клевать по зернышку), глазками не стрелять, над шутками не смеяться. Разве уж если совсем припечет, застенчиво улыбнуться, не отрывая от тарелки взгляда. И подняться из-за стола, когда на то поступит разрешение.
Нет, это не отбор – это какая-то муштра новобранцев в казарме. Или колония строгого режима.
После шумного застолья, затянувшихся проводов старого года и встречи нового, прощания с зимой и приветствия весны, сопровождавшихся бесконечными тостами, народ дружной, но совсем не стройной гурьбой переместился в тронный зал. Для танцев и поглощения десерта. Горки румяных пирожных и сочных фруктов возвышались на столиках, приставленных к затканным гобеленами стенам. Кресел – деревянных, с жутко неудобными жесткими спинками – было раз, два и обчелся, и все они тут же оказались заняты. Придворными постарше и теми, кто во время застолья позволил себе лишнего.
Много лишнего.
Скальде, как и предполагала, не успев оказаться в зале, тут же уронил себя в свое мажорное, такое с виду мягкое и удобное кресло. С явным намереньем проторчать в нем до самого рассвета. Мазнув по придворным взглядом, небрежным жестом подал музыкантам знак, и те с энтузиазмом принялись играть.
Шум голосов сменили нежные звуки лютен, а вскоре к ним подключились флейты и виолы. Придворные растеклись по залу журчащими потоками. Прекрасные эсселин и эссель в своих роскошных белых, розовых и голубых платьях сверкали улыбками и драгоценностями. Эрролы – в темных штанах и светлых кафтанах – кланялись своим дамам и бережно брали их за руки.
Алианы, как и на прошлом балу, шли нарасхват. Я тоже не избежала участи быть приглашенной на танец. Почувствовала прикосновение к своему локтю, а обернувшись, увидела перед собой Крейна. Тоже сверкавшего. Взглядом. Отчего-то подумалось, что такой бывает у охотника или изголодавшегося хищника.
– Дорогая эсселин Сольвер, – расшаркался его светлость, – я очень надеюсь, что вы подарите мне первый танец.
Посмотрел на меня выжидающе.
– Я…
Хотела отказаться, от греха подальше. Но не успела. Неожиданный громкий хлопок в ладоши заставил музыкантов умолкнуть.
По залу пробежали недоуменные шепотки. Герхильд стремительно поднялся, сбежал со ступеней, полукружием окаймлявших трон. Придворные стали кланяться, почтительно перед ним расступаясь, освобождая тальдену дорогу…
Ко мне.
Несколько мгновений, которые резкими, рваными ударами отсчитывало мое сердце, – и вот он рядом. Поравнялся с нами – со мной и мрачнеющим на глазах герцогом – и сказал лишенным всякой эмоциональной окраски голосом:
– Вы позволите?
Разумеется, ждать дозволения Крейна Скальде не стал. Просто взял меня за руку и повел к танцующим под аккомпанемент из несмолкающих перешептываний.
Моя ладонь в его руке дрожала. Сильные пальцы сжимали мои, как будто вливая в меня пламя. Оно растекалось по телу, выбивало искры из заледеневшего от затаенной обиды сердца, лед которого от близости тальдена сразу пошел трещинами.
Заиграла музыка, и придворные, вдоволь на нас наглазевшись, вспомнили, зачем мы здесь собрались. Принялись исполнять первые па, хоть я по-прежнему ощущала, как в меня вонзаются стрелы взглядов: завистливых, любопытных, недоумевающих.
Старательней всех упражнялись в стрельбе алианы.
– Насколько мне известно, ваше великолепие никогда не танцует. – Следуя примеру остальных дам, я отступила на шаг. Поклонилась низко, опуская взгляд, чтобы потом снова сплести с драконом пальцы, и вместе с ним продолжила неспешный променад. – И вдруг такая честь. С чего бы?
– Не танцую, – согласился Скальде. – Потому что не люблю танцы.
– И все же вы здесь.
Остановка, шаг навстречу. Близко-близко, так, что почти соприкасаемся друг с другом.
Я снова замечаю таэрин, проступившую у него на коже, когда ладонь прижимается к ладони. Даже в полумраке различаю стальную вязь и, закусив от волнения губу, обхожу тальдена по кругу.
Шаг к нему. Скальде чуть сильнее, чем это позволено в танце, сжимает мои руки, подается ко мне и шепчет:
– Еще я не люблю, когда он крутится возле вас. Герцог не внял моим предупреждениям.
– Вы предупреждали его?
– По-хорошему. Но, видимо, нужно было сразу начинать по-плохому. Вас постоянно видят вместе.
Что это такое звучит в обычно безразличном голосе? Упрек, злость… Ревность?
– Разве Ледяные умеют ревновать?
– Вы, эсселин Сольвер, кажется, забыли наш разговор о драконе и его добыче, – неожиданно улыбнулся маг.
– Я пока еще не ваша добыча.
– Но можете ею стать.
Герхильд поменялся со мной местами и снова привлек меня к себе. На такое короткое мгновенье, что я даже не успела как следует его прочувствовать. И вот нам снова нужно расходиться. Ладони, прижимаясь друг к другу, скользят по воздуху вверх, и под аркой наших рук проходят другие пары. А потом Скальде увлекает меня за собой в образованный танцующими живой проход.
