Сидящий за рулем легкового автомобиля пожилой, с крупной седой головой, человек уронил голову на руль, потеряв сознание. Чёрный ЗИЛ-117 охраны, спешащий следом, резко затормозил, развернулся поперек, перегородив дорогу. Быстро захлопали двери. Четверо охранников рванули к разбившейся машине. Бледный, краше в гроб кладут, полковник Медведев первый подбежал к «Роллс-Ройсу», рванул дверь водителя. Увидел «деда» без сознания, завалившегося на руль. Осторожно, взяв двумя руками, прислонил голову старика к подголовнику. Левая бровь была рассечена, показалась кровь. Лицо выглядело безжизненно бледным, дыхание не прослушивалось.
— Ну! Жив!?…
Яркий свет ослепил. Он наполнял всю душу какой-то блаженной невесомость и легкостью. Странное, неведомое доселе состояние охватило сознание Викторина. «Что со мною?! — подумал он. Оглянувшись вокруг, увидел, что необыкновенный, невиданный прежде свет объял его. Викторин чувствовал себя спокойно и хорошо. Свет манил к себе и звал. И он не мог сопротивляться этому зову, и полетел навстречу. Настораживало, пожалуй, лишь необычное ощущение отсутствия тела. Но было так хорошо. Его охватило состояние счастья и покоя. — Так вот оно как происходит, — подумалось Викторину. — Слава Богу — я на Небе. А то я все же опасался, не хотелось попасть к «рогатому», — подумал инженер. — О..! Наконец встречусь с отцом, который неожиданно умер два года назад».
В душе зародилось чувство огромного, абсолютного счастья. Трофимов радостно рассмеялся.
Однако напротив себя инженер увидел не отца, а невысокого, коренастого человека, почему-то смутно знакомого. Это был пожилой, лет восьмидесяти старик, явно довольно красивый в молодости, с лицом, на котором выделялись густые черные брови. Он стоял, удивленно осматривался вокруг.
— Да это что же такое… я умер что ли? — неожиданно спросил старик, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Разве непонятно? — ответил Трофимов. — Теперь все. Мы на небе, а дальше, если память не изменяет, будет Суд Божий. «Нет, где я его видел?» — подумал он.
— Так все же есть бог! — воскликнул старик. — Говорила мне мама, надо было все же ее слушать…а вот товарищ Суслов и другие товарищи, все же не правы. Жаль что теперь, — огорченно замолчал незнакомец, но после нескольких секунд молчания продолжил. — Не подскажешь теперь товарищам. А ведь надо бы подправить курс партии. Да, о чем это я? Мне теперь это ни к чему. Хотя много сил потрачено ради партии и народа. И народ это ценил. Вот маршала Советского Союза мне дали, три звезды Героя — ценят Генерального Секретаря.
Инженер мысленно ударил себя по лбу. «Узнал! Это ж Брежнев Леонид Ильич!»
— А может бога и нет. Ни ангелов, ни райских ворот не видно, — из чувства противоречия, присущего большинству российских интеллигентов, заметил Викторин и тут же, стремясь сгладить неловкость, продолжил. — Вот не ожидал что на том свете с Вами, Леонид Ильич, познакомимся. Меня зовут Виктор Иванович Трофимов, по профессии — инженер-конструктор, погиб сегодня по непонятной мне причине. Ну а про Вас, я все знаю. Вы умерли во сне десятого ноября 1982 года, от тромба. Ну и как Вам здесь?
— Ну, Виктор, я, в общем, чувствую себя хорошо, даже отлично, как в молодости, а легко-то как… И не болит ничего. Витя, подожди. Что ты говоришь? Умер в восемьдесят втором году? Я же попал в аварию сегодня, пятнадцатого сентября восьмидесятого года. И я не путаю, голова как часы работает. Это ты что-то перепутал, наверное.
— Да нет, Леонид Ильич, не путаю. Придется вам кратко рассказать, что было после вашей смерти.
Рассказ, несмотря на старания рассказчика, получился длинным, но время «на том свете», похоже, течет по-другому. Если там вообще время есть… Виктор рассказывал и рассказывал. Про «гонки на лафетах», когдана смех всему миру один за другим умирали престарелые генсеки. Про молодого Генерального, объявившего Гласность, Ускорение и Модернизацию. А потом и Перестройку, завершившуюся в итоге Перестрелкой и развалом страны. Про поднявшие голову национализм и бандитизм. О сдаче всех международных позиций и союзников… Про коммунистов, в одночасье перекрасившихся в капиталистов и рвущих на части общенародную собственность. Об убитых и умерших от голода простых людях, «невписавших в рынок»… После окончания рассказа Ильич, потрясенный, долго молчал, потом, побагровев лицом, высказался. — Прое…ли страну сраные гэбисты и ставропольские комбайнеры! — и выдал дополнительно такое многоэтажное, живописное описание всех основных фигурантов недавней истории России, что Викторин впал в изумление. — Это что же? — Продолжал разгневанный Брежнев. — Мы, коммунисты, кровь проливали, войну выиграли. Голод терпели, разруху. Страну отстроили. Ночей не спали, не доедали, крепили щит Родины, достигли паритета с Америкой. Я столько лет работал, на бабу заскочить было некогда. Мало мне челюсть фашисты в войну разбили, все здоровье угробил — спать не мог. Просился два раза на пенсию, товарищи не пустили. «Вы наше Знамя партии, не можем без Вас. Больше отдыхайте». Так меня эти… уверяли! Остался ради страны. По воле партии и народа. А этот ставропольский секретарь, колхоза бы ему не доверил, все по ветру развеял, вместе со свердловским алкашом. Ну, я им покажу кузькину мать!
