— Здраво, — фыркает Влад, не спуская с меня пристального взгляда, — не стану.
— И да, ты прав, мне не за что тебя любить, — я улыбаюсь с горечью, — любое хорошее с тобой слишком быстро оказывается ненастоящим. А плохое — о, ты умеешь делать мне больно, не прикасаясь и пальцем. Множеством способов.
— Ты у меня ужасно умная, Маргаритка, зришь в корень.
Я не ведусь на его одобрение, смешанное со снисходительностью в пропорции «пятьдесят на пятьдесят». Я только сама придвигаюсь к нему ближе, пробегаясь пальцами по щетинистой скуле. Удивительно, но Влад даже не отклоняется от моего прикосновения.
— Я пыталась представить, каково это — когда тебя не будет. И поняла одно — половина меня перестанет дышать одновременно с тобой, — получается высокопарно, слишком высокопарно для этого циничного мерзавца, но я ничего не хочу с этим делать, — и знаешь, в отличие от тебя, я не хочу умирать так рано. С большим удовольствием бы я посмотрела, как ты держишь в руках своего наследника. Живой ты. И можешь до конца своей долгой жизни мотать мне нервы.
Все, что смогла, называется… Все что могу теперь — отвернуться обратно и с замиранием сердца ждать его ответа.
Очередного «да никуда мне не уперлись твои идиотские сопли…»
— Определенно, ты — мазохистка, Цветочек, — с откровенным ехидством Влад выписывает мне приговор, — мужчина, который не будет тебя мучить, не будет иметь ни малейшего шанса. Я подозревал что-то такое, но не думал, что все так печально.
Какой же свинья, а… Даже сейчас надо мной подтрунивает. Хотя чего я хотела? Ответного признания? Ха-ха! Очень смешная шутка!
— Ты пахнешь мной, знаешь? — неожиданно интимно шепчет мне Влад, вновь проходясь губами вниз по моей шее. — И если честно, я очень хочу, чтоб ты пропахла мной сильнее. А еще я хочу жрать. Не есть, а именно жрать, понимаешь разницу?
Я понимаю. Честно говоря, со всеми сегодняшними происшествиями, я и сама не поела ни разу.
— Поедем все-таки домой? — я прикрываю глаза, заставляя себя отключиться от эмоций. Они никогда не помогали. — Домработницы сегодня не было, но я приготовила оладьи. К нашему приезду они превратятся в сухарики, но мы можем их погрызть…
— Ох, Цветочек… — толком я не очень понимаю, что значит этот глубокий вздох, но им определенно можно снять с меня кожу.
По всей видимости, это «да», потому что парой минут спустя мой муж размыкает руки и тянет меня к машине. И таксисту, который косится на счетчик и просветленный заводит двигатель.
Я просто ежусь, унимая внутренний озноб. Я ведь ничего не ждала в ответ. Я понимала, что и кому говорю, и…
Горячая ладонь Влада стискивается на моих пальцах, настолько сильно, что я даже ойкаю, оборачиваясь к нему. И встречает меня очередной пристальный взгляд, пьющий мою душу мелкими глотками.
— Я подумаю над тем, что ты сказала, Маргаритка, — обещает Влад невозмутимо, — и я ускорю свои планы, чтобы лечь в клинику раньше. Но в этом случае, если я что-то делаю — это не обсуждается. А завтра мы с тобой летим в Париж.
Я округляю глаза, пытаясь уловить нить его мысли, что внезапно вывернула к Парижу.
— Не обсуждается, — повторяет Влад, явно чтобы напомнить мне свои условия, — я решаю свои проблемы за десять дней и ложусь на операцию — ты со мной не воюешь. Согласна?
Слово «нет» даже не рассматривается как вариант для ответа.
Лишь бы за эти десять дней ничего не случилось…
42. Влад
— Я думала, это шутка… Насчет Парижа…
Цветочек цепляется в ручку чемодана как в спасительную опору и, вытаращив глаза, вертит головой во все стороны. Кажется, в аэропорту девочка в первый раз и ощущения у неё сейчас — примерно как у моей племянницы, которую Яр месяц назад выгуливал в Лондон, для «языковой практики». Прошедшей, кстати, весьма успешно. Малявка растет полиглотом, вся в мать…
Цветочка же я и вправду лихо взял в оборот. Она не успела проснуться, а новенькая, присланная из агентства вместо Яны домработница уже явилась по душу моей жены уложить чемодан по выданному мной списку.
— Никаких шуток, моя Маргаритка, медовый месяц у нас с тобой изволил примерить белые тапочки, но три дня в Париже мы можем себе позволить.
Я улыбаюсь как можно более беззаботно — я с утра вижу, как Цветочек постоянно на меня таращится.
И когда я открыл глаза — застукал её с поличным, а именно — за разглядыванием меня в поисках внешних симптомов болезни.
— Может, все-таки не стоит никуда лететь? — Маргаритка касается моего запястья. — Я знаю, что ты все делаешь по-своему, но лично мне вообще не нужен этот Париж. Может, все-таки останемся? Ярослав с утра присылал сообщение. Приглашал нас на семейный ужин. Я бы хотела познакомиться с твоей семьей…
— Да, я тоже получал его сообщение, — Я чуть морщусь, потому что из-за окружающего нас шума аэропорта голова начинает болеть сильнее, — Яр подождет нашего возвращения. У меня все для нас уже спланировано.
