навливается. Снимает с меня шлем и балаклаву и тянется пригладить мои растрепавшиеся волосы.
– Это не обязательно, сосед. Агата Павловна же не смотрит, – я пытаюсь замаскировать охватившее меня смущение коротким безразличным смешком, но Иван меня не отпускает, распутывает пальцами мои запутавшиеся пряди и легко мажет губами по щеке, прощаясь.
– Хорошего дня, Кнопка. В конце концов, проще один раз вжиться в роль и не выходить из образа.
Прикладываю максимум усилий, чтобы не поддаваться соседскому очарованию, окутывающему с головы до ног, и очень стараюсь не раскручивать тему «а что, если бы Филатов не был таким бабником». Запахиваю полы его куртки плотнее, потому что дождь начинает падать крупными каплями и забираться за шиворот, и мчу в сторону входа. Взлетаю по ступенькам, не оборачиваясь и в кои-то веки не спотыкаясь, и скрываюсь внутри, не замечая внимательного взгляда, упершегося между лопаток.
– Васильева! – неразборчиво кричит мне вслед охранник Сергей, дожевывающий пончик в шоколадной глазури, потому что я снова забыла пропуск дома и нахально перепрыгнула через турникет, наплевав на бдительного стража порядка и установленные в коридоре камеры.
Ускорив шаг, я миную поворот и пинаю покатившуюся под ноги пустую банку из-под кока-колы такому же отъявленному прогульщику, как и я. А потом без зазрения совести фланирую мимо аудитории, где мой поток пытается не уснуть и все-таки записать материал за монотонно читающей Минаевой. Бедные правильные студиозы.
Поправив лямки любимого рюкзака с единорогом, поднимаюсь на третий этаж и, постучав в дверь каморки Кольцовой условленным стуком, распахиваю настежь дверь.
– Упс, – судя по ладоням Ангелины, покоящимся на груди у взъерошенного парня, ответа стоило подождать. – Извините, я позже загляну.
– Не надо, Алена, Серов уже уходит, – кураторша не без труда выдворяет сопротивляющегося брюнета вон и, оттерев со лба пот, устало падает на стул, так что я понимаю, что, если бы обе хотим кофе, заваривать его придется мне.
И я проталкиваюсь между сваленным в беспорядке реквизитом, чуть не запутываюсь в ярко-оранжевой цыганской юбке и едва не роняю на пол свежераскрашенный ватман прежде, чем пробраться к примостившемуся в самом углу электрическому чайнику. Под молчаливое одобрение подруги достаю из ящичка стратегический запас «Нескафе» и рассыпаю по кружкам живительный порошок, игнорируя букет полевых ромашек и плитку молочного шоколада, лежащие перед Кольцовой.
– Не спрашивай, – стонет она откуда-то из-под накрывших голову рук, я же молча опускаюсь напротив Ангелины, помешивая сахар ложкой. – И вообще, почему ты не на паре?
– Там скучно, – припечатываю кураторшу железобетонным, по моему мнению, аргументом и осторожно отхлебываю глоток жженной жидкости, постепенно возвращающий мне бодрость и любовь к окружающему миру. И я уже почти готова сотрудничать и с деканом, и со старостой, и культоргом, когда Линка приподнимает свой узкий подбородок и топит меня в подозрении, застывшем в глубине светло-зеленых глаз.
– Васильева, солнышко, а скажи-ка мне, пожалуйста, – тон Кольцовой не обещает мне ничего хорошего, поэтому я невольно подбираюсь, вытягиваясь в струну, и застываю с кружкой у рта. – Почему целая группа в курсе твоей беременности, а я нет?
– Потому что я тоже о ней не в курсе! – от такого радужного известия кофе я все-таки давлюсь, заплевывая ни в чем неповинные ведомости на краю Ангелинкиного стола, и кровожадно прикидываю, кому снять скальп за такую невероятную сплетню.
– Ну, наличие жениха ты-то отрицать не будешь? – продолжает допрос с пристрастием кураторша, и я уже жалею о том, что приперлась сегодня в универ. Пила бы чай с Агатой Павловной, лепила бы вареники с вишней и горя не знала.
– Фиктивного! Фиктивного, Кольцова!
И как настойчиво я ни доказываю приятельнице, что просто помогаю попавшему в беду соседу, она все равно мне не верит. Только хихикает, как первокурсница, и через предложение повторяет: «Ну, хоть на свадьбу-то позовешь?». Так что из этой обители я вылетаю злая, как ведьма на метле, и сравнявшаяся по цвету со спелым помидором.
Следующий семинар проходит сумбурно, и надо, наверное, благодарить провидение за то, что Яков Григорьевич в упор не замечает мою персону, разрисовывающую поля тетрадки непонятными ромбиками и треугольниками. Сегодня профессор избирает своей жертвой старосту и гоняет его по всему материалу так, что у бедного Кольки выступает испарина на висках. И в любой другой день я бы обязательно позлорадствовала и отпустила бы пару язвительных шуточек, но перед глазами до сих пор стоит вчерашний поцелуй, о котором я не могу перестать думать. Гадский Филатов!
По окончании пар в тренировочный зал я вваливаюсь такая же заведенная, чуть не срываю скрипящую дверь с петель и в довершение приземляю тяжелый рюкзак на ногу Шанской. Совершенно случайно. Но она не разражается привычным криком, вместо этого гаденько улыбается и постукивает пальцами по колонке, из которой звучит приглушенный трек.
