насыпало много снегу. Вечером читал нам Л.Н. рассказ Чехова «О любви». Очень талантливо, тонко описан самый обыденный случай любви постороннего человека к молодой замужней женщине, ставшего другом всего дома: мужа, детей, прислуги. А между тем любовь между ними растет без слов, без связи и высказывается при разлуке тем, что они бросаются друг другу в объятия, плачут, целуются и – расстаются.
Сколько такой молчаливой страсти, трагически-мучительных чувств любви проходят между честными людьми, не высказываясь никогда. А эти чувства самые сильные!
С воскресенья вечера, т. е. с 11-го, мы с Сашей в Москве. Она серьезно и хорошо принялась за учение, ведет себя хорошо. Дай Бог, чтоб так продолжалось. За Мишей следить очень тяжело. Постоянное напряжение и страх, что он сделает что-нибудь дурное. Я чувствую, что он считается с моим беспокойством о нем, чувствую ответственность, неумение, и все это утомительно для души. Живу в постоянных занятиях: то овес продаю по образцу, то дом убираю, то книжные дела, работа. Переписываю дневники Льва Николаевича, и это большое терзание для души.
Два дня живу музыкой. Опять охватило меня это пьянство, и оно меня чарует.
Вчера утром – репетиция. Вчера вечером Маклаковы и дядя Костя увлекли меня в духовный концерт. Прелестна была музыка к молитве «Верую во единого Бога».
Сегодня опять утром репетиция, ездила с дядей Костей. Антракт из оперы «Орестеи» С.И. Танеева безумно хорош.
Из дому внешние известия хорошие; о внутренней же жизни Левочки-мужа и Тани очень тревожусь и интересуюсь. Муж меня удаляется потому, что продал в «Ниву» за 12 000 рублей в пользу духоборов свою повесть «Воскресение». Я эту торговлю не одобряю, и он это знает, а сам не одобряет моей музыки. Грустно! Все стало врознь. Кто виноват?
Приехал Сережа сын, хочет покупать имение. Я очень ему рада и люблю его. Играл Грига прелестно. Получила хорошее письмо от Л.Н., хотела ему писать, но голова болит, как-то застыла от напряжения всех нерв. Миша стал лучше; говорили с ним о внутренней борьбе и совершенствовании, я ему упрекала, что он не стремится к этому, а он сказал: «Почем ты знаешь?» – и слезы были в голосе. Он еще не безнадежен.
Вчера Сергеенко, сегодня опять он с дочкой. Звал меня гулять, звал в театр… Похоже, чтоб я с ним пошла! И скучно, и несимпатичен он.
Напала на меня настоящая осенняя тоска. Работаю страшно над собой – но чувствую, что скоро так или иначе погибну. Что-то назрело в сердце мучительное и безвыходное…
Была у меня на днях княгиня Цертелева, рожденная Лавровская, певица. Она потеряла единственного двадцатидвухлетнего сына, и мы много говорили о безысходности горя. Сколько горя на свете! Я утешала ее, как могла, а у самой в душе тоже все дверки заперты, – бейся о стены, пока разобьешься.
Тепло, серо, сыро.
Когда что-нибудь созреет, то и отваливается. Созрела тоска – и вчера отвалилась. Написала письмо Льву Николаевичу нехорошее; сегодня получила от Левы, он пишет, что у папа голова болит и он очень утомлен заботами о духоборах и писанием повести. И ж чему эти духоборы! Как неестественно. А у самих у нас постоянная забота о семье; им бы, детям нашим, нужен был отец, заботящийся о них, а не искать по всему миру каких-то сектантов. Хороша русская пословица: «Матушка Сохья, по всему миру сохне, а дома не емши сидят». А Л.Н. даже и не сохне.
Сегодня на фонографии вгляделась в Л.Н., в его худые, старческие руки, которые я так часто целовала и которые меня столько раз ласкали, и так стало по нем грустно, захотелось от него именно старческой ласки, а не любовной.