Цветочек грустнеет. Буквально вянет, гаснут её бессовестно красивые глаза, бессильно опадают плечики, как всегда, когда её коса налетает на мой камень.
Господи, ну что же ты чудишь, девочка?
Другая на твоем месте бы уже модный тур по всем Парижским бутикам планировала, да интересовалась — хватит ли её кредитки еще и на шубку, а ты смотришь на меня так, словно я внезапно сделался бумажным и могу порваться от нечаянного дуновения ветра?
Это ведь я! Упырь, который пьет твою кровь литрами, а теперь еще и спать по ночам не дает. Помнишь?
Что нужно сделать, чтоб ты это вспомнила?
Такое ощущение, что что мне можно сердце из твоей груди выдернуть, и ты и это стерпишь.
Вчера я точно слышал твои всхлипы из ванной, хотя ты, конечно, была уверена, что шум воды прячет твою слабость. Не стал беспокоить, ушел на кухню, жевал её оладьи, чувствовал себя… Идиотом. Влюбленным взрослым идиотом, которому ужасно хотелось положить к ногам этой хрупкой Маргаритки мир. И скальп её бывшего сверху. Она наверняка оценит.
Она так забавно краснеет, когда стюардесса решает пострелять в мою сторону глазками и даже приносит мне воду, расстегнув попутно две лишние пуговки на блузке. Я же просто забираю воду, не обращая внимания на предложенную к любованию «географию» и поворачиваюсь к Цветочку, занявшей место у окна, не отводя от неё глаз.
Вот уж где мне приятно заблудиться взглядом — тут тебе и возможность увлекательного спуска по водопаду светлых волос, и искусительный бермудский треугольник нежных губ, вкус которых напрочь отшибает мне мозг и чувство времени, а уж шея… На которой уже сейчас красуются два ярких доказательства того, что вчера ночью я с трудом вообще контролировал самого себя.
Спасибо кровати из массива дуба, что выжила и не уронила меня с моим напором на пол.
На мое счастье — Цветочек еще не понимает силы одного своего желания. Не осознала, насколько большой была моя уступка с согласием на операцию. Хорошо. Иначе сидел бы я уже у её ног и ел бы только с хрупкой ладошки.
А ведь даже с ускоренной реализацией моих планов приходится сильно поднапрячься.
Единственное за что я конкретно сейчас ненавижу бизнес-класс — это за пресловутую заботу о личном пространстве. Нам достались два одиночных места, и пусть и рядом, но нас все равно разделяет гребаная перегородка.
Да, я вижу её лицо, да, мы можем поболтать, но расстояние все равно раздражает. Я зверски хочу спать, и с удовольствием бы уронил сейчас голову на плечо своего Цветочка. Спать и дышать ею… Вот этого никогда не бывает много. И о том, что таких минут было мало, я, пожалуй, буду жалеть, когда настанет время жизни проноситься перед глазами.
Ради этого можно потерпеть даже нескончаемые вопли какого-нибудь ребенка в экономе. Умная мысля иногда даже ко мне приходит с запозданием.
Цветочек выглядит бледненько. Не сомневайся я в идее непорочного зачатия, и не знай, что за сутки никакая беременность не вылезает — заподозрил бы, что предохранялись этой ночью мы не очень тщательно. Хотя для неё даже малейший недосып и стресс всегда вылезают наружу. Коллекционный Цветочек, тепличный, капризный… Выхаживать её, вытягивать из панциря на свет божий — мне казалось, будет скучно, но я, кажется, втянулся. Цветовод-любитель, ха!
— Первый полет? — тихо спрашиваю, заставляя её повернуться ко мне лицом. Она нервно встряхивает головой, подтверждая. Даже вцепляется в перегородку ладонью, чтобы хоть как-то унять беспокойные руки. Кстати. Я не могу отказать себе в удовольствии прикоснуться к её пальцам.
— Не бойся, — успокаиваю мягко, — это как на автобусе поехать. Только может чуть-чуть потрясти. Впрочем, с нашими-то дорогами — ты серьезно можешь не заметить разницы.
— Ага, — Цветочек нервно хмыкает, прижимаясь щекой к плечу и глядя на меня во все глаза, — на прививках тоже всегда говорили «как комарик укусит». Только вот ни разу не было похоже.
— Иной раз комары кусают противнее, — фыркаю я, подыгрывая.
— А ты знаешь, каково это, когда тебя комары кусают? — Маргаритка округляет глаза. — Ты?
— А ты думаешь, что от меня все мое детство комаров отгоняли двенадцать личных нянек? — ухмыляюсь. — Нет. А одно из самых счастливых воспоминаний детства — это как мы с отцом ездили в глухомань, на рыбалку. Без охраны и личного персонала. Комары там жрали только в путь.
— Значит, вы практиковали экотуризм до того, как это стало таким мейнстримом? — Цветочек хихикает, и кажется, это первый раз вообще, когда у нас с ней завязывается нормальный диалог. И честно говоря, мне почему-то становится немного страшно. Зная себя — я ведь могу нечаянно вернуться к линии роли и положить этому удивительному разговору конец в самом его начале.
И я потеряю её улыбку. Глаза, в которых, конечно, плещется напряжение, но хотя бы не подсознательное ожидание удара.
Вот умудрился же я вчера ляпнуть это идиотское «знай свое место».
— Никак не пойму ваших отношений с отцом. Они хорошие или плохие?