– Гормоны шалят, да, Васильева? Правда, залетела?
– Правда, и рожу через девять месяцев, но на концерте станцевать успею, – гаркаю так, что все присутствующие в классе замирают, разглядывая меня, как восьмое чудо света.
На что я лишь равнодушно пожимаю плечами и иду на свое законное место – справа в последней линии. Злата так и не переставила меня ближе, наотрез отказавшись идти на поводу у Зориной, и сейчас я ей за это благодарна. Меньше ненужного внимания.
– Что стоим, кого ждем? – Лиля, по обыкновению, вбегает в зал за минуту до начала тренировки и разряжает своим появлением атмосферу. – Поехали! Пять, шесть, семь, восемь.
И то ли у меня на лбу красными буквами написано «не влезай – убьет», то ли Шанская уже выполнила суточный норматив по гадостям, но до конца репетиции меня никто не трогает. И я постепенно тону в ритме мелодии, освобождаясь от усталости и гнева. Напоследок получаю пару советов от Зориной насчет завтрашнего вечера в «Чернилах», залпом выпиваю пол бутылки Бон Аквы без газа и удаляюсь, не желая вдаваться в подробности о фасоне, рюшечках и бантах студенческих костюмов.
А на выходе с неизменным стаканом латте меня ждет идеальный Миша Мельников, при виде которого мне хочется слиться со стенкой, расчесать всклокоченные волосы и стереть красноту полотенцем с пышущего жаром лица. Рядом с отличником я чувствую себя ущербной, тру пальцем мокрое пятно на футболке и рассматриваю носы видавших виды потертых кроссовок, но моя неидеальная обувь, судя по всему, совсем его не смущает.
– Привет, Ален. Как дела? Куда пропала? – в мои руки перекочевывает еще дымящийся кофе, которому я бы предпочла простую воду, но отказывать парню как-то невежливо.
– Да, пропустила пару дней по семейным обстоятельствам, – отвечаю уклончиво, решив, что собеседник вряд ли оценит рассказ про приезд Ваниной мамы и наше с соседом вынужденное сожительство, и не спеша бреду к лестнице, не сильно вслушиваясь в монотонное повествование Мельникова. В данный конкретный момент меня больше волнует перспектива пилить домой на общественном транспорте, потому что сбережения медленно, но верно тают, а до ближайшей зарплаты в клубе надо еще дожить.
– Пошли завтра на «Золушку», у меня как раз два билета есть.
Миша машет перед моим носом картонками, когда мы выходим на улицу, но я их не вижу. Потому что единственное, на чем фокусируется зрение – это знакомый силуэт, прислонившийся к черно-желтой ямахе. Сердце пропускает удар, в груди стремительно теплеет, и становится абсолютно не важно, что Филатов – тот еще разгильдяй и повеса.
– Я не могу, работаю! – бросаю через плечо, а ноги уже сами срываются с места и несут меня к хмурящему брови соседу.
Летящие вслед аргументы в пользу театра я благополучно пропускаю мимо ушей, потому что история о том, как наш енот Гена гонял Лидию Станиславовну, куда интереснее.
Глава 21
Иван
Осознание так же ошеломляет, как
ослепительный удар молнии, а
околдовывает ещё сильней и неумолимей.
(с) «Тайная жизнь», Паскаль Киньяр.
Вечер тянется медленно после того, как Кнопка перекидывает через плечо свою огромную спортивную сумку и убегает на подработку, о которой я, к слову, ничего не знаю. И теперь мне приходится отдуваться за двоих перед решившей устроить допрос с пристрастием мамой.
– А как вы с Аленой познакомились, Вань?
Интересуется родительница, сгружая в шестилитровую кастрюлю нарезанную соломкой ветчину и оливки, как будто собирается кормить солянкой целую роту солдат. А я растерянно тру кончик носа, становясь перед дилеммой: рассказать правду или на ходу сочинить какую-нибудь романтичную историю.
В кои-то веки побеждает честность.
– Я принял ее за уборщицу из клининговой фирмы, а она окатила меня стаканом с кофе, – мама даже отвлекается на пару секунд от разделочной доски, чтобы убедиться в том, что я не шучу, и длинно так, горестно вздыхает.
– Да, умеешь ты за девушками ухаживать, сын.
От дальнейших нравоучений, приправленных ядреным сарказмом и рассуждениями на тему, какой Иванушка – дурачок, меня спасает покоящийся на столе телефон. И в этот раз я даже готов петь Лагутину дифирамбы, правда, недолго.
– Го в «Чернила», там у них шоу новое сегодня, – с энтузиазмом вещает товарищ, а я верчу в пальцах брелок от ямахи и не знаю, чего мне хочется больше: вспомнить студенческие времена и как следует оттянуться или остаться дома и смотреть какую-нибудь тупую американскую комедию, вроде «Мачо и ботана».
– Не знаю…
– Так, чувак, я не знаю, кто ты и куда дел моего друга, но мне нужно, чтобы через полчаса Филатов Иван Геннадьевич стоял перед входом в клуб, желательно, с двумя банками энергетика, потому что я ни фига не спал после смены. Понял?
– Да привезу я тебе твой «Ред Булл», – ухмыляюсь уголком губ и отбиваю звонок, в красках представляя старый добрый загул и ощущая, как постепенно выравнивается градус настроения.