«Эта паршивая итальяшка решила на тебе заработать, дорогой», – нашептывала Сальвадору Шанель. Но Дали уже не мог остановиться. Вместе с очаровательной, неунывающей Скиапарелли и Жаном Кокто они создавали сюрреалистические костюмы, бижутерию, шляпки.
«Всю ночь видел творческие сны. В одном из них была разработана богатейшая коллекция модной одежды, модельеру там хватило бы идей по меньшей мере на семь сезонов, на одном этом я мог бы заработать целое состояние. Но я забыл свой сон, и эта забывчивость стоила мне утраты этого маленького сокровища. Я ограничился тем, что попытался лишь в общих чертах воспроизвести два платья для Гала на предстоящий сезон в Нью-Йорке.»
– Ми-лый! – нежно ворковала Эльза, кокетливо хлопая накрашенными ресницами и нагнетая интригу. – Угадай, кто купил то сумасшедшее платье с твоим любимым омаром на юбке (не секрет, что Сальвадор Дали часто использовал в своем творчестве образ омара)? Сама герцогиня Виндзорская.
Скиапарелли восторженно хлопала в ладоши и… принималась трясти свою фантазию, как грушу. За несколько лет совместной работы трио Кокто, Скиапарелли, Дали придумали не один десяток авангардных нарядов, бижутерию из леденцов, огрызков карандашей и ластиков, перьев и таблеток.
– Ожерелье из аспирина!
– Платье-слеза! Платье с нарисованными ребрами, хребтом, костями таза! Вам уже страшно?
– Сумка-яблоко! Да! Еще перчатки с накладными ногтями.
– Кольцо-телефон! К нему такие же серьги!
Неожиданным коммерческим успехом у покупательниц пользовались шляпки разных форм и фасонов: шляпка-таблетка, шляпка-баранья котлета, шляпка-чернильница. Самой удивительной в этой коллекции стала шляпа, сделанная в форме туфельки, которую с удовольствием носила сама Скиапарелли, ее подруга и клиентка Дейзи Феллоуз – редактор франко-американского журнала «Harper's Bazaar» и… жена художника. Галючка единственная из женщин знала историю создания этой шляпки. Однажды, фотографируя свою любовницу, «малыш», шутя положил ей на голову домашнюю туфлю. Как оказалось впоследствии, эта шутка понравилась не только им двоим.
XIIКровь на холсте
Под бетонным животом кружевного моста искрились воды Сены. Умытые дождем, благоухали белоснежно-розовые свечи каштанов. Поль поднял глаза к небу. Плыли, суетились, сталкиваясь друг с другом взбитые в пену облака. Исчезая, они напоминали Элюару время его жизни с русской девочкой. Он мысленно возвращался к прежним дням и собирал разбросанные по ступеням своей памяти обрывки фраз, музыку шагов…
«– Vous de la Russie?
– Oui, je suis de la Russie.
… можете звать меня Гала».
«Я люблю тебя бесконечно – это единственная правда»
«Тебе не нужна эта русская»
В 1932 году состоялся развод Эжена и Гала Грендель. Четырнадцатилетняя Сесиль осталась на попечении отца. Промчались годы и уже взрослая женщина, дочь Поля Элюара и Елены Дьяконовой рассказывала журналистам о мучительной жизни, проведенной в пансионе, об одиночестве и бабушке Жанне Грендель – единственном человеке, который заботился о ней. Будучи матерью «де юре», Елена Дьяконова прекрасно понимала, что давно не имеет отношения к этой девочке, воспитанной другой женщиной. Гала казалось бессмысленным разрушать устоявшийся мир бабушки и внучки. Кроме того, у Галючки уже был один ребенок – Дали. И все-таки расставание с Сесиль больно ударило по Дьяконовой. Не желая повторения этой боли, сразу же после развода с Полем, Галючка решилась на необратимую хирургическую контрацепцию (стерилизацию). По свидетельству Дали, его Елена Троянская сделала все, чтобы никому не показать свои переживания до и после запланированной операции. (Были ли они?) Сам Сальвадор признавался, что не понимал всю серьезность происходящего.
«Я оставил Гала в клинике и уехал. С аппетитом поужинав устрицами и жареным голубем, после трех кафе я попал домой, где продолжил начатое днем. Все это время мне не терпелось вернуться к работе. Я думал только о ней, хотя меня слегка удивляло собственное бесчувствие по отношению к жене и ее операции. Но как я ни силился, все же не чувствовал ни малейшего беспокойства. Как же так? Я утверждал, что обожаю Гала, и вместе с тем так равнодушен к ее страданиям (…) В два часа уснул тяжелым сном ангела. В шесть утра проснулся, но уже демоном. Самая страшная тревога пригвоздила меня к постели(…) Меня покрывал холодный пот, терзали угрызения совести. Начинался день. Неистовые крики птиц подняли и меня. Я бросился в клинику и в такой дикой тоске вцепился в белый халат хирурга, что ему пришлось уделить мне исключительное внимание. Неделю я проплакал не переставая и вне зависимости от обстоятельств, к общему удивлению группы сюрреалистов. Наконец, в воскресенье опасность миновала. Смерть почтительно попятилась. Галючка улыбается.»