Вчера пришел дядя Костя, Маруся, Сергей Иванович. Прекрасно провели вечер: читали стихи Тютчева; восхищаясь им, С.И. был нежен, вдохновлен как будто и предложил сочинить романс на какое-нибудь стихотворение. Выбирали все неудачно, наконец наугад Маруся открыла стихи: «О, не тревожь меня укорой справедливой»… и С.И. сейчас же сочинил, написал и сыграл романс на эти слова. Талантливый человек.
Рассказ Померанцева о том, что на Арбатской площади солдат не отдал чести пьяному офицеру, а офицер шашкой зарубил тут же солдата до смерти. Какое безобразие и зверство!
И ещё о когнитивном диссонансе.
В некоторых случаях индивид может предотвратить появление диссонанса и, как следствие, внутреннего дискомфорта тем, что попытается избежать любой негативной информации относительно своей проблемы. Если же диссонанс уже возник, то индивид может избежать его усиления путём добавления одного или нескольких когнитивных элементов «в когнитивную схему» вместо существующего негативного элемента (который и порождает диссонанс). Таким образом, индивид будет заинтересован в поиске такой информации, которая бы одобрила его выбор (его решение) и в конце концов ослабила бы или полностью устранила диссонанс, избегая при этом источников информации, которые будут его увеличивать. Однако часто такое поведение индивида может привести к негативным последствиям: у человека может возникнуть страх перед диссонансом или предубеждение, что является опасным фактором, влияющим на мировоззрение индивида.
Разговор о Л.Н. Сережа говорит: «Отдайте права издания сочинений папа». Я говорю: «Зачем? Награждать богатых издателей? Это ложь».
Утром приехала в Ясную, через Козловку. Дождь, слякоть, все серо; озябла, промокла. Дома все спят. Вошла к Л.Н. Комната темная; он вскочил, начал меня целовать.
По утрам [Л.Н.] писал усердно свою повесть «Воскресение»; говорит, что последние дни не мог работать, все думал обо мне и утро моего приезда видел меня во сне. Изредка приходил ко мне, улыбался и целовал меня. Таня и Вера очень милы и веселы. Таня деятельна, смешлива и шаловлива, как по-старому – привлекательно и радостно. Обманывали они Дуничку тем, что спрятали все из кладовой в шкап, а она, приехав из Тулы, думала, что все украли, хотела идти к гадалке. Помучив ее, ей открыли с хохотом шкап и показали и варенье, и хлеб, и все прочее. А то селедку принесли из Лёвиного дома и опять с хохотом стали ее есть. Вообще настроение в Ясной хорошее, и мне было весело, и хорошо, и беззаботно.
Л.Н. ездил навестить М.А. Шмидт в Овсянникове, я гуляла с Дорой по купальной дороге, потом одна, в саду. Сделала кое-какие распоряжения. Мороз, ветер; не веселая и не тихая погода. Обедали у Левы. Вечером читали вульгарную повесть Сергеенки «Дэзи», и когда нас коробило от разных невозможных по тону мест, то мы страшно хохотали. Л.Н. играл с Левой в шахматы и тоже смеялся. Ночь плохо спали, холодно; у Л.Н. насморк. Мы дружны, просты друг с другом. Я много расспрашивала о «Воскресении» и одобрила перемены конца и других мест. Фальши все меньше. – Переписываю дневники Л.Н. и не люблю его, какой он был. Разврат без раскаяния; нелюбовь к людям; тщеславие.
Нежно и дружно простились сегодня утром с Л.Н., Таней, Верой, Левой. Морозно, ветрено. Кучер Андриан дорогой в Ясенки рассказывал ужасную историю об убийстве четырех людей на Косой (Рудаковой) горе. Все испортилось от близости от нас этого завода Бельгийской компании. Ехала скучно, читала Максимова о ссыльных каторжных, их переезде, жизни и пр. Мрачное впечатление!