– Без сахара, но с зефирками.
– Ты помнишь? – Меня тронула его неизменная, как визитная карточка, персональная забота.
– А ты сомневалась? Я помню привычки, сильные и слабые точки каждого, особенно из первого состава. Вы же мои дети, семья. Другой нет и не будет, я однолюб. – Тренер потрепал меня по голове. – Скучал по твоей соломенной башке, Хрусталева.
– Я тоже скучала, тренер… – Прижалась к нему, как к родному, и замерла от радостного звона в ушах. – Так долго хотела тебя увидеть и обнять, посидеть вот так, на полу. Здесь. А зал по-прежнему пропитан потом танцоров.
Мы улыбнулись в синхрон.
– Ну, ты к нам насовсем вернулась или так, в гости заглянула?
– Я, я еще не решила… – ответила я честно, как есть. В этих стенах находилось все то, по чему и кому я так сильно скучала, но почему же было так паршиво? И почему мне вдруг стало тесно и душно? – Все сложно.
– Да ладно, не накручивай. Вытряхивай свои сложности, будем вместе разгребать.
И я вытряхнула. Все, что накопилось и наболело за три года моих переездов и отсутствия в группе. Все, все. Включая Никиту, пещерную историю с Семой и нашу незавершенную лавстори.
– Дура ты, Хрусталева, хоть и одаренная.
– Вот спасибо, помог, называется. Диагноз ясен, а делать-то что?
– Лечиться.
– Чем?
– Не чем, а кем. – Ромчи встал и поднял меня. Включил музыку, и мы встали на исходную. – Ты когда про него говоришь, в тебе все бурлит, закипает. Страсть и в то же время переход в нежность. Выдай мне сейчас все это. В импровизации.
И я выдала. Зря, что ли, страдала, отрабатывая столько лет современную хореографию в зале и уличные направления в клубах?
– Теперь понятно? – Ромчи зафиксировал меня в финальной позе и улыбнулся. Поднял и развернул к зеркалу. – Если это не любоф-ф-ф, то что тогда?
– Да, но…
– Вот сейчас не понял. Что «но», Кати?
– Я, похоже, правда, люблю его, кажется. Но я и тебя люблю, и вот это все. Мне прежней жизни так сильно не хватало.
– Так в чем проблема? Я ж не умер. Ты в отличной форме и сама сказала: тебя в местном театре танца приняли в основной состав. Оно и понятно, ты готовая артистка. Чего тормозишь?
– Я, я… – Слезы покатились, я уткнулась в плечо тренера, который много лет был и отцом, и другом, и наставником, при этом продолжал оставаться недосягаемым мастером с большой буквы. – Мне все три года казалось, что я тебя подвела из-за переезда и саму себя потеряла. А потом история с Никитой, заявлением на него, я испугалась тогда в пещерах. Не за себя – за него.
– Дура – она и в Москве, и в Сибири. – Ромчи зажал мою голову под мышкой и поставил сливу на нос: постоянно так делал, когда мы с девочками хулиганили или халтурили на репетициях. Пока я высвобождалась, он продолжал говорить как ни в чем не бывало: – Детка, послушай меня внимательно. По сути, неважно, где ты танцуешь, главное, что, для кого и как. Если это настоящее искусство, оно всегда приблизит зрителя к прекрасному, а если отрепетированное кривляние, то даже со сцены Большого – толку ноль. Пипл в зале моментом вычислит фальшь, и уж будь уверена, отреагирует.
– Спасибо. – Глаза вновь потяжелели от подступающих слез.
– Танец – твоя стихия, Кати. – Ромчи вытер слезы с моих щек и приподнял пальцами уголки губ наверх. – Так давай, танцуй эту жизнь, девочка. Я верю в тебя. С самого начала поверил, когда в четыре года ты впервые вошла в зал, маленькая кнопка с копной на голове. Сейчас еще больше верю. Любовь тебе к лицу, она струится по венам и наполняет живым огнем. Сияй. Твои танцы как вид искусства: должны строить мосты, а не заборы городить, так что вперед, покажи зрителям все, чему я тебя научил с горшка через пот и сопли. И до встречи где-нибудь за кулисами сцены.
– До встречи, мастер.
– Ты все поняла?
– Теперь да.
Мы еще немного пообщались, обсудили, кто где из старых составов, потом закрыли зал и вместе дошли до метро. Дальше разъехались в разные стороны, но в одном направлении танца. Я снова заплакала в метро, но в этот раз от переполняющего счастья, облегчения и понимания. Куда. Зачем. С кем.
На этот раз мне достался битком набитый вагон. Закон подлости – после тренировки хотелось не то что сесть, а лечь, но приходилось стоять и держать равновесие. Ну ок. Бли-и-и-н, еще и наушники разрядились. Отстой.
Рядом со мной зубами за воздух держалась девушка, на вид как я – лет шестнадцать-восемнадцать. Стилевый образ. Она слегка качала головой, а губы беззвучно напевали. Мы стояли вплотную, поэтому я кое-что слышала, наушники пропускали звук. Красивая танцевальная мелодия создавала легкий летний вайб.
– Это Джони? – я нарушила ее границы и тронула за плечо. – Прости, мне очень надо узнать, кто поет.
– Да, это его новая песня «Воздушный сарафан». Уверена, хитяра будет, Джони крут.
– Согласна. – Я тут же забила в поисковике название. – Спасибо.
