О боже, она даже набирается смелости заговорить о чем-то самой.
Наконец-то!
— Напряженные, на данном этапе, — меланхолично откликаюсь я, — он отправился в кому зрелым самостоятельным мужчином, а вышел из неё — парализованным на семьдесят процентов. Слабость — не его фишка. Он к ней не привык.
— Как и ты? — Цветочек явно мгновенно жалеет об этом вопросе и чуть вжимается в спинку кресла, ожидая от меня негативной реакции. Но… Мне тут вспыхивать не на что. Да и не хочется портить этот катарсический миг. С учетом моей линии поведения — эту беседу можно считать за космическое событие, какое-нибудь такое, которое раз в пару тысяч лет происходит.
— Да, — спокойно киваю, — как и я. Этот идиотизм у нас семейный. Передается по мужской линии. Осознается, но не купируется никакими доступными средствами.
Она тихонько посмеивается, оценив самоиронию, но разговор продолжать все равно не спешит, будто больно ушибившись коленкой и теперь раздумывая о том, куда же ей идти.
Что ж, спасение утопающих Цветочков — мой любимый вид спорта в последнее время.
— Расскажи что-нибудь о себе, — улыбаюсь поощрительно. Упс, мимо!
Прям вижу, как стекленеют её глаза.
Нет, дорогая, о твоем плохом мы еще поболтаем, но не сейчас.
— По-моему, ты все обо мне знаешь, — натянуто улыбается Маргаритка, и её пальцы под моими мелко дрожат, — цветы, духи, все-такое…
— Это не то, — я покачиваю головой, — узнавать такие мелочи при моей профессии — это практически рутина на уровне инстинктов. Расскажи что-нибудь свое. Личное. Что нельзя узнать, просто разговорив твою соседку по лестничной клетке.
Цветочек щурится, задумывается, а я поглаживаю её пальцы и выжидающе гляжу на неё.
Ну же, давай, девочка! Твоя откровенность мне сейчас нужна как живая вода. Как соус к этим мерзким пресным будням, пролетающим слишком быстро.
43. Маргаритка
— Тебе читали сказки? — я отвечаю вопросом на вопрос. — Мама, папа, бабушка? Няня?
— Няня, — мягкий голос Влада — страшное оружие, — я рос с отчимом, как и ты, Цветочек. А почему ты спрашиваешь?
— Я свою маму просила мне не читать, — откровение, вроде как и шуточное, но все равно дается мне с трудом, — она обижалась в одно время, а потом я ей призналась, что просто не интересно слушать чужие сказки. Я закрываю глаза и придумываю свои. После этого уже я рассказывала маме после школы все, что придумала по вечерам. Пока она не…
Я прикусываю язык, не желая заходить на опасную тему.
Её замужество…
Я понимала, в принципе. Мужик, поучаствоваший в моем зачатии, бросил маму, когда мне было три — я видела его пару раз, три раза в своей жизни он присылал нам денег, какие-то копейки…
И сколько же она могла жить только для меня? Должно же было настать то время, когда и она найдет для себя кого-то.
Вот только мой отчим… Он и пальца её не стоил. С ним и она начала пить…
— Это было очень милое воспоминание, Цветочек, зачем же так реветь? Оплакиваешь свою несостоявшуюся писательскую карьеру?
— Нет, что ты, — смена темы заставляет меня придти в себя, смахнуть с щек слезы, — это мама все мечтала, что я вырасту, буду строчить детективы как Донцова и прославлюсь. Она даже какие-то мои истории куда-то записывала, куда-то рассылала, на какие-то конкурсы… Сама я в это не верила. И не выигрывала ничего.
— В таком дерьме всегда выигрывает история, написанная дочкой организатора конкурса. Или спонсора, — Влад пожимает плечами, — ты ведь даже не пробовала. Или ты не хотела?
— Я хотела стать чемпионкой в мировом забеге секретарш за кофе для босса, — я неловко шучу, но даже не успеваю этого стыдиться, — и пока тебе не приспичило на мне жениться, я делала успехи в подготовке к дистанции.
— Ну да? — брови Влада ехидно взлетают вверх. — Это кто тебе сказал? Ты сама придумала?
— Я летала до той чертовой кофейни за четыре минуты!
— И ты считаешь это результатом?
— Считаю!
Замечая искры в его глазах, я понимаю, он самым бессовестным образом меня дразнит. Добиваясь вот этого…
Ох-х.
Я отворачиваюсь, слегка обиженная, слегка оглушенная осознанием происходящего, слегка опешившая от собственного поведения…
Меня несет. Я так устала его бояться, что теперь предпочитаю бояться за него. И сегодня, глядя в его спящее осунувшееся лицо, я приняла это решение — заходить так далеко, как он мне не позволяет. Успеть запомнить его хоть как-то, чтобы потом хранить эти врезанные в душу воспоминания. Если вдруг что!
И тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
Я слышу щелчок ремней, я замечаю быстрое движение в мою сторону, а потом осознаю, что Владислав Ветров стоит передо мной на одном колене и крепко сжимает мои ладони. Сзади ахает какая-то восторженная дамочка, принимая эту сцену за предложение.
Ах, если бы вы знали, что нам уже поздно!
А что же он хочет мне сказать?
— Чтоб ты знала, у меня не было ассистента лучше тебя, Цветочек, — с ужасно серьезным видом сообщает мне Ветров, — и видимо, уже и не будет.