В этот, несомненно, прекрасный и вдохновенный момент гнева генсека, что-то будто ухватило Викторина за ноги и рвануло вниз. Сознание постепенно выныривало из глубины беспамятства. Второе пробуждение было гораздо хуже первого. Внутри все болело, ныло и страдало.
«Что со мной? Тело будто отлежал — все иголками колет, ватное, как не свое. Никак не могу понять, что со мною и где я. Неужели опять на земле? — только не это!» — неожиданно появившиеся звуки пробили тишину вокруг.
— Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич? — Викторин открыл глаза.
«Вроде сижу, в машине. Вокруг люди, бегают, говорят что-то. Что, не пойму. И руки не мои: кисти, пальцы крупные со старческими пигментными пятнами, волосатые. Какие-то лица перед глазами; все чужие, незнакомые. Леонид Ильич, что с вами? О ком это он? — Меня же Викторин зовут? — И тут в голове Викторина неожиданно раздался голос. — Нет, почему же. Это правильно товарищи говорят Я — Леонид Ильич и тело это мое. Так что, Витя, меня слушай»
«Ну, ничего себе. Так что, я еще и не в свое, а в Ваше тело вернулся?» — изумился Трофимов.
«Да, в моё. Я и сам не в своей тарелке, опять все болит и давит. А как хорошо на небе было!»
«Ну, Леонид Ильич, давайте договариваться. Тело-то, похоже, и мне подчиняется,» — инженер пошевелил рукой, вызвав радостные и, без преувеличения, ликующие крики окружающих генсека людей:
— Жив!… Жив Леонид Ильич!
Такое ликование сопровождающих генсека людей было не наигранным и не было вызвано страхом наказания. «Деда» действительно искренно любили, несмотря на его все более очевидную для всех дряхлость. Он был добрым, действительно «человечным» человеком, особенно по отношению к людям, его окружавшим. Знал всех по именам, беспокоился об их быте, жилье, играл с ними в домино, дарил подарки. Для этих людей, для так называемого «персонала» он был свой, любимый всеми — «наш дед». Это потом пришедшие к власти «великие перестройщики» и строители демократического общака, людей, окружавших их, стали делить на категории, в зависимости от счета в банке и обладания властью. Те, кто ни денег, ни власти не имел, стал для новой номенклатуры «мусором, быдлом», а для самых «неиспорченных и продвинутых демократов» — электоратом, населением, россиянами. Ну, а для Леонида Ильича простые люди были свои: Володьки, Мишки, Васьки, даже друзья соратники по политической борьбе были те же Юрки, Димки. Генсек был сам, как говорили раньше, плоть от плоти народной. И думал он и переживал не за свои счета в зарубежных банках, которых у него и не было, а о победе социализма, в который искренне верил. В конечном счете, он хотел, чтобы простые люди жили хорошо и мирно. Правда, не всегда зная о том, как эти простые люди живут, и вполне веря поступающим докладам о том, что «жить стало лучше, жить стало веселей».
За окнами царило буйство осени — золото-бордовая палитра красок, «прекрасная пора — очей очарованье». Машина «скорой», в которой находился генсек, с воем сирен стремительно приближалась к Москве. Рядом с «высокопоставленным пациентом» находился его личный врач Косарев и медсестра Юленька Чубарсова — молодая, весьма привлекательная, рыжеволосая особа с зелеными глазами. Тридцати трех лет, высокого роста женщина со стройной фигурой, которой могла позавидовать и Афродита.
Все это время, в силу столь неожиданно открывшихся обстоятельств — незримый, скрытный ото всех, диалог между Брежневым и Трофимовым продолжился:
«Леонид Ильич, давай как-то условимся насчет имени. Зови меня, пожалуйста, Викторин. Витя я для чужих, для близких — Викторин. А мы теперь как два сиамских близнеца, ближе некуда, считай даже ближе жены. Как кстати ее зовут?
— Виктория Петровна.
— Во, как в кино — были два Федора, теперь Викторин и Виктория. Леонид Ильич, ты не обидишься, если буду звать тебя «шеф»?
— А что, шеф… пусть буду шеф, вроде подшефным моим будешь — ответил генсек.
— Договорились. Шеф, я тут у тебя в организме осмотрелся. Ну, ты себя и запустил. Что печень, что почки, сосуды, сердце и остальное еле работает. Как ты жив-то еще? Так дело не пойдет. Я, между прочим, совсем еще молодым к тебе «на хозяйство» попал. Мне только сорок пять исполнилось. Так что мне бы еще жить и жить, к тому же и наслаждаться этой жизнью по полной программе хочется.
— Да, сорок пять, вот я помню, была у меня на фронте одна медсестра… ух, мы с ней, — начал вспоминать Брежнев.
— Шеф, давай о бабах вспоминать потом, сейчас речь идет о жизни. Я пожить еще хочу. Представь, я же всего лишился. Был молодым, в меру красивым, меня девушки любили, а теперь? Давай договоримся. Теперь шеф, извини, никаких излишеств в смысле выпивки, еды и разной химии. Зарядочка, прогулки на свежем воздухе, да и культурный уровень подтянем: книги, театр, кино, вин… э-э-э… зоопарк. Этим путем фундамент новой жизни создадим. Ты фильм «Звездные врата» смотрел? Хотя, что это я? Откуда ты мог, это после тебя показывали. А вспомнил я его потому, что там инопланетяне подселяют в человека такого разумного червя-паразита. И такой червь заботится о хозяине, лечит его, защищает в опасности, ну и «рулит» хозяином немного, … иногда. Так и у