Не желая тревожить и без того впечатлительного «малыша» темами, далекими от искусства, Гала никогда не упоминала о детях. Сальвадор ни о чем не спрашивал. Когда же назойливые журналисты интересовались, не хотят ли они с супругой заиметь потомство, Дали отвечал: «Дети никогда меня особенно не интересовали». Чем старше становился художник, тем витиеватее отвечал на набивший оскомину вопрос.
«Я спросила, почему у него и Гала не было детей», – вспоминала модель и певица Аманда Лир.
«– Гений не должен способствовать появлению на свет посредственных и прозаичных существ, в этом-то и заключается трагедия Пикассо. Вы видели его дочь? Нет? Было бы просто трагедией, если бы такие божественные создания, как мы с Гала, произвели на свет негениального ребенка. Мы оба ненавидим семью. Моя меня выгнала, Гала почти не видит свою дочь от Поля Элюара. Мы ничего не хотим иметь в этой жизни, кроме нас самих.»
Кто знает, что скрывалось за этими словами: искренняя позиция гения, мужчины или его нежелание сыпать соль на Галючкины и заодно на свои раны.
Не сдаваясь житейским неурядицам, Гала и Дали продолжали усиленно работать. В 30-е годы, действуя в согласии с традициями сюрреализма, художник занялся изготовлением… бесполезных вещиц.
«Я изобрел искусственные ногти с маленькими зеркальцами. В них наливают воду, в которой плавают рыбки. Кроме того, я создал: очки-калейдоскоп – их следует надевать в машине, если вокруг скучные пейзажи; дополнительные фальшивые груди, которые можно надевать на спину; ванну без ванны с искусственно подающейся водой, фотографические маски для современных репортеров; комбинированные макияжи, позволяющие стереть с лица все тени; туфли на пружинках для облегчения ходьбы; осязательное кино, которое посредством очень простого механизма позволяет трогать все, что видишь: ткани, меха, устрицы, мясо, сабли, собак и пр. Во второй половине дня Гала одержимо и преданно пускалась в крестовый поход с моими проектами под мышкой. Ее терпение превышало все границы человеческой выносливости. Она возвращалась вечером осунувшаяся, чуть живая от усталости, – и с теми же рулонами, плодами моего увлечения(…)
– Раз не пошли искусственные ногти, может, попробуем осязательное кино, очки-калейдоскоп или аэродинамические автомобили? Гала наспех обедала и отправлялась на автобусе в новый крестовый поход. Но перед этим крепко целовала меня в губы и говорила „Мужайся!“»
«Абсурдные и нелепые» изобретения Дали стали пользоваться большим спросом и не только в Испании и Франции, но и в Италии, в Америке. Постепенно в моду вошли творчество и манера поведения, пропагандируемая «малышом». Получая газеты и журналы, художник не без удовольствия находил в текстах упоминание о себе.
«Сегодня я видел на витрине удивительную вещь, – писал журналист. – Напоминает то, что делает Сальвадор», «Мне хотелось бы приобрести что-нибудь в стиле Дали».
Достижения «ненормального» испанца раздражали и злили менее успешных, нежели Дали, сюрреалистов. Больше всех негодовал Бретон. Еще недавно в одном из своих манифестов Андре писал о единстве целей сюрреализма и коммунизма. Дали подписался под его сочинением. Теперь же этот молодой наглец тешил своим лжеискусством буржуа. Зачем рабочему классу идиотские ногти и весь тот хлам, над которым чахнет этот горе-художник?
«Мы не только стояли особняком от художников Монпарнаса, но равно отмежевались от коммунистов, сумасшедших, буржуа. Мы стояли в стороне, чтобы сохранить и отстоять наш разум», – вспоминал великий мистификатор.
– Ты думаешь не об обществе, не о тех, кто будет приходить на твои выставки, тебе глубоко плевать на наши принципы и концепции. Ты думаешь только о себе, – кричал Бретон, брызжа слюной. Дали не спорил.
Бретона можно называть кем угодно, но прежде всего это человек порядочный и негибкий, как Андреевский крест. И за любыми кулисами, а особенно за кулисами конгресса, он весьма скоро становится самой обременительной и неуживчивой фигурой из всех попавших туда «посторонних тел». Он не умеет ни неслышно скользить, ни прижиматься к стенкам.
Встречая расстроенного «малыша», Гала вспоминала о Поле и умоляла бывшего мужа уладить вспыхнувший между ее мальчиком и Бретоном конфликт. Добросердечному Элюару, не способному отказать бывшей жене удавалось выполнять ее просьбы до тех пор, пока темой сочинений и творчества Дали не стала… любовь к фашизму.
«Тем временем Гитлер на глазах становился все более гитлеровским, и однажды я написал картину, где нацистская нянька преспокойно вязала на спицах, невзначай усевшись в огромную лужу. Идя навстречу настоятельным просьбам некоторых своих ближайших сюрреалистических друзей, я вынужден был вымарать с ее рукава повязку с изображением свастики. Вот уж никогда бы не подумал, что этот знак способен вызывать такие сильные эмоции. Лично я был им настолько заворожен, что буквально бредил Гитлером, который почему-то постоянно являлся мне в образе женщины. Многие полотна, написанные мною в тот период, были уничтожены во время оккупации Франции немецкими войсками. Я был совершенно зачарован мягкой, пухлой спиной Гитлера, которую так ладно обле