Я шла, едва не срываясь на бег, до рези в глазах всматриваясь в клубы тумана, путающиеся под ногами. Не знаю, как не пропустила, не прошла мимо жавшегося у стены крошечного, жалобно пищащего комочка.
– Бедненький ты мой. – Присела, чтобы подобрать зеленоглазую сиротку. – И как только здесь очутился? Иди ко мне, будем греться.
Котенок выгнулся дугой, шерсть вздыбилась, и с нее на обледенелую землю, ярко сверкая, посыпались… самые настоящие снежинки. Я хотела его успокоить, погладить по снежной (в прямом смысле этого слова) холке, но животное, испугавшись, больно цапнуло меня за ладонь. На коже гранатовыми бусинами выступили капли крови.
– Я не обижу тебя. Я…
Не сумела закончить фразу. Язык перестал слушаться, стал ватным. Накатила усталость. Как будто лет сто не спала. Прижалась лбом к стене. В глазах темнело. Исчез и котенок, и бугристая кладка. И холод, исходивший от векового камня, вдруг перестал ощущаться. Не знаю, сжала или только попыталась сомкнуть вокруг колечка ослабевшие пальцы.
Веки налились свинцовой тяжестью. Последнее, что успело выхватить из сгущавшейся вокруг тьмы сознание – это шум мощных, гигантских крыльев, обдавших меня ледяными потоками ветра. Земля дрогнула, закачались стены. С усилием повернула голову, чтобы успеть утонуть в серебре драконьих глаз, поймать в растянувшихся ниткой зрачках собственное отражение и отчаянно пожелать, чтобы это было мое чудовище.
А не какой-нибудь разбуженный и не учтеный магами житель лабиринта.
Глава 26
Следующий день начался с сюрпризов. Первым, и самым приятным, стало мое пробуждение в Ледяном Логе. Я была жива и почти невредима. Слабость и тошнота – последствия яда кьерда, той мелочи кусаче-пузатой, не в счет. И светлая, смоченная в чем-то весьма пахучем повязка, перетягивавшая укушенную руку, меня не смутила и не напугала. Боли я не чувствовала, разве что легкий зуд.
Второй сюрприз вызвал противоречивые чувства – левая ладонь сияла так, что приходилось жмуриться и прятать руку под одеялом. Все-таки заработала я свое солнце, желанно-нежеланное, и теперь не знала, что делать с этим подарком судьбы, с собой, со Скальде… А еще с оставленным на Земле мужем, при мысли о котором хотелось головой о стенку биться. Авось тогда из нее (из головы, а не из стены) выветрится вся эта любовно-хмельная дурь.
– Только посмотрите, какое оно красивое, ваше солнышко! – сияла Мабли, как то самое дневное светило. Счастливо кружила по комнате, пританцовывая. Поправляла мне одеяло, заботливо взбивала подушки и все частила, не замолкая ни на секунду: – Не терпится узнать, что там проявилось у других алиан. Сколько невест, интересно, покинут замок? Сейчас позавтракаете, и я пойду все разузнаю.
Мабли торопилась отправиться на разведку, но приходилось исполнять наказ эррола Хордиса: дождаться, когда хозяйка проснется, дабы накормить ее, то бишь меня, уже остывшим бульоном.
Опять бульоном…
– Можешь идти. Я все равно пока не голодна. А если проголодаюсь, сама поем. Не маленькая.
Стоило только взглянуть на желтовато-сероватую бурду с утопленными в ней крупно порубленными листьями капусты, как желудок начал громко и негодующе протестовать против такого гастрономического эксклюзива.
– Это из-за яда кьерда у вас аппетита нет, – пристраиваясь рядом и ставя мне на колени поднос с овощной отравой, пояснила Мабли. – Эррол Хордис сказал, вам нужно побольше кушать, чтобы силы скорей вернулись. Даже если и не хочется.
– Мне даже смотреть на еду тошно, – пожаловалась я. Сделав над собой усилие, все-таки проглотила первую ложку бульона. За ней, с горем пополам, удалось отправить в путешествие по пищеводу вторую. А на третьей я не выдержала и сказала: – Баста.
Мои вкусовые рецепторы явно взбунтовались. Бульон казался то кислым, то чересчур соленым, а то и вовсе горьковато-терпким, будто эспрессо, разбавленное настойкой полыни. Хлеб с хрустящей, рыже-золотой корочкой тоже не пришелся мне по вкусу. С трудом протолкнула в себя один несчастный кусок.
– Будем считать, что я на диете.
Что такое «диета», Мабли наверняка не поняла, но уточнять не стала, поглощенная мыслями о том, кто из алиан какой получил в лабиринте подарок от покойных ари.
Удовлетворившись тем, что я хоть немного поела, девушка переставила поднос на прикроватный столик. Но прощаться почему-то не спешила. Вместо того чтобы мчать все выведывать и вынюхивать, мечтательно прикрыла глаза и с самым одухотворенным видом проговорила:
– А его великолепие как за вас переживал! Так переживал… Это ведь он вчера вас спас, маги бы точно вовремя не поспели.
Значит, все-таки это было мое чудовище. То есть, конечно же, не мое, а самое что ни на есть чужое. Очень надеюсь, что старые склочницы не сильно проредили наши дружные невестины ряды, и у меня еще остались соперницы. Одна из которых вскоре станет лучезарной императрицей. А когда-нибудь в будущем (если, конечно, сумеет выжить после интима с Герхильдом), удостоится чести, правда, весьма сомнительной, присоединиться к этой призрачной шайке.