– Да не вопрос, хорошей музыкой и настроением надо делиться.
– Однозначно. – Я улыбнулась и вышла на своей станции.
Войдя домой, наспех вышагнула из кед, бросила в прихожке рюкзак с потной формой. Сначала зарядить аирподсы. Пока ждала, налила себе какао и открыла холодильник. Бабуля – топ, всегда у нее было что-нибудь свежеприготовленное в кастрюльках, оставалось только подогреть. На этот раз была лапша куриная и жареный минтай с пюрешкой. Заряжая желудок, я включила трек на телефоне на полную громкость. Дома никого, можно было не стесняться. Я кружилась по кухне и коридору и напевала:
Танцуй со мной, летай, ай-я-я-я-яй,
Возьмем с собой лето, порхая-я-я-я,
O без тебя ветром сносит весь мой вайб,
Здесь только ты и я, делим этот рай[12].
Мне нравилась легкость и воздушность этой мелодии, она струилась пластично, в плане танца можно было лепить из нее что угодно. Я вдруг вспомнила, что неделю назад Ефим прислал мне другой трек с вопросом: «Как тебе для сольного номера?» Я тогда помедлила, но написала вопрос:
Кати:
Я могу быть честной?
Ефим:
Кати, за это я тебя сразу и взял в основной состав. Твоя честность тела цепляет, хотелось бы и в остальном того же.
Кати:
Трек красивый, но не мой.
Ефим:
А какой твой?
Кати:
Еще не определилась.
Ефим:
С треком?
Кати:
И с треком, и с ролью, да и с Тюменью… Прости, что вот так пишу, но мы оба за честность.
Ефим:
Давай так, пока в театре каникулы, у тебя есть время решить, дальше пойдут интенсивные репетиции, и качелей я уже не приму.
Кати:
Понимаю.
Ефим:
Пока думаешь, поищи трек.
Кати:
В рамках роли Золушки?
Ефим:
Нет, тебя самой.
Кати:
Это слишком личное) Но я подумаю, что подойдет и мне, и Золушке, и спектаклю.
Ефим:
Отлично.
Прошла неделя в паузе с Ефимом, и полтора месяца – в паузе с Никитой. Да уж, я тянула даже не на мазохистку, а на чистую садистку. Пришло время прояснить. С ними двоими. Но сначала предстоял разговор с семьей, по-взрослому.
Все прошло легче и быстрее, чем я думала. Родители, как выяснилось, еще в Тюмени поняли мой выбор и просто ждали, когда озвучу. Бабуля тоже благословила и заверила, что будет к нам приезжать. Кажется, все всё поняли раньше меня. Лежа в кровати, я отправила сообщение и две ссылки Ефиму.
Кати:
Привет) Я определилась. Спасибо, что дал время. Через неделю возвращаюсь в Тюмень и к репетициям. Прикрепляю два трека. Оба подходят и мне, и Золушке. Первый – для соло во время сборов, второй – для бала. Это новый хит Джони. По мне – то, что надо для номера, в который постепенно будут втягиваться другие танцоры, и по итогу получится офигенный вайб. Напиши, как послушаешь, как тебе.
Ефим:
Уже слушаю и жду тебя.
Теперь Никита. Я открыла нашу переписку и перечитала последние сообщения. Ну и что я могла ему написать? Через час размышлений и накидывания вариантов я психанула и тупо перекинула ему трек Джони с комментарием.
Кати:
Привет)
Я скоро прилечу в Тюмень. У Джони вышел кайфовый клип, захотелось, чтобы ты послушал и посмотрел до нашей встречи.
Мот и Август на репите уже достали.
Кажется, я не дышала, пока ждала его ответное сообщение. Спасибо, что не заставил ждать так же долго, как я.
Никита:
Меня тоже.
Привет. Я ждал твое сообщение, но думал, пораньше напишешь.
Кати:
Прости, что так долго думала.
Никита:
У нас же +2 часа, спал уже.
Кати:
Упс, сорян… затупила.
Никита:
Я рад тебе.
Очень.
В любое время.
Соскучился.
Кати:
И я… очень.
Минивэн завернул в арку, проехал через открытый шлагбаум нашего двора и остановился у первого подъезда. Меня не было там две трети лета, вот такие получились дроби. Сердце забилось чаще, я вышла, вытащив из багажника дорожную сумку. Остальное оставила па и ма. Сначала услышала заливистый лай Темыча – сердце ускорилось в лихорадке. Я обернулась. Ко мне шел Никита, и рядом, виляя хвостом, подпрыгивал на поводке шерстяной комок. Я бросила сумку на землю и кинулась к ним.
Мы обнялись. Крепко-крепко. И еще стояли так долго-долго…
– Не убегай больше, принцесса, – сказал Никита. Я еле сдерживала слезы и желание поцеловать его.
– А ты не отпускай, – попросила я в ответ и чмокнула его в щеку, задыхаясь от родного запаха ментола. Мы скрестили ладони и подошли к родителям.
– Здравствуй, Никита. – Па протянул руку. – Поможешь с чемоданами?
– Канеш. – Мой не книжный краш достал из багажника тяжеленный чемодан так легко, как будто тот был полупустым.
– Сейчас поднимем все это и отпразднуем выбор Кати. – Ма улыбнулась и, взяв меня под руку, потянула за ручку подъездную дверь.