Кажется, мне уже начинают нравиться эти их черепашьи па. Касания рук, полуулыбки и взгляды, бросаемые украдкой. Музыка то притягивает нас друг к другу, щедро подбрасывая хворост в костер моих чувств, то снова разлучает, заставляя расходиться в стороны.
И так хочется, чтобы она продолжала звучать, никогда не смолкала.
– Именно поэтому я не видела вас последние дни? – напомнил о себе лед обиды, сковавший сердце, прежде чем растаять бесследно. – Предпочитаете ревновать на расстоянии?
– Я должен избегать вас, – просто объяснился Герхильд.
– Вам так велели старейшины? Эссель Тьюлин?
Чтоб у них у всех после сегодняшнего ужина случилось несварение желудка!
– Я сам так себе велел. – И снова сладостный миг единения, когда дыхание скользит по губам незримой лаской, жарким шепотом, от которого по телу разбегаются мурашки. – Вы, Фьярра, – искушение. Мой самый опасный соблазн. Я не настолько ледяной, каким меня все привыкли считать. И выдержка у меня не железная.
Я говорила, что мне жарко? Ничего подобного! Раньше это можно было сравнить с лучами заходящего солнца. Зато теперь я сгорала, как свечка. От пламени его и моих чувств.
Облизнула пересохшие губы, спросила, не узнавая собственный голос:
– Значит, продолжите меня избегать?
– Для вашего же блага.
Шаг назад, реверанс, ответный поклон и обжигающий прощальный взгляд. Музыка стихает, но лишь на мгновенье, чтобы потом брызнуть с каменной ложи громкой, живой мелодией.
Придворные радостно зашумели, приветствуя новый танец. Я бы с удовольствием еще погуляла по залу; понятное дело, не абы с кем, а в компании… В общем, не будем тыкать пальцем. Но тут, как обычно, очень и очень некстати перед нами блестящим монолитом выросла эссель Тьюлин. В белоснежном платье ее можно было запросто перепутать со снеговиком. Глаза круглые, что две монетки. Щеки же будто свеклой натерли. Не хватало только носа-морковки. Он у нее, скорее, больше похож на картошку.
Придворная дама была опять чем-то недовольна и, судя по воинственно оттопыренной нижней губе, явилась чинить разборки. Как оказалось, не со мной, а со Скальде. Эссель Тьюлин обрушилась на тальдена с намеками, больше смахивавшими на упреки. Мол, раз одной алиане уделил внимание, давай иди и со всеми остальными вытанцовывай. Чтобы не обижались.
Пока она строчила словами, будто из пулемета, без сожалений опустошая «обойму», во внешнем облике Скальде ничего не менялось. Только на шее чуть заметно вздулась темная жилка и сильнее обозначились на скулах желваки.
Я уже всерьез задумалась о том, что скоро веселый праздник незаметно сменится грустным торжеством – пышными поминками придворной свахи. Герхильд же тем временем подхватил мадам под руку и потащил в сторону. Из-за какофонии, царившей в зале, я не могла расслышать, о чем они там толкуют. Но судя по лицу почтенной дамы, приобретшему меловой оттенок, в кои-то веки наставляла не она, а наставляли ее.
Выразительно поджав губы, эссель Тьюлин расширившимися не то от страха, не то от обиды глазами смотрела на Скальде. Придворные меж тем, растянувшись по залу и выстроившись стройными рядами, вовсю наслаждались вторым танцем.
Массивная кованая люстра подозрительно раскачивалась. Вот будет дело, если приземлится кому-нибудь на голову. Плохо – если на танцующих. А если на Хентебесира, то ради бога. Стены, пол и, кажется, даже потолок дрожали от громких хлопков и неустанного стука каблуков. Танцующие топали с таким усердием, словно соревновались в умении высекать из камня искры.
Из камня пока что ни у кого и ничего высечь не получилось, а вот у меня от этого оглушительного грохота перед глазами уже вовсю искрилось. Из-за скопления разгоряченных тел, многие из которых были окружены стойким душком перегара, в тронном зале стало невыносимо жарко. Пыталась вздохнуть – не вышло; и слабость, отступившая, пока Скальде находился рядом, снова вернулась.
Всего стало слишком много. Людей, улыбок, смеха. Резких хлопков, невыносимой дроби каблуков. Такое ощущение, будто они не ползают по залу, а яростно отбивают чечетку ногами. Чечетка звучала и в моей голове, заставляя морщиться, хвататься за стену рукою в поисках опоры. Перед глазами мелькали звездочки, слепя и заполняя собой все видимое пространство.
Я двигалась почти на ощупь, а оказавшись в полумраке галереи, жадно глотнула свежий воздух. Здесь дышалось значительно легче, и холодок, мурашками пробежавший по оголенным плечам и спине, помог немного прийти в себя.
Сердце постепенно возвращалось к привычному ритму. Я приникла к бугристой кладке, наслаждаясь исходящей от камня прохладой. Дурацкое вино – не следовало его пить. И я глупая, позабывшая о своем талисмане. Может, из-за того, что привязка к Скальде снова начала действовать, меня так колбасит? Надо бы послать за украшением слугу. А пока вернусь-ка лучше в зал, к подругам и десерту.
Хороший был план. Но, как вскоре поняла, трудно выполнимый. Не успела я ни вскрикнуть, ни даже протестующе пискнуть, чьи-то жесткие пальцы с силой сжали мое запястье – до боли, до чернильных клякс, расползшихся перед глазами – и утянули меня в темноту.