– С утра пораньше, как только рассвело, слугу прислал справиться о вашем самочувствии, – продолжала отчитываться-сплетничать служанка. – А вчера вечером заглядывал сам лично. Но я не пустила, – заявила важно, высоко задирая голову. – А то взял моду, – стопудово у меня словечко стащила, – заявляться к вам в спальню. Совсем не беспокоится о вашей репутации!
Почувствовала, как уголки губ сами собой тянутся кверху. О репутации, может, и не беспокоится, а вот о моем здоровье…
Да что же это такое! Аня, ты – безнадежный, абсолютно клинический случай.
От очередного выговора самой себе меня отвлекла Мабли.
– Расскажите, как все прошло. – Девушка поудобней устроилась на кровати, настраиваясь на долгий и обстоятельный рассказ. – Они догадались, что вы… ну, того.
Главное, что я уже догадалась, что я того. Чувствую то, что не должна чувствовать, и даже не представляю, что с этим делать.
Служанка смотрела на меня таким жалобным, молящим взглядом, что я не выдержала: описала в нескольких словах свое знакомство с бывшими императрицами, опустив историю с проклятием Королевых. Все-таки мы с Мабли не закадычные подружки, чтобы делиться друг с другом сокровенным, и будет лучше соблюдать субординацию: я хозяйка, она служанка. Или, скорее, пленница и надзирательница.
– Выходит, это Ллара пыталась от вас избавиться, – с тяжелым вздохом подытожила слушательница.
– Думаешь, она?
Девушка уверенно кивнула.
– Снежные кошки в тех краях не водятся. И уж никак новорожденный детеныш кьерда не мог оказаться в Лабиринте смерти. Магией его туда перенесли. Сильными чарами. А раз, говорите, лабиринт исследовали перед началом испытания, значит, малыш попал туда уже после проверки.
Логично. Неужели я и моя душа настолько не понравились Лларе, что она не побрезговала попыткой убийства? Страшная женщина. Хорошо, что мертвая.
Наверное, у меня в мозгах рылась, выискивала мои слабости. Или действовала наобум? Телепортировала в лабиринт первое, что пришло в голову – детеныша какого-то там кьерда.
Я поежилась, ощутив на своем лице ледяное, мертвое дыхание ари, как будто она снова была рядом, и спросила тихо:
– Что оно вообще такое, этот кьерд? Котенок казался таким безобидным. Выглядел, кроха, несчастным и беззащитным.
Мабли негромко хмыкнула.
– Этот, как вы выразились, кроха в будущем мог бы вырасти до размеров пони.
– Мог бы?
Девушка бойко затараторила, будто пересказывала главу из учебника по зоологии:
– Кьерды – дикие снежные кошки, обитают в горах, на неприступных вершинах. С наступлением тепла спускаются со своим выводком в долины и леса, чтобы учить тех охоте. В былые времена, пока прадед его великолепия, император Родриг, не издал указ о запрете охоты на кьердов, звероловы выслеживали этих животных. Взрослых особей убивали – знать щедро платила за их шкуры. Из меха дикой кошки дамы шили себе красивейшие муфты и манто, оторачивали им накидки.
Жуть жуткая. У меня никогда не было ни дубленки, ни шубы. Жили мы с мамой скромно и прекрасно обходились пуховиками и куртками. А когда Лешка раскошелился мне ко дню рождения на норковый полушубок, я его чуть из дома не выгнала вместе с этим самым полушубком. Увы, вернуть подарок в магазин не получилось, и он осел в шкафу моей свекрови.
Или правильней будет называть Елену Вениаминовну Фьярриной свекровью? Уф, не буду сейчас об этом думать.
В Адальфиве мне пришлось скрепя сердце изменить своим принципам последовательницы Гринписа и носить то, во что вменялось наряжаться алиане, княжеской дочери. Накидок и меховых пелерин у Фьярры бессчетное множество. Без них в такую холодрыгу из замка и носа не высунуть.
– А детенышей кьердов ловили и продавали магам, – тем временем, не догадываясь о моих унылых мыслях, рассказывала Мабли.
Я встрепенулась:
– Но если эти снежные кошки и даже котята ядовиты, разве не опасно держать при себе такого питомца? Пусть бы жили себе в своих горах. А то цапнет тебя такая лапа, играючи, и все – ты труп. В лучшем случае, как я, мучаешься тошнотой и мигренью.
Расправляя на юбке невидимые складки, Мабли покачала головой и продолжила предаваться своему излюбленному занятию. Другими словами, чесать языком:
– Выпрыскивать яд кьерд способен всего раз в жизни – в момент смертельной опасности и наивысшего страха. Укус взрослой снежной кошки наверняка убьет, да и яд малыша, если вовремя не принять противоядие, тоже может оказаться смертельно опасным.
Получается, я его сильно напугала. Да и как такой крохе было не напугаться? Его наверняка отняли у матери или кто у этих кьердов занимается потомством. Перенесли неведомо куда, а тут я, вся такая большая и непонятная, пытаюсь взять его на руки. Вот он с перепугу и цапнул меня. Защищался как мог, бедняжка.
– Это хорошо, что магам удалось приостановить действие яда до вашего возвращения в замок, а здесь уже эррол Хордис завершил лечение. Я за вас так сильно переживала! Ночью глаз не сомкнула, – причитала, нервно кусая губы, Мабли. – В старину говорили, что только сильные телом и духом способны выжить после укуса кьерда. У нас даже пословица про них есть: ядовит, как кьерд. Вы, Аня, очень сильная и очень везучая.