Ветров издает смешок. Короткий такой, но пробирающий аж до костей.
— Что твой папа? — с каким-то откровенным пренебрежением выдыхает он, не давая Лане договорить. — Уничтожит меня? Разорит? Да ну? Что-то я не заметил с его стороны никаких действий. Он даже не позвонил, сделать мне устный выговор, после того как я кинул тебя на помолвке. Знаешь почему?
Идеально ровные, явно знавшие уколы ботокса скулы Ланы становятся острее.
— Потому что твоего папу есть чем бить, дорогая, — кровожадно скалится Ветров, — и он это знает. Передай ему привет. И пусть не обижается, но я приму меры. К вам обоим.
— Пусть твои уроды уберут руки, — шипит Лана ядовито, — у меня нет ни малейшего желания наслаждаться твоей компанией.
Он смотрит на неё, а потом коротко качает головой.
— Уведите её. Туда, где она сидела. И вызовите ментов. Хочу зафиксировать факт похищения моей жены.
— Она сама пришла, — Лана торжествующе улыбается, — ты ей нахрен не нужен, Влади. Она только и грезит тем моментом, когда сможет от тебя сбежать.
У меня в животе ворочается что-то ледяное.
Я осознаю, что до сих пор держу свои руки на плечах Ветрова. И стою за его спиной. И не хочу из-за неё выходить. Тут безопаснее.
Но это так нечестно. Ведь Лана сказала правду…
Я разжимаю пальцы. Как будто снова падаю в ледяную воду. Ничего. Я тут давно. Привычная. Обманчивые опоры мне ни к чему. И пользоваться Ветровым я не буду.
— Степа, курицу на кухню, я сказал, — мне кажется, или тон Ветрова словил новый уровень раздраженности? — до приезда ментов вообще её видеть не хочу. И пробейте, чья это квартира. Наверняка её, Городецкий не рискнул бы прятать у себя.
У Ланы от этого оскорбления вспыхивают щеки. И её последний взгляд, посланный в моем направлении, мне категорически не нравится.
Ветров резко разворачивается ко мне.
Ох.
Острый взгляд. Ветров будто мажет по моему лицу раскаленным углем. Пальцы Владислава Каримовича касаются моего подбородка. Принуждая не отводить взгляд.
— Ничего мне сказать, не хочешь, Цветочек? — сухо и деловито интересуется он, будто и не было никаких слов Ланы.
— С-спасибо? — действительно с трудом выдавливаю я. — С-спасибо, В-влад.
Это было непросто. Но ведь правда — есть за что.
Вот только глядя в безжалостный, бушующий в яростном шторме океан его глаз, мне почему-то кажется…
Он ждал от меня каких-то других слов. Не этих.
Мой долгий, невыносимый день заканчивается там же, где он и начался. В месте, из которого я так хотела сбежать. И оказавшись в котором сейчас, к своему стыду, испытываю облегчение.
Здесь безопасно. Условно, конечно. Но хотя бы как-то.
Ветров сгружает меня на кровать в моей комнате будто хрупкую антикварную фиговину. Да-да, сгружает, и из квартиры Ланы, и из своей машины он вытаскивал меня на руках…
А я… Всего лишь чуть-чуть пошатнулась на выходе из квартиры. Он только шагнул ко мне, подхватил под колени…
Господи, какая же стыдобища.
Это был легкий приступ головокружения. А он… Шагу мне не дает ступить своими ногами. И вот сейчас снимает с моих ног кроссовки. Будто у меня черепно-мозговая, не меньше.
Я сама себе напоминаю напряженную, ожидающую очередного удара собачонку, когда затравленно гляжу на него.
— Вот так и сиди, Цветочек, — в тоне Ветрова предельная усталость, причудливо смешавшаяся с раздражением, — и не вздумай дергаться. Отвезу в клинику, там тебя снотворным быстро успокоят.
— В психиатрическую? — вырывается у меня. С него станется… Отправить меня туда, лишить дееспособности…
— В психиатрии не лечат сотрясения, — Владислав Каримович вглядывается в мое лицо, — да и гематомы там не сводят. Так что нечего нам туда болтаться. Все. Сидеть. Не прыгать. Можешь лечь.
Даже не знаю, что меня пугает больше — Ветров в боевом режиме, дикий и смертоносный, как разогнавшийся носорог, или вот этот странный, непонятный, демонстративно лояльный мужчина.
Все не может быть просто. Я нарушила его правила. Я сбежала в очередной раз. И как бы я там ни плела полиции про введение в заблуждение, про то, что я глупая и наивная, вообще не ожидавшая, что от меня чего-то там захотят — я действительно сбежала по своей воле.
Интересно, какую гадость выпишет мне Ветров в наказание?
В груди надсадно пульсирует боль. Ненависть к себе от собственной доверчивости. Презрение — из-за бесконечного бессилия.
Отчаянно хочется ударить хоть кого-то, ощутить хоть капельку внутренней силы, заглушить терпким вкусом чужой горячей крови это тупое нытье. Ветров не подходит, слишком сильный этот враг. А больше никого рядом нету…
В глазах жжет…
Я уже не знаю кому доверять. И куда бежать — не знаю.
Свободы нет, спокойствия нет, мечты и цели изорваны и скомканы бесцеремонной рукой.
Ветров возвращается неожиданно быстро. Приземляется рядом со мной, заставляет повернуться к нему пострадавшей стороной лица. Обрабатывает синяк какой-то прохладной пахучей мазью, от которой у меня немеет кожа.
