– Я не проклятая.
– Душа у тебя запятнана. Чуждой, инородной магией. Весь род твой гнилой. Такой, как ты, не место среди невест наследника.
А я, собственно, о чем?
Не знаю, что там насчет души – зачесалось все тело. Стало зудеть неимоверно, словно я не мылась с рождения. Хотелось содрать одежду вместе с кожей, с чертовым проклятием. Вместе с дыханием этой нечисти, опалявшим лицо, и ее словами, ожегшими раскаленным клеймом.
Все-таки прокляла нас, Королевых, та безымянная ведьма, обрекая быть несчастными в браке. И теперь ее злые чары, которых прежде не ощущала, душили, подавляли. Невидимой занозой застряли в груди.
– Уж кто бы говорил, Ллара! – взметнулся до фальцета незнакомый голос.
Ему вторил другой, который я тоже слышала впервые:
– Это из-за тебя все мужчины нашей семьи обречены быть безумцами и убийцами!
Шокированная, раздавленная откровениями покойницы, я не сразу заметила, что к нашей «теплой» компании присоединилась еще пара-тройка ари. А может, их было больше… Перед глазами мелькали лица, в ушах звенело от гула голосов.
Правительницы кружили вокруг меня пчелиным роем, что-то бормоча, непрестанно жужжа, трогая и даже… принюхиваясь. Может, гадают, съедобная ли я? Раз не подошла Скальде, то почему бы не закусить забракованным товаром. Не пропадать же добру зря.
– Не из-за меня! – обиженно вскрикнула ари со змеиной прической, и туман у нее на голове пришел в еще большее возбуждение. – А из-за дурочки Арделии, нагло «самоубившейся» в моем саду. Это все она! Я же просто боролась за свою любовь!
– За трон ты боролась, жадная до власти стерва!
– Не забывай, с кем разговариваешь, Фэльма! – почти в рифму, чеканя слова, парировала печально известная Ллара.
Та самая, что, воспользовавшись правом Йели, явилась на брачный пир и украла у Арделии ее возлюбленного жениха.
На какое-то время обо мне и о моей запачканной, иномирной душе все забыли, увлекшись выяснением отношений. Почтенные ари были прямолинейны, не стеснялись в выражениях и не отказывали себе в удовольствии облаять соседку справа или слева. Оскорбления пушечными снарядами летали в воздухе, попадая то в одну, то в другую покойницу, а у меня от некоторых словечек уши сворачивались трубочками.
Если честно, я так и не поняла, разоблачили нас с Блодейной или все претензии Ллары были исключительно к моему семейному проклятию. Не желая испытывать судьбу и дальше, осторожно, шаг за шагом, я отступала, мечтая под шумок смыться. А они уже потом пусть сами решают, одарить ли меня солнышком или черкануть на ладони крестик.
Громкий хлопок в ладоши, эхом прокатившийся по хитросплетениям каменных переходов, поглотил все остальные звуки. Ари, словно горничные, застуканные за распитием хозяйских вин, покаянно опустили головы. Расступились, бесшумно прильнув к стене, освобождая дорогу еще одной представительнице династии Герхильдов.
Правительница величаво подплыла ко мне и Лларе, которая, вспомнив, для чего здесь все собрались, снова принялась сверлить меня злющим-презлющим взглядом. В то время как от новоприбывшей мне достались легкий кивок и улыбка. Немного грустная, сделавшая ее нежные черты лица еще более трогательно-притягательными.
– Значит, не пойдешь замуж за моего сына?
Мне стало нехорошо. В вопросе ари слышалась угроза.
Оскорбленная, задетая за живое родительница – что может быть хуже? Сразу стало не до Ллары, недовольно пыхтящей рядом. Сейчас бо́льшие опасения вызывала императрица Энора. Некоторые, улыбаясь, играючи, расправляются со своими неприятелями. Вдруг она из таких.
Слова застряли в горле вместе с воздухом. Покойница долго всматривалась в мое лицо. Наверное, пыталась отыскать в моих чертах ответ на заданный вопрос. А потом, горько усмехнувшись, нарушила тягостную тишину:
– Что ж, мне понятны твои опасения. Я в свое время тоже боялась.
– Это Скальде следует ее опасаться, – не преминула вставить свои пять копеек воровка чужих женихов – Ллара. – Ей здесь не место, и душа у нее гнилая!
Вот ведь склочная баба. Неудивительно, что император Валантен предпочел ей другую. Прилипла, как банный лист, к моей душе. Других, как оказалось, не особо заботило, что я здесь – инородное создание. Но Лларе как будто вожжа под хвост попала.
Ее лучезарность, что одним хлопком навела порядок в нестройных рядах императриц, легким касанием прошлась по приколотой к накидке булавке, оттененной гранатовой крошкой, словно капли крови застывшей у меня на груди.
– Я чувствую магию сына. Это его подарок?
Кивнула, не способная оторваться от изучения длинных мысков своих сапог. Знаю, глупо, но в присутствии этой ари я чувствовала себя неловко. Из-за того, что отрекалась от ее сына. Хотя Энора меня, кажется, поняла и вроде бы совсем не злится. И тем не менее смотреть в глаза императрице было стыдно.
– Что же он означает? – мягко поинтересовалась женщина.
