Я так думал…
Забавно получалось. Я её ломал, вот только крошилось почему-то именно мое эго. Именно я все сильнее с каждым днем влипал в нее, вяз, как вязнет в густой сметане пытающаяся выжить лягушка.
Лягушка думала, что под лапами вот-вот окажется твердый слой масла. Что она ощутит твердую опору, вот сейчас! И… Её ждал новый сметанный омут…
Цветочек не играет.
Я ей нравлюсь.
И вот он я — взрослый мужик, с характером асфальтоукладочного катка, иду и улыбаюсь как какой-то влюбленный сопляк.
Я её целовал. Она мне отвечала. А еще Цветочек так сладко постанывает даже во время поцелуев.
Я все делал, чтоб ей не понравиться. Вытащил на свет самые поганые черты своего характера, заходил куда дальше, чем следовало, когда обходишься с женщиной, которая крепко и прочно засела как в твоих мыслях, так и кое-где пониже. А Цветочек… Постанывает!
Так, что я едва сдержался от того, чтобы послушать, как же она стонет в полный голос.
Привести мысли в порядок все-таки приходится — я не хочу выдавать степень своего попадалова перед теми, кто в последнее время мне обеспечивает максимально нескучную жизнь.
Отца я неожиданно застаю уже уезжающим. Два дюжих молодчика, специально нанятых отцом для подобных ситуаций, уже пересадили его в машину, один из них уже фиксирует инвалидное кресло в задней части машины. Василиса, отцовская ассистентка, еще стоит у машины и что-то быстро пишет под диктовку моего драгоценного родителя.
— Надо же, а я думал, ты до утра тут будешь Тимуру сопли вытирать.
Я не церемонюсь, но у нас и ситуация такая, что никакого мирного разговора «отец-сын» просто не предполагается.
Слишком уж много взаимного недовольства успело набежать между мной и отцом за это время. И никто не намерен уступать первым.
— Я, кажется, сказал тебе, что не в настроении сегодня общаться с тобой, сынок, — отец при виде меня кривится, — ты совершенно не умеешь себя вести с родственниками.
Ага, родственнички. Которых я до этого года ни в глаза не видел, ни по телефону даже не слышал. А ведь жили в Москве, четвертый год как перебрались!
— Ну да, с моей женой-то ты уже наобщался, — холодно комментирую я, игнорируя отцовский тон, — с какого черта, ты, кстати, решил, что тебе позволено решать, с кем мне спать и с кем детей делать?
— Созналась, значит? — отец насмешливо щурится, не замечая недовольства, кипящего в моем голосе. — Во всем созналась или только в том, что я напугал бедняжку Маргаритку?
— Ты следишь за ней, — скрещиваю руки на груди, — это неприемлемо.
— А как иначе мне познакомиться с невесткой, если не слежкой? — отец так ехидно загибает бровь, что я даже узнаю в этом жесте себя. — Ведь любимый сын не очень-то способствует нашему общению. С момента вашей помолвки уже не одна неделя прошла. Вы расписались втихую. За это время ты из своей берлоги ни разу не вылезал.
— Ну, да, действительно, — я сужаю глаза, — и чего я спрашиваю, сам же виноват. Обязательно нужно было три раза на дню ездить в гости к папочке, который шантажирует меня мной же заработанными деньгами.
— Речь всего лишь о наследстве.
— Речь о фирме, которую я пять лет назад выколупывал из заднего прохода бытия, — рычу сквозь зубы, — которую ты хочешь, чтобы я делил с инфантильным сопляком, который ничего не понимает в деловых вопросах.
— Тимур неопытен…
— Тимур безнадежен, — срываюсь я уже окончательно, — его собственный отец три года назад уже пытался ввести его в свой бизнес. Тимур прощелкал кругленькую сумму за счет Тагира, профукал два ценных контракта, расплевался с третью важных партнеров. Тагир до сих пор восстанавливает ущерб и спешно переучивает сыночка, только он не очень-то хочет учиться. Он любит легкие деньги, у него паршивые связи и очень сомнительные знакомства. И вот это ты хочешь, чтобы я спасал? Знаешь, мне гораздо проще вывести свои деньги из твоей фирмы, забрать своих людей и начать с нуля. Меньший ущерб, меньше убью усилий. Если б он еще мне нравился, я бы, возможно, и попробовал помочь «по-родственному», но нет.
Странный эффект оказывается у моих слов. Я вроде сдал, сколько всего уже успел разузнать о семейке Валиевых, свалившихся на мою голову, раскатал Тимурчика тонким слоем по асфальту, а отец задумчиво молчит, перебирая по колену пальцами не парализованной руки.
— Что, хочешь мне снова прочитать мораль на тему того, что кровные узы всего важнее? — я презрительно кривлюсь.
— А ты послушаешь?
— Вряд ли.
— Значит, нет. Чего ты хочешь, сынок? Зачем оставил свою красивую жену? Чтобы высказать мне свое возмущение?
— Это весомая причина. Мне, конечно, еще желательно услышать имя твоего контрагента, который сливает тебе личную информацию обо мне и моей спине. Но ты можешь не называть, поиграем в прятки, я сам её найду.
— Её? — отец невозмутимо приподнимает брови. — И с чего же ты взял, что мой информатор — девушка.
