– Я в порядке, Лин, – выталкиваю с трудом, как будто в рот насыпали песка, и, спокойно пережив полный скепсиса взор, прошу плед. Укутываюсь в колючую темно-коричневую ткань и жадными глотками пью воду из оставленной кем-то из девчонок бутылки. – По крайней мере, панихиду можно отменять. Я еще не всех на этом свете достала…
– Дурная, – укоризненно произносит куратор и, сжав меня в бережных объятьях, подтаскивает стул, чтобы сесть рядом. – Это я во всем виновата…
– С чего вдруг?
– Я как тебя с этим Мельниковым увидела, хотела сразу предупредить. Но не смогла дозвониться, – Кольцова взъерошивает густые темные пряди и так рьяно кусает губы, что успокоительное хочется предложить уже ей. – Его из университета год назад отчислили…
– Я вот сейчас чего-то не понимаю или лыжи все-таки не едут?
– Да там история была с ним мутная. Учился на отлично, характеристики от преподавателей имел сплошь положительные, встречался с хорошей девочкой из благополучной семьи. Только спустя какое-то время эта девчонка загремела в больницу с нервным расстройством, потому что ее избранник слишком маниакально контролировал ее жизнь и довел беднягу, можно сказать, до ручки. Дело, конечно, замяли, но попросили Михаила перевестись по-тихому…
– Вот тебе и идеальный мальчик Миша, – нервно хмыкнув, я опустошаю бутылку с водой и методично перевариваю озвученную подругой информацию, про себя благодаря фортуну за так вовремя примчавшегося в «Чернила» соседа. – Кстати, Лин, а где Ваня?
– Их с Мельниковым куда-то охрана увела.
Глава 34
Иван
– Ну, знаете… Потрясающе!.. О каком правосудии
можно тут рассуждать? Слесарь дядя Коля бегает
пьяный по городу, начальник милиции дядя Леша пьет
с ним водку, городской прокурор дядя Вася закрывает
на все глаза, а преступник остается на свободе. И это
в то время, когда весь цивилизованный мир уже
несколько столетий живет по закону.
(с) к/ф «Двенадцать».
– Огонька не найдется? – я опускаюсь на ступеньки, боковым зрением отмечая, как в пяти метрах от меня Мельников харкает кровью на землю. И жалею только о том, что нас слишком быстро разняли.
– За что ты его так? – рядом подсаживается охранник, который знает нас с Захаром как завсегдатаев клуба, и ловким движением выбивает сигарету из золотисто-бежевой пачки.
– За Васильеву, – коротко бросаю я, не желая вдаваться в детали, и жадно затягиваюсь горько-сладким дымом заполняющим легкие. Рассеянно пускаю в воздух округлые ровные кольца и не хочу представлять, чем мне грозит причинение средней тяжести телесных уникуму в модном бежевом джемпере. Назвать этого урода человеком язык не поворачивается.
– Хорошая девчонка, – одобрительно кивает секьюрити и по-дружески похлопывает меня по плечу. – Ты извини, мы б на месте все решили. Но Анька уже ментов вызвала.
Признаться честно, я не обижаюсь на мнущуюся неподалеку худенькую администраторшу с двумя тонкими косичками, позвонившую в органы правопорядка, стоило драке завязаться. Я гораздо больше злюсь на себя за то, что раньше не открутил голову мальчику Мише и вообще позволил ему приблизиться к Аленке ближе, чем на километр.
– Нормально все.
Я апатично слежу за подъезжающим к «Чернилам» бобику и размеренно докуриваю сигарету, не торопясь подниматься с насиженного места. Готовлюсь провести ночь в компании колоритных личностей, которыми наверняка забита камера ближайшего отделения полиции, если Волков не прочитал мое сообщение. И прикидываю, сколько целых костей осталось в теле ботаника, потому что воспитательную беседу мне закончить не дали.
– О, Филатов! Это мы по твою душу?
Я медленно вздергиваю подбородок и давлюсь ехидным смешком, прочувствовав все оттенки черного чувства юмора благосклонной ко мне фортуны. Из служебного автомобиля выпрыгивает капитан, с которым мы паримся в бане последний четверг каждого месяца, и мерит меня профессиональным цепким взглядом. Нарочито сурово хмурит брови и громко цокает языком, пока я прикладываю максимум усилий, чтобы не спалиться и не заржать во весь голос.
– Ага, – попрощавшись с охранником, я отталкиваюсь от ступеней и позволяю усадить себя на заднее сиденье прибывшей за мной кареты. Дожидаюсь, пока Мельникова со всеми почестями определят на переднее и, ни к кому не обращаясь, бормочу, что некоторым пора задуматься о смене города. А еще лучше – страны, потому что Филатов, конечно, не злой, но чужие прегрешения он тщательно записывает.
Спустя десять минут чужого возмущенного сопения мы выгружаемся из машины и небольшой толпой вваливаемся в тесную клетушку, снабженную надежными решетками, неудобным кособоким стулом и больше походящей на орудие пыток лавкой. И я показательно разминаю шею и похрустываю припухшими костяшками, отчего мальчик Миша опасливо шарахается в сторону и жмется к капитану как к родному.
– Поздно пить боржоми, когда почки отвалились, – снова беседую сам с собой и довольно машу привставшему из-за стола дежурному, расплывающемуся в улыбке при виде меня. Кто ж виноват, что я всему их отделению компы чинил и от вирусов чистил, которые один обалдуй умудрился занести?
– О, Ванька, каким ветром? Опять у Остапенко что-то сломалось? – зловредно скалится пробегающий мимо лейтенант, а Мельникова уже можно отскребать от стены, с которой он пытается слиться, от испытанного им мощнейшего когнитивного диссонанса.
Судя по всему, в его мире Фемида не защищает агрессивных байкеров, сворачивающих людям челюсть и ломающих им носы. Что ж, иногда карма та еще сука.
В кабинет капитана, расположенный на втором этаже, мы поднимаемся все тем же ровным строем. Но и здесь никто не пытается надеть на меня наручники или любым другим способом ограничить свободу. А запрыгивающий ко мне на колени рыжий усатый котяра, мурчащий, как паровоз, и вовсе доламывает уже начавшее трещать по швам самообладание ботаника.
– Я буду жаловаться! – испуганный звенящий фальцет прокатывается по небольшой комнате, и я, наверное, пожалел бы мальчика Мишу, если бы картина его пальцев, сжимающихся вокруг Аленкиной шеи, так четко не стояла перед глазами.
– На что? – невозмутимый Терентьев Николай Павлович иронично выгибает бровь и, смахнув одинокую пылинку с погон, щелкает кнопку чайника. – На то, что чай вам сразу не предложили, а, Мельников Михаил Максимович?
От такой явной издевки отличник надолго впадает в ступор, растерянно изучая пейзаж за окном, хоть там практически ничего не видно из-за опустившихся на город сумерек.
– Или на то, что по просьбе вашего отца не дали ход заявлению гражданки Аксеновой в прошлом году?
Отличник судорожно дергается всем телом, кошак тыкается мокрым носом мне в ладонь, настойчиво требуя ласки, а сгустившуюся тишину можно резать ножом. Ровно до тех пор, пока усатый капитан не отмирает и не заваривает две кружки паршивого растворимого кофе, подталкивая одну из них ко мне и непрозрачно намекая на то, что Мельников здесь вряд ли желанный гость.
– Есть одна хорошая статья в уголовном кодексе, по которой можно сесть от двух до шести лет. Доведение до самоубийства называется, – начинает свою лекцию менторским тоном Николай Павлович, изредка прихлебывая горячий Нескафе. – Хоть дело и замяли, а девочка до сих пор лечится. К психиатру ходит. Да, Михаил Максимович?
И я устраиваюсь удобнее на опасно накренившемся стуле и готовлюсь слушать интересный (а по-другому Терентьев не умеет) рассказ, когда дверь распахивается и в проеме появляется растрепанный и злющий, как выбравшийся из пентаграммы демон, Волков.
– Коль, я этого заберу. Под свою ответственность, – от грохочущих интонаций в Сашкином голосе становится самую каплю неуютно, и я уже даже не против перекантоваться денек-другой у доброго капитана.
– Валяй, – равнодушно машет рукой Палыч, мгновенно теряя ко мне всякий интерес, и тормозит завозившегося отличника, пытающегося под шумок прошмыгнуть к выходу. – А тебя, Мельников, я подержу до выяснения.
И я уже не слышу, что пытается доказать посерьезневшему капитану, стряхнувшему с себя маску балагура, Михаил, потому что Саня буквально выволакивает меня за дверь и тащит по коридору за шкирку. Прямо как мама когда-то в шестом классе, когда я разбил окно в директорском кабинете.
– Волк, хорош, перед пацанами стремно! – я не без труда выворачиваюсь из стального захвата, стоит нам выйти на свежий воздух, и тут же получаю увесистый подзатыльник. – Сколько ты еще меня воспитывать будешь, блин?
– Пока ты не перестанешь вести себя, как дурак, – флегматично отвечает друг и садится за руль его любимой черной бэхи, которой он не изменяет несколько лет.
Опускает боковое стекло и, изучив мои далекие от нормального вида штаны, выдает с понимающей ухмылкой старшего брата.
– Прыгай, все равно на мойку собирался.
И все время, пока мы выезжаем с территории отделения полиции, пока катим на бешеной скорости по автостраде, обгоняя байки и мерсы, как стоячие, я мыслями возвращаюсь к Кнопке. Представляю ее огромные голубые глазищи, тонкие острые ключицы и невольно вспоминаю день нашего знакомства, когда она неуправляемым вихрем ворвалась в мою жизнь и вылила мне на голову почти литр офигенно вкусного кофе.
Скучаю до ломоты в пальцах. Аленки не хватает так сильно, что будни кажутся неинтересными и одинаковыми, а из окружающего мира как будто выкачали все краски, и теперь он демонстрирует мне сплошь серый цвет. Убогие автобусы, невыразительные здания, блеклых людей, как на старой кинопленке.
– Волк, ты же в курсе, где Васька? – пришедшая на ум идея только поначалу видится глупой, потому что правый угол Сашкиных губ характерно подергивается, моментально выдавая его осведомленность.
– Отвези к ней.
Проникнувшись моими метаниями, неоновой вывеской горящими на лбу, Волков согласно кивает и перестраивается в крайний правый ряд. Ну, а я очень кстати нахожу у него в бардачке бутылку початого односолодового виски и нетерпеливо отвинчиваю пробку, решив, что мой организм заслужил небольшую дозу успокоительного.