Офигеть.
А ведь будучи еще не замужем, я ужасно хотела услышать от Владислава Каримовича эти слова. Никогда бы не подумала, что сбудется именно эта моя мечта!
— Мы сейчас взлетим, сядьте, пожалуйста, обратно в кресло, — вежливо просит стюардесса, уже успевшая зачехлить свои нереализованные надежды, — и обязательно пристегнитесь.
Влад поднимается и снова уходит туда, за соседнюю перегородку, а я — еще раз бешусь от неудобства положения. Я бы с удовольствием свернулась рядом с ним как кошка и проспала бы, уткнувшись в его бок, все четыре часа перелета. Так спокойней. Тише в душе. Безопасно!
А тут… Перегородки, расстояние… Бизнес-класс, чтоб его! Бесит!
Мой первый полет выходит странным. Мне страшно до одури, когда самолет начинает трясти — на взлете, на посадке, один раз во время полета — гребаные зоны турбулентности, но при этом…
Я не хочу есть, просто лежу боком на своем кресле и переговариваюсь со своим мужем. Любуюсь им украдкой.
Да-да, тем самым Владиславом Ветровым, которого клялась ненавидеть, когда он заставил меня выйти за него замуж. Я кайфую, и что действительно странно — я вижу, что происходящее нравится и Владу, который раз за разом стряхивает дремоту, чтобы задать очередной каверзный вопрос.
И скоро он действительно знает обо мне почти все. Имя единственной школьной подруги, девчоночий журнал, который я обожала в детстве, и еще много всякой чуши. Которая зачем-то Владу понадобилась.
Что о нем узнаю я?
Влад терпеть не может детективы, потому что в них пишут лютый бред с точки зрения сыскного процесса, а уж поток сознания авторов, заставляющих для усиления интриги оказываться убийцами тех, на кого читатель обычно не думают — и вовсе неизменно выводит Владислава Ветрова из себя.
Еще в институте он едва не женился. Нет, не потому, что захотелось, а потому, что его отец попытался заставить его порвать с текущей его девушкой. Было что-то сомнительное в делишках его отца. Влад уперся рогами — он сам смеясь рассказывает, что уже тогда был тем еще парнокопытным, и рожища у него были ого-го, вот только в ЗАГСе прикинул, осознал, что нафиг ему не нужна та девица на постоянке, и порвал с ней прямо там. Девочка подулась, но уже через неделю замутила с другим «перспективным и с тачкой», так что никаких сожалений ни у кого не осталось.
— Точно не осталось?
— Ты так смешно ревнуешь, Цветочек.
Он снисходительно улыбается, а я — ловлю себя на мысли показать ему язык и отвернуться. Боже, что он со мной делает вообще? Я уже сама себе напоминаю какую-то маленькую, дурашливую девчонку.
— Скажи мне честно, когда мы приземлимся, ты снова превратишься в Черного рыцаря? — вздыхаю, поджимая под себя ноги.
Влад смотрит на меня внимательно, будто пытаясь заглянуть куда-то вглубь меня.
— А ты снова замерзнешь в Снегурочку?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Откуда же я знаю?
— Я этого не хочу, по крайней мере.
— Я тоже думаю, что мы с тобой уже достаточно повоевали. Давай насладимся этим перемирием. Тремя днями для нас с тобой. А потом я доделаю свои дела, выполню условия нашего с тобой соглашения и… Посмотрим.
Вопрос исхода операции замят с виртуозной настойчивостью. Впрочем, я наше соглашение тоже помню. И Ярослав мне за него уже послал целую кучу сообщений, не сразу поверив, что его брат пошел на уступку.
«Ты много для него значишь, раз ты смогла его продавить», — написал он напоследок.
— Ну, и что у нас первое в планах на Париж? — с любопытством спрашиваю, ведь я совсем ничего не ждала от этой поездки. И самой поездки не ждала, если честно.
— Дурацкий вопрос, Цветочек, — откликается Влад с легкой насмешкой, — что за турист приедет в Париж и не побывает на Эйфелевой башне? Лично я очень хочу целовать тебя до обморока на самой верхней её площадке. Есть возражения?
Возражения у меня были. Только я обещала их как-то сдерживать. Тем более, я и сама как тонущая собачонка вцепляюсь всеми зубами в каждую секунду с Владом. С мужем. И стараюсь не думать о том, что было озвучено им в больнице.
Что его перспективы и после операции только немногим лучше тех, что без неё.
И перспектива оказаться вдовой так быстро…
Нет, не думать об этом, лучше не думать!
— Эйфелева башня? — улыбаюсь я бодро. — Знаешь, звучит очень многообещающе…
44. Маргаритка
— Маргаритка. Пора вставать.
Ну хоть минуточку он может мне еще позволить? В конце концов, это он вчера полдня «гулял» меня по местным бутикам, из-за чего мой и без того невообразимый гардероб расширился примерно вдвое, а потом…
А потом был пикник у подножия Эйфелевой башни. Обещанное «целовать до одури» — на её верхушке. И бесконечная ночная прогулка, закончившаяся только тогда, когда я поняла, что еще шаг — и я просто упаду ничком и не встану на свои ноги неделю.
Может, он хоть припомнит, что все это время был со мной рядом? И пожалеет?