Вместо тысячи слов — я поднимаю взгляд и широко улыбаюсь Василисе. Ассистентка отца неожиданно пугается и делает шаг назад. Затем спохватывается, но уже поздно. Я получил подтверждение своей гипотезы.
— Ты очень похожа на сестру, Васек, — насмешливо роняю, — даже забавно, что я раньше этого не заметил. Можешь поздравить её с увольнением, сегодня.
Решение моей загадки оказалось простым и удобоваримым. Из двух моих домработниц отец мог купить Машу, и вот у неё-то есть куда более принципиальная для неразглашения информация.
А Яна…
Ну что ж, мораль моей басни очень проста. Не бери на работу бывших однокурсниц. Тем более тех, кто тебе строили глазки и которые после третьего предупреждения только на первый взгляд заканчивают это делать.
Беседы с отцом… Бессмысленные и беспощадные. Я устал тратить на них время, кто бы знал как…
Иногда кажется, что он ведет какую-то свою игру, но истинные её цели все никак не прояснятся.
Я стерпел идиотское вмешательство в мою личную жизнь. Я даже подыграл идиотской отцовской прихоти — ну и своей прихоти тоже подыграл, чего уж там скрывать. Что происходит сейчас — он не желает объяснять, что ж, придется отстаивать свои границы по-жесткому.
Увы, моим планам не удается оказаться претворенными в жизнь.
Я самым позорным образом теряю сознание на двенадцатом шаге подальше с парковки у дома Тагира. Там, где этого делать было ни в коем случае нельзя!
37. Маргаритка
Что может быть хуже того, чем засыпать разочарованной в пустой постели?
Проснуться в ней при абсолютно не изменившихся переменных!
Нет тяжелой руки, лежащей на моем боку, как было в первый раз, когда я просыпалась в этой постели.
Я еще некоторое время лежу не двигаясь, пытаясь ощутить лопатками тепло спящего рядом, или хотя бы — услышать его дыхание, и только потом позволяю себе повернуться и ощутить лютейшее разочарование.
Его нет.
Я прижимаюсь носом ко второй подушке — она слегка сбита, но пахнет только моим шампунем. Влада в этой постели даже не было.
И…
И вот как это понимать?
И как по-идиотски себя сейчас чувствую я, потерявшая вчера час времени на выбор одной только сорочки для сна.
Рита, Рита, легла бы спать в пижаме-скафандре, глядишь, и сработал бы закон жизни, когда ты выйдешь мусор вынести и на пути до мусорного бака встретишь десять знакомых, бывшего и первую соперницу по школе.
Интересно, что-то произошло или Владислав Каримович в принципе решили в который раз очертить, кто здесь определяет порядок вещей и их приоритет?
Я прохожусь по спальне — его спальне, я специально выбрала для сна именно её. Поняв, что под кроватью никто не прячется, в душе никто не шумит, я плетусь к себе, чтобы освежиться уже в своей ванной и переодеться в один из родных, купленных еще незамужней мной домашних комплектов одежды. Антисекс во всем — от мешковатых фланелевых штанов, до черной водолазки с кислотно-зеленым факом на груди. Такой, чтоб если сексуальный маньяк и постучался в мою дверь, чтоб при виде меня у него точно кончилось все имеющееся желание и он убежал искать кого-то поинтереснее.
Что называется, сегодня я уже ничего не знаю, ваш поезд определенно ушел, Владислав Каримович.
И в самое ближайшее время новых рейсов не предвидится.
Да, я обиделась! Я так обиделась, что теперь уже даже не знаю, что такого должно случиться, чтобы я вдруг передумала не теплеть к Ветрову никогда в своей жизни.
Пустынная квартира навевает нехорошее настроение и не очень-то радужные мысли.
Почему так затянулся простенький разговор отца с сыном?
Приезжал ли Влад вчера вообще домой? И если нет, то почему?
Уж не решил ли он, что у него есть любовницы поинтереснее меня?
Ведь наверняка же есть!
Странное у меня настроение — жгучая ревность вперемешку с солоноватой тревогой. Я нахожу свой телефон, пытаюсь дозвониться, но гудок идет за гудком, прозвон следует за прозвоном, а мне так никто и не отвечает.
Концентрация дивного коктейля, медленно побулькивающего в моей груди, удваивается.
Ко всему прочему — почему-то нет домработницы. И пусть сегодня смена нелюбимой мной Яны — я все равно не очень рада находиться одна в пустой квартире.
Раньше, если что, я могла хоть у них спросить, куда уехал мой чертов муж, если он предупреждал их для меня — они обязательно сообщали. А сейчас даже спросить некого.
Руки занять нечем, и пока в мозгах все сильнее накручивается клубок моих встревоженных мыслей, я иду на кухню, чтобы приготовить завтрак.
Если Яна устроила забастовку, стремясь доказать нам, что мы тут без неё с голоду помрем — это она облажалась. Запас продуктов тут такой — даже держи я трех мужей, вместо одного — и то бы нам с ними хватило на пару недель. А непритязательной мне и на месяц может хватить. Даже с извращениями в духе: приготовь на завтрак не простые оладьи, а банановые. Чем больше возни, тем дольше я не ударяюсь в панику…
Жаль, что это не обычное утро.