А я мысленно застонала, понимая, что не могу не признаться, и примерно представляя, какой окажется реакция этой мертвой банды.
В ушах звучал похоронный марш, пока я выжимала из себя слова, словно крем из кондитерского мешка:
– Брошь блокирует действие любовной привязки.
Что тут началось… Покойницы громко заохали, заахали. Стали друг с другом переглядываться, а потом все дружно, точно иглами, вонзились в меня возмущенными взглядами и принялись негодовать.
– Немыслимо!
– Непостижимо!
– Ужасно и отвратительно!
– Разве можно так бессовестно попирать древние традиции?!
– Что я говорила?! А? – Это снова Ллара, никак не желающая угомониться. – Гнать надо в три шеи такую алиану! Подальше от нашего мальчика. Видно же, что околдовала его, лишь бы выйти замуж и стать императрицей! Пусть не приближается к Скальде! Надежде и опоре нашего рода!
Сколько пафоса, злости и яда. Как бы сама им не отравилась, змеючка подколодная.
– Тише. – Легкий взмах руки, будто дирижер провел в воздухе палочкой, и звон голосов растворился в клубившемся вокруг тумане. Задумчиво оглядев меня с ног до головы, Энора обернулась к притихшим родственницам: – Смею напомнить, дамы, решается судьба моего сына, и последнее слово будет за мной.
То тут, то там раздавались недовольные шепотки, но какие-то вялые, едва различимые. В конце концов ари признали, что право казнить меня или миловать остается за матерью Ледяного. Ей и решать, что станет со мной в недалеком будущем.
Одна Ллара считала себя уполномоченной вершить нашими с Герхильдом судьбами.
– Только не говори, что отпустишь ее с благословением! – раздраженно закатила глаза гадюка. – Видно же, что девчонка порченая. Ты и сама, Энора, это чувствуешь и знаешь, что я права. Среди алиан есть девушки куда более достойные.
– Я понимаю твои опасения, Ллара, – невозмутимо кивнула императрица, добавив все так же вкрадчиво: – А еще я хорошо знаю своего сына. Не пошел бы Скальде против священных традиций ради девушки, которая ему безразлична. Так что дадим алиане шанс. – Ее лучезарность глянула на меня и закончила с хитрой улыбкой: – Им и зарождающемуся между ними чувству.
Справедливое замечание, что нет между нами никакого чувства, так, разве что только немного химии, я озвучить не успела. Лица императриц, их призрачные одежды смазались, растворяясь в окутавшем лабиринт тумане, пока не слились с завесой мглы. Теперь, когда все было позади, совсем не казавшейся мне зловещей и опасной. Она больше походила на кремовую пенку сливок в чашке капуччино.
Голоса мертвых императриц звучали все тише, эхом играя в недрах лабиринта. И только один голос, Ллары, – горький, как настойка полыни, – продолжал назойливо капать мне на мозги.
– Не нужна ему такая жена. И империи про́клятая не нужна. Лучше от нее избавиться. Темная у нее душа. Темная. Гнилая…
Испытывая смешанные чувства – облегчение от того, что проверка на «профпригодность» наконец закончилась, и грусть напополам с… радостью (нет, я точно чокнутая) от того, что еще один этап отбора успешно пройден, я поспешила к выходу из этого каменного мешка.
Значит, быть мне и дальше гостьей в Ледяном Логе. Или Ллара все-таки сумеет переубедить мать наследника, и меня отправят в путь-дорогу? Все, запрещаю себе об этом думать! Лучше дождусь, когда на руке проявится символ. А сейчас бегом к выходу! Не терпится вырваться из этого туманного капкана и подняться в небо. Я даже тряске рада буду. Лишь бы как можно скорее покинуть Лабиринт смерти и окружающие его такие же мертвые земли.
Стянув перчатку, улыбнулась, рассматривая мерцавшее на безымянном пальце колечко. Оно приятно согревало кожу, подсказывая, куда следует поворачивать. Я не знала наверняка, но чувствовала, что движусь в правильном направлении. Не останавливалась на развилках, не замедляла шага перед очередным изломом стены.
И не переставала улыбаться, твердя себе мысленно, что вот-вот увижу раскрытые настежь ворота. И магов, и эссель Тьюлин, и его отмороженность с его липучеством.
– Мяу…
Запнулась, прислушиваясь. Нет, должно быть, померещилось. Откуда здесь взяться животному, тем более котенку, к которым питала особую слабость?
– Мяу, мя-я-яу-у-у… – прозвучало жалобно, тоскливо, заставив сердце в груди съежиться, будто абрикос, высушенный до состояния кураги.
– Я точно брежу.
Наверное, не следовало останавливаться и сворачивать в темный рукав прохода, противоположный тому, к которому влекло меня магией колечка. Но я не могла остаться равнодушной и бросить на произвол судьбы живое существо.
«А вдруг ловушка?» – будто птица в клетке, билась в сознании здравая мысль. И тут же, заглушая ее, ближе раздалось жалобное мяуканье наверняка изголодавшегося, замерзающего зверька.
Эссель Тьюлин утверждала, что маги облазили лабиринт вдоль и поперек. Что нам здесь нечего бояться. И тем не менее я стянула с пальца колечко, готовая в случае опасности сжать украшение в кулаке.
– Мяу, – будто ножом по сердцу.