А может, это от его пальцев? Они, кажется, ядом пропитаны насквозь. Иначе почему от их прикосновений мне так дурно, что аж в голове шумит?
— Не стоит беспокойства, — бесцветно роняю я, — на мне все быстро заживает.
— Лучше пусть долго заживает на ком-нибудь другом, — его ответ звучит сухо, как будто блокирующий мой выпад клинок. — Еще есть синяки?
Есть. На спине. Но о них я ни за что не скажу!
А ему и не надо.
— Раздевайся! — и заметив, как я вздрагиваю, будто получила очередную оплеуху, Ветров выписывает мне пояснение: — Показывай. Я видел, что в машине ты не опиралась на спину.
Пояснения? Мне? Какая честь! Что это на вас нашло, Владислав Каримович?
Я медлю с выполнением этого приказа, и Ветров хмурится.
— Мне тебе помочь?
За моей спиной будто полыхает зарево. Отступать некуда. Это уже почти угроза.
Собственное бессилие надоело мне до тошноты.
Вот только — ничего я не сделаю, если он захочет. У нас разные весовые категории, я даже Городецкому отпор дать не могла, а Ветров знатно пообшибал им мебель в той квартирке у Ланы.
Я поворачиваюсь к Владиславу Каримовичу спиной, немеющими пальцами расстегивая блузку. Жакет, во внутреннем кармане которого все еще лежит заявление из ЗАГСа, кладу подальше от Ветрова.
— Кому-то понадобится запасная жизнь, — хрипло шепчет Владислав Каримович, осторожно обводя пальцами синяки на моей спине. Их немного. Но я даже представлять не хочу, как они выглядят. Швыряя меня в шкаф, Юрочка совершенно не церемонился.
Секунды начинают становиться бесконечными.
От быстрых прикосновений мужских пальцев, от обжигающего дыхания на моей коже у меня перед глазами плывут черные круги.
Я боюсь. Каждую секунду боюсь, что баночка с мазью полетит на кровать. А после и я на ней окажусь. Придавленная тяжелым телом.
Он ведь хочет, я знаю. Помню как сейчас тот раскаленный и душный эпизод в его кабинете. И неспроста он так отметелил Городецкого, в каждом эпизоде той драки, в каждом ударе сквозила такая неприкрытая ярость, граничащая с бешенством…
Ветров терпеть не может упускать желаемого. И вот она я — пожалуйста, бери, внятного сопротивления ты не встретишь…
А потом…
Все заканчивается.
— Врач приедет утром. Ложись спать, Цветочек. Тебе нужно отдохнуть.
Разворачиваясь обратно, стягивая полы блузки на груди, я вижу только спину Владислава Каримовича и дверь, что за ней закрывается.
И…
Это все?
27. Маргаритка
Новое утро встречает меня ломотой в ребрах и опухшей левой стороной лица. Что называется — проснись и пойми, что ты все еще жива. Мертвым не может быть так больно. Хотя…
Это не боль на самом деле. Болька. Настоящую боль я помню. После неё так жизни не радуешься.
Просыпаюсь я от стука. Такого нерешительного, ненавязчивого, что я сразу понимаю — на смену у домработниц заступила Маша. Казалось бы, мелочь, а дышать становится как-то полегче.
— Что такое? — спрашиваю, подползая к двери, не вылезая из одеяла.
— К вам приехал врач, Маргарита Александровна, — обеспокоенно сообщает Маша, — сколько ей вас подождать?
— Двадцать минут.
Я чувствую себя слегка обреченно.
Оглядываюсь на туалетный столик в ожидании оставленного Ветровым нового прикида его личной проститутки, и… Ничего не вижу.
Снова.
Ладно, вчера он не ночевал дома.
А сегодня что?
Я не то чтобы расстроена, но обескуражена. Его непредсказуемость меня по-прежнему пугает.
Ладно, если мне позволено довериться своему вкусу…
Открытие века — в гардеробе полно шмоток моего размера. Раньше я думала, что это Ланины, оставленные у Ветрова «на время» и даже прикасаться к ним было брезгливо. Сейчас замечаю на каждой не срезанный ярлык.
Он готовился к моему приезду.
А чего я ожидала, если он знает обо мне все, включая и мои любимые цветы. Как он, интересно, их вычислил. По лайкам фоточек в инстаграмме? Тюльпанам доставалось больше всех, определенно.
Мне удается откопать среди вешалок с платьями разной степени откровенности приличный бежевый брючный костюм и свободную белую блузку. Смотрю на себя в зеркало, любуюсь на лиловую гематому, жирной кляксой растекшуюся по левой моей скуле. От виска и до подбородка. Красавица!
Хоть сейчас криминалистам сдавай на учебное пособие.
Врач оказывается миловидной моложавой дамой. По ней видно — она себя очень любит и много делает для того, чтобы казаться моложе, чем есть на самом деле.
— Людмила, — улыбается женщина мне, как только я появляюсь в дверях гостинной Ветрова, — Владислав Каримович просил убедиться, что у вас все в порядке, Маргарита.
— Да, — я вымученно улыбаюсь, — у меня вчера был очень тяжелый день.
— Это заметно, — сочувственно кивает Людмила, невесомо касаясь кончиками пальцев, — голова не кружится? Сухость в горле? Темные